и немигающим взглядом смотрел на сложенные на груди руки Маркела Ипатьевича. На подернутое восковым налетом лицо взглянуть не решался, словно боясь, что отец разомкнет фиолетовую полоску губ и снова прохрипит: «Варнак!»
Напротив сидела мать. В ее запавших глазах, прозрачных, как озерная вода ранней осенью, не было ни печали, ни слез. Успокоенно распрямились сухие плечи.
В комнату неслышно вошел Кондратий, на цыпочках приблизился к гробу и, боязливо косясь на покойника, склонился к Степкиному уху:
— Степан Маркелыч, вас выйти просют.
— Кто еще? — не меняя позы, проронил тот.
— Становой.
Степка вскинул голову:
— Збитнев?
— Они-с…
Поднимаясь, Степка буркнул матери:
— Принесло…
Мать продолжала сидеть, как сидела.
Набросив на плечи полушубок, Степка спустился с крыльца. Сквозь щели между жердями навеса во двор проникали белые полоски лунного света. Одна из них наискось рассекала хмурое лицо станового. Потянувшись к фонарю, Степка чиркнул спичкой.
— Не утруждайся, — остановил его Збитнев.
— Тады в избу пройдемте, — предложил Степка. — Темно тут, да и холодно.
— В темноте, да не в обиде, — хмыкнул Платон Архипович. — Не большой я любитель на покойников смотреть.
В словах пристава Степке послышалась скрытая угроза, и он толкнул в спину переминающегося рядом с ноги на ногу Кондратия:
— Ступай отседа. Развесил уши, дармоед!
— Дельный из тебя, Степан Маркелович, хозяин получается. Не даешь спуску лоботрясам, — вроде как похвалил становой пристав.
И снова Степке стало неуютно от тона, каким это было сказано. Он передернул плечами:
— Морозец…
— Морозец, — согласился пристав и тут же спросил: — Лесина-то сама на папашу упала или ты помог?
Глаза Степки впились в освещенную луной переносицу Збитнева. Сглотнув комок, он негодующе, но с робостью выдохнул:
— Как можно?!
Платон Архипович шевельнулся, и полоска света переместилась на поползшие в улыбке губы.
— Кто тебя знает, — негромко и почти добродушно прогудел он, как бы советуясь с самим собой: — Лешка у вас варнак… старика Кунгурова жизни лишил. Демида Колотыгина кто-то из вас на тот свет спровадил. Объездчик Татаркин — твоих рук дело. Вот я и прикинул…
— Не убивал я Татаркина! — прижал руки к груди Степка.
— Да брось ты, — лениво отозвался Збитнев.
— Ей-богу!
— А Бога-то не боишься в свидетели брать? — то ли шутливо, то ли серьезно спросил пристав. — Я бы на твоем месте поостерегся.
— Не убивал я! — надрывно прошептал Степка.
Платон Архипович потрогал заросший щетиной подбородок. Рассудительно проговорил:
— Да я понимаю твое состояние. Вчера был просто Степка, а сегодня — Степан Маркелович. Хозяин. Капитал солидный. Терять-то все это не хочется. Да и на каторге не сахар. За двух покойничков-то ближе Сахалина не поместят.
— За каких двух? Не убивал я отца!
Этим восклицанием Степка выдал себя, и Платон Архипович благодушно протянул:
— А Татаркина, стало быть, признаешь?
— Че вы меня на словах ловите?
Платон Архипович надвинулся грозно, шикнул:
— Разорался! Ночь кругом, потише надо… Рукавица твоя у меня, а на ней кровушка объездчикова. И на дровнях кровь, должно, от топора, что под соломой прятал. Куда дел-то его?
Каждое слово пристава придавливало Степку, словно пятипудовые мешки с мукой.
— Топор, спрашиваю, куда дел? — повторил Збитнев.
— В прорубь, — обреченно ответил Степка.
Пристав усмехнулся:
— Что признался чистосердечно — это хорошо. Это разжалобит присяжных. Но вот срок каторжных работ от этого меньше не станет. Да тут еще и подозрительная смерть папаши, а ты как-никак наследник…
— Не убивал я папашу! — перекрестился Степка.
— Доказывай… Кондратий возьмет и брякнет, как ты хозяином хотел стать, — сказал Платон Архипович и вздохнул: — Ладно, не трясись. С Маркелом Ипатьевичем мы душа в душу жилили. И с тобой найдем общий язык. Не время сейчас, потом продолжим.
— Не поскуплюсь! — иступленно заверил Степка.
— Я знаю, — кивнул пристав. — А теперь запрягай кошевку. Поеду…
Степка кинулся в конюшню, вывел оттуда лучшего жеребца, срывая ногти, открыл ворота повети, суматошно принялся запрягать.
Збитнев по-хозяйски устроился в кошевке, прикрыл ноги услужливо поданным тулупом.
— Чего смотришь? Отпирай.
Степка побежал к воротам, раскрыл их и снова бросился к кошевке. Зашептал горячо:
— Ваше благородие, вы бы с Андрюхой Кунгуровым разобрались. Шибко он народ мутит. Все мужики под его дудку пляшут. Страсть какой сицилист стал! А уж священную особу императора российского он куды только, прости господи, ни посылат!
— С чего это ты Андрюхой озаботился? — язвительно усмехнулся Платон Архипович и шевельнул вожжами.
Жеребец послушно пошел.
Степка побежал рядом с кошевкой.
— Давай выкладывай, какой у тебя интерес, — нетерпеливо придержал лошадь Збитнев.
Торопясь, Степка затараторил:
— Андрюха-то, ишь… Он ведь тоже меня насчет Тараторкина пытал… Вот как бы дознался до чего-то, и так подходил и этак…
— И ты признался? — повернулся к Степану Збитнев.
— Да ну! Дурак я, што ли?
— Ну ладно, — остро глянул на Степана пристав. — Разберемся с Андрюхой.
— Дай бог! Дай бог!
Глядя вслед кошевке, скользящей сквозь призрачный лунный свет, Степка Зыков неистово и возбужденно крестился:
— Ох, дай-то бог!
11
Кеха удрученно молчал, Петр прошелся по комнате. На его скулах играли желваки, от волнения порозовел рассекающий бровь.
— Че ты все ходишь-то? — вспылил Кеха. — Если я виноват, так и скажи!
Петр разомкнул губы:
— Ни в чем ты не виноват.
— Ума не приложу, как это получилось?! — сокрушенно уронил руки Иннокентий.
— Может, за вами филер топал?
— Да мы проверяли…
— Куда вас понесло среди бела дня? — с горечью сказал Петр. — Я же просил — не высовывайтесь!
Покаянно опустив голову, Кеха тяжело вздохнул:
— С мельницы — домой, из дома — на мельницу. Туда в потемках, обратно по темну. Устали мы. А тут, как на зло, выходной. Капитону ломпасеек захотелось…
— Дернуло же вас!
Кеха вскочил:
— Ну кто же знал, что этот городовой в лавку припрется?!
— Может, дожидался вас там?
— Да нет! У него кулек с сахаром в руках был, — возразил Иннокентий. — Он как Капку увидел, так и выронил. А сам на нем повис и ну орать благим матом! Лавочник подскочил, я его сшиб, да куда там! Дворники на крики подоспели… Такая куча-мала получилась!
— Сам-то как вырвался?
— Да я и не понял, — озадаченно пожал широкими плечами Иннокентий. — За углом очухался, притаился. Думаю, поведут Капку — отбить попробую. Не вышло… Полицейских понаехало. Забросили его в ящик — и
