Само собой, когда революция свершится, подобным проявлениям буржуазного декаданса будет положен конец. Большинство единомышленников Жака считали, что даже владельцам маленьких кафе не будет места в новой жизни и на замену им придут кооперативы. В Париже уже было немало продуктовых кооперативов. Даже когда магазинчиком или крошечным кафе владеет семья, все равно собственники извлекают прибыль и эксплуатируют наемный труд.
Но эти мысли Жак отложил на потом, сейчас он хотел отдохнуть. Его взгляд обежал столики, за которыми сидели дамы.
Справа раздался многоголосый рев. У длинного стола стоял официант с завязанными глазами, а сидящие вокруг молодые люди в военной форме со смехом хлопали в ладоши и кричали:
– Браво, де Синь!
– Шампанского!
– Нет, устриц! Принесите устриц.
– Честь нашего полка теперь в ваших руках!
– Честь нашего полка у вас между ног!
– Устриц де Синю!
Один из офицеров встал, чтобы снять повязку с головы официанта. Тот с широкой улыбкой отвесил поздравительный поклон виновнику ликования.
– Что там происходит? – спросил Жак, когда официант, все еще улыбаясь, прошел мимо его столика.
– О, нечто весьма забавное, месье. Два десятка молодых офицеров-кавалеристов скинулись, чтобы один из них мог заплатить за визит – как бы это выразиться? – к одной из самых желанных дам Парижа. Я имел честь тянуть жребий. – Он одобрительно хмыкнул. – Что тут скажешь, кавалерия знает, что такое стиль.
– Мне показалось, я услышал фамилию де Синь. Не сын ли это виконта де Синя?
– Мне это неизвестно, – сдержанно ответил официант.
– Это древний род, – светским тоном заметил Жак.
– О да, месье.
Жаку хотелось уточнить, о какой даме шла речь, но ему не понадобилось задавать этот вопрос. Молодой офицер, покачиваясь, встал и провозгласил тост:
– За нашего благородного друга де Синя и Прекрасную Елену!
– Счастливчик, – улыбнулся Жак Ле Сур.
Весь Париж слышал о Прекрасной Елене.
– Завтрашнюю ночь этот господин проведет в раю, – произнес официант, уходя.
– Вот уж верно, – задумчиво сказал Жак.
Потом он снова обратил внимание на женщин в зале. Среди них были одна или две, с которыми Жак уже танцевал раньше. Лично он намерен провести в раю сегодняшнюю ночь.
Через несколько минут Люк снова остановился у стола офицеров.
– Прошу простить меня за смелость… – негромко обратился он к Роланду. – Я слышал, что интересующая вас дама особенно благосклонна к тем, кто присылает цветы перед визитом. Причем цветы ей нравятся не всякие. Если позволите, месье, я мог бы договориться от вашего имени с цветочником. Думаю, вы будете весьма довольны результатом.
Роланд был удивлен – и удивлен неприятно. Почему официант лезет в его дела?
– Мой дорогой друг, вы можете доверять Люку, даю вам слово! – вмешался капитан, прежде чем Роланд успел поставить наглеца на место. – Он знает все, что только нужно знать в Париже. – Капитан лукаво подмигнул официанту. – Откуда ему это все известно, лучше не спрашивать. Но если вы поручите заказать букет для вашей дамы, то не пожалеете. Дайте ему денег, и он обо всем позаботится.
– Сколько? – хмуро поинтересовался Роланд.
Люк наклонился и прошептал ему что-то на ухо.
– За цветы? – изумился Роланд и с подозрением воззрился на официанта.
– Что, особенные цветы, да? – Капитан глянул на Люка.
– Совершенно особенные, господин капитан, – тихо подтвердил Люк, и капитан кивнул.
– Мой дорогой де Синь, – сказал он Роланду, – послушайтесь моего совета. Поручите это дело моему приятелю Люку. Поверьте, вы не пожалеете.
Почти сутки спустя Роланд де Синь ехал в закрытом экипаже от Триумфальной арки по авеню Виктора Гюго. Вечер был прохладный, но приятный. В небе висел молодой месяц. В неярком свете уличных фонарей Роланд смотрел на пожелтевшие кроны деревьев по обеим сторонам улицы.
Он был взволнован, и по вполне понятным причинам.
Когда товарищи поддразнивали его прошлым вечером, то проявили тем самым недюжинную проницательность. К двадцати пяти годам Роланд де Синь ни разу не пожалел о том, что избрал военную карьеру, и был счастлив. Он дорожил братскими отношениями, принятыми среди офицеров, и гордился своим полком не меньше, чем своим именем. Однако он не мог забыть о том, что является де Синем, чья жизнь должна идти «согласно Божьей воле», как требовал фамильный девиз.
Означало ли это, что он романтик? Конечно, многие бы сказали, что его трактовка отношений семьи с монархией, Богом и родиной, этим почти мистическим понятием, была романтичной. Но именно ощущение причастности к роду лежало в основе его готовности исполнить любую благородную задачу, которую уготовит ему судьба. И если семена этих идей заронил в его душу отец Ксавье на прогулке по саду Тюильри, о которой Роланд давно уже позабыл, то вся его жизнь до сих пор только питала и укрепляла эти идеи.
А его вера в Бога – не сводилась ли она к чувству семейной гордости? Он гордился воспоминаниями о том, как мать молилась вместе с ним, и эти воспоминания были для него столь же святы, как пламя неугасимой лампады над Святыми Дарами в католическом храме. Более того, за это крошечное пламя он готов был пожертвовать собой в надежде на великий свет после жизни. Потому Роланд де Синь бесстрастно взирал на копошащихся вокруг людей, и желание социалистов излечить скверну бытия лишь преобразованием материальной сферы казалось ему заблуждением. Они же в свою очередь считали иллюзорными его надежды на искупление.
Ни одно из этих соображений не мешало Роланду быть хорошим товарищем для братьев-офицеров, а уж ханжой он точно не был. Привередливый – да, и это его свойство не укрылось от хозяйки борделя, который он посещал с офицерами полка, и в первый же его визит она предложила ему одну из самых прелестных девушек. В любом случае женщин он любил и полагал тот успех, который имел у них, таким же свершением на пути становления мужчины, как и окончание Сен-Сира или «Кадр Нуар». Плотские утехи считались грехом, но с этим Роланд справлялся: ходил в положенное время на исповедь и исполнял наложенную епитимью. Для себя же лично де Синь решил следующее, хотя не обязательно облек мысль именно в такие слова: Бог, предназначив ему быть аристократом, наверняка понимает, что ему необходимо вести себя в соответствии с общепринятыми правилами.
Действительно, сегодняшнее приключение было событием, которым де Синь мог по праву гордиться. Оно было почти столь же почетно, как зачисление в «Кадр Нуар». Он собирался провести ночь у самой знаменитой куртизанки Парижа, в том числе и ради умножения славы рода. Это было свершение, о котором потом можно рассказывать сыновьям и внукам – когда они достигнут определенного возраста, разумеется.
Экипаж подъехал к перекрестку, где авеню Виктора Гюго сливалась ненадолго с улицей Помп, и свернул направо, на тихую, но элегантную улицу Бель-Фёй. Улица Красивой Листвы – она получила это название благодаря пышным деревьям, которые ранее украшали ее. По короткому уклону она выходила на самую широкую и величавую из авеню, лучами расходящихся от Триумфальной арки. Эту авеню облюбовали дипломаты, их резиденции чередовались с посольствами не самых важных стран. Среди них, в маленьком изысканном особняке, к входу в который вело полдюжины мраморных ступеней, и жила Прекрасная Елена.
Жак Ле Сур прибыл туда двумя часами ранее, сразу после наступления сумерек. Узнать, где живет Прекрасная Елена, не составило труда. Он помнил ее настоящее имя и с помощью нескольких справочников раздобыл нужный адрес.
Сначала он постоял в верхней точке авеню и понаблюдал за тем, что происходит на всем его протяжении. Было очевидно, что место очень тихое: за десять минут он увидел всего одного прохожего. Потом Жак, будто гуляя, прошел по авеню, чтобы изучить дом куртизанки и ее ближайших соседей. Затем свернул на другую улицу и выждал некоторое время. Дома на этой авеню стояли еще дальше от проезжей части, чем даже на Елисейских Полях, и от Триумфальной арки открывалась перспектива такая широкая, такая внушительная и такая безлюдная, что почти пугала. И это обстоятельство, подумал Жак, весьма соответствует той миссии, которую он намеревался исполнить.
Потому что этим вечером оборвется жизнь Роланда де Синя.
Чуть позднее Ле Сур вновь вышел на авеню, только теперь в противоположном конце. На этот раз он искал место, где можно было бы укрыться. Это было нелегко, но ему удалось разглядеть в соседнем доме вход для прислуги. То, что над той дверью не горел свет, не только было полезно для целей Ле Сура, но и говорило о том, что в темное время суток ею не часто пользуются. Еще одним плюсом было то, что дверь выходила не на улицу, а в боковой проход, что делало ее еще менее заметной.
