мокрые пышные усы, невесело хмыкнул:
— Ваша правда.
Присяжный поверенный провел гостя в комнату, усадил на диван, конфузливо покосился на свои виднеющиеся из-под халата молочно-белые щиколотки:
— Извините… Я сейчас…
Грузно откинувшись на спинку дивана, Платон Архипович отрешенно улыбнулся:
— Не извольте беспокоиться.
Вскоре Озиридов вернулся из спальни. Его рыжеватая бородка была аккуратно расчесана, волосы бережно уложены так, чтобы скрыть намечающуюся лысину. Свободная бархатная куртка скрадывала полноту Озиридова и придавала ему вальяжность.
— Коньяку? — предложил он незваному гостю.
— Если можно — водки, — с трудом приподняв потяжелевшие веки, попросил Збитнев.
Ромуальд Иннокентьевич наполнил внушительную рюмку, подал приставу. Себе плеснул коньяка.
— Сейчас принесу что-нибудь закусить.
Збитнев вздохнул:
— Не стоит…
Когда он выпил, Озиридов предложил:
— А что если нам поставить самоварчик?
— Не откажусь.
Озиридов кивнул так обрадованно, будто только и мечтал о том, чтобы в шестом часу утра испить чаю со становым приставом. Выйдя из столовой, осторожно приоткрыл дверь комнаты для прислуги. Позвал негромко:
— Катюша.
Девушка слышала, как бренчал колокольчик, слышала мужские голоса и давно лежала с открытыми глазами.
— Что, Ромуальд Иннокентьевич?
Озиридов скользнул в комнату, присел на край кровати, коснулся губами ее щеки:
— Гость у нас. Чайку бы…
— Хорошо, — улыбнулась Катя.
Задержав ладонь на теплом бедре, укрытом цветастым одеялом, Ромуальд Иннокентьевич шепнул:
— Вот и славно.
Когда Катя, накрыв на стол, легко выскользнула из столовой, Збитнев вопросительно поднял щетинистые брови:
— Коробкина, что ли? То бишь Сысоева Екатерина?
Ромуальд Иннокентьевич с самым серьезным видом подтвердил догадку гостя. Подкрутив усы, пристав одобрительно хмыкнул:
— Расцвела… Не узнать… Вот пожила успокоенной жизнью — и совсем другой человек… А то все в синяках ходила. Тимоха, муж, от души ее дубасил в Сотниково. А сейчас, ишь ты! Гладкая, холеная, кровь с молоком.
Говоря это, пристав, как бы невзначай, взглянул на порозовевшие щеки хозяина. Озиридов, подавив желание сказать резкость, индифферентно улыбнулся:
— Цивилизация…
Дождавшись, когда гость напьется чаю, Ромуальд Иннокентьевич ненавязчиво поинтересовался:
— В город вас какие-то дела привели?
— Роковые обстоятельства, — помрачнел Платон Архипович.
— Крестьяне волнуются?
— Увы и ах! Совсем мужик от рук отбился. Вот вы, либералы, и все о свободах вещали, а мужик на ус мотал. Теперь вы в городах сидите, газетки почитываете. Конечно, ваше дело — сторона. Это нам, царским сатрапам, приходится расхлебывать.
В словах пристава звучала неподдельная горечь, и Озиридов, искренне посочувствовав ему, даже ощутил себя в некоторой мере виноватым перед этим усталым, в мятом мундире человеком.
— Кто же мог предвидеть подобный ход событий? — тихо проронил он и добавил: — Только нас осуждать за это нельзя. Правительству следовало бы давненько приспустить пар. Ан нет. Дождались, пока котел взорвался.
— Вам-то бояться нечего, — сумрачно улыбнулся Збитнев. — Вас-то кипятком не ошпарит. Далеконько стоите. А я почитай прямо на нем сидел, на котле том самом…
— Неужели все так страшно? — подался вперед Озиридов.
— Страшно, — после небольшой паузы с чувством произнес Платон Архипович.
Расспрашивать Озиридов не решился. Они закурили, думали каждый о своем.
— В общем-то, манифест какой-то половинчатый вышел, — задержав над пепельницей папиросу, наконец проговорил присяжный поверенный, стряхнул пепел и задал риторический вопрос: — Может, это и есть ошибка правительства?
Збитнев воспринял восклицание неожиданно болезненно:
— Дурость, а не ошибка! Не манифест мужикам нужен, а хорошие розги! Они этот манифест всяк по-своему читают. Свобода — и вся недолга! А коли так — бей, круши! А у нас в Сотниково ваш приятель Симантовский мужикам и вовсе головы заморочил.
Озиридов холодно поправил:
— Не приятель. Бывший однокашник. Вот и все знакомство.
— Хоть как его называйте, он лучше не станет, — вяло махнул рукой пристав. Подперев подбородок, проговорил поникшим голосом: — Наведу порядок, буду в отставку проситься. Надоела мне вся эта кутерьма до чертиков.
Озиридов понимающе вздохнул:
— Не говорите, Платон Архипович. Я вот тоже подумываю бежать от этой суеты.
Взгляд станового пристава стал цепким. С едва уловимой завистью ответил:
— Вам сам Бог велел. Коли за простую телеграмму мне сто рублей пожаловали, значит, доход ожидали немалый. Чую я, не с бухты-барахты Никишка Зыков торговлю в Томске завел. Отец-то ему денег не давал. Откуда капиталишко-то? Не иначе как с федуловского чаю в гору пошел, не иначе…
Озиридов пожал плечами, словно желая показать, что говорить-то, собственно, не о чем:
— Возможно, и так… Но мне докопаться до истины не удалось.
В начале десятого Збитнев, поблагодарив за гостеприимство, покинул дом присяжного поверенного.
Ромуальд Иннокентьевич прошел в кабинет, сел за письменный стол. Задумчиво нащупал ручку, обмакнул перо в амфору, которую держала на коленях бронзовая гречанка в пикантной тунике. На листе бумаги стали одна за одной появляться фиолетовые пальмы, к ним подкатывались игривые барашки волн. Для полноты картины Озиридов изобразил вверху лучистое солнце и, отбросив перо, громко крикнул:
— Катюша!
Когда дверь открылась, Ромуальд Иннокентьевич окинул Катю просветленным взглядом и воодушевленно сообщил:
— Весну мы с тобой будем встречать в Венеции!
Девушка, не успев обрадоваться, ощутила лишь испуг и неуверенность. Мысли, несвязные и лихорадочные, метались, все перепуталось у нее в голове, взволнованно затрепетали тонкие крылья носа, на глазах появились слезы.
Глядя на похорошевшую девушку, Ромуальд Иннокентьевич ликовал. Ему хотелось издать торжествующий возглас: «Эх! Какой же я молодец!» Однако вместо этого он поднялся, ласково взял Катю за плечи, заглянул в глаза:
— Решено?
Она опустила веки и благодарно улыбнулась.
2
Жандармский ротмистр Леонтович долго смотрел на взбудораженного собственным рассказом станового пристава. Потом, словно извиняясь, развел руками:
— Рад бы помочь, да не имею никакой возможности. Где же их, казаков, на все полицейские станы наберешься?
Збитнев запальчиво хлопнул себя по колену:
— Как же мне тогда наводить порядок?
Поправив волосы, Леонтович повторил в который раз:
— Обращайтесь к полицмейстеру. Пусть он направит несколько человек. Главное ведь — арестовать зачинщика. Как вы говорите его фамилия?
Набычившись, Платон Архипович буркнул:
— Кунгуров Андрей.
— Вот этого Кунгурова и надо арестовать, остальные сами утихомирятся.
— Зря вы так полагаете, — возразил Збитнев. — Это не город. Деревня! Понимаете? Мужик терпит, терпит, а как закусит удила, нет с ним никакого слада!
Ротмистр сухо взглянул:
— Раньше нужно было проявлять заботу о поддержании порядка. Сладко ели, сладко спали, а теперь хотите все взвалить на плечи нашего ведомства. Белов Петр из вашего села?
— Из нашего, — озадаченно протянул пристав.
—
