Документы не оставляли ни малейших сомнений: орган был «построен» именно в Москве, в мастерской, которая располагалась в Кремле, имела много мастеров и была завалена заказами. «Строились» здесь и органы, и клавесины для царского обихода — каждому из царских детей клавесины, например, делались по возрасту: от самых маленьких, полуигрушечных, до обычных инструментов.
Делались они и для заказчиков со стороны, нередко служили особо ценными подарками.
Царевна Софья заказала для «сердечного друга Васеньки», князя В. В. Голицына, сложнейшее по конструкции бюро — «кабинет», в одном крыле которого помещался маленький клавесин, в другом — такой же небольшой орган. Но здесь уже шла речь не о занятиях музыкой — о моде.
Успех посольства Ф. Я. Милославского превзошел все ожидания. Осенью 1664 года, через два с лишним года после выезда из Москвы, оно возвращается с полной победой: шах Аббас разрешил русским купцам беспошлинно торговать на всех принадлежащих ему землях. Какую роль сыграл в этом неожиданном решении московский орган? Но верно и то, что особой просьбой шаха было прислать ему второй такой же инструмент. Больше того — Аббас готов заплатить за него любую цену. Немедленно последовавшим указом Алексей Михайлович распорядился начать «строительство» нового органа, на этот раз на пятьсот труб и двенадцать голосов — регистров. Шах не удовлетворился и этим. Спустя несколько лет персидские послы разыскивали в Москве уже для покупки частным порядком еще один орган.
Был ли московский орган первым в азиатских странах? Вполне возможно. И во всяком случае, он принес московской мастерской громкую славу на Востоке. В ожидании посольства от русского царя бухарский хан, в нарушение принятого дипломатического этикета, заранее заказывает себе подарок: ему нужен орган и органист. В 1675 году русские послы увозят в Среднюю Азию и инструмент и «игреца». На этот раз выбор пал на «Кормового двора подключника» Федора Текутьева.
Федор Текутьев не был музыкантом. Против его фамилии никогда не встречалось пометки об этой профессии. А ведь игра на органе требовала не только специального обучения — она предполагала возможность постоянного упражнения на инструменте. И если сегодня органами располагают только крупнейшие и старейшие концертные залы страны, то на что мог рассчитывать рядовой чиновник триста лет назад?
И вот в промежутке между посольствами в Персию и Бухару, в 1671 году, московская городская хроника отмечает ничем не приметный случай. На рогатке сторожа остановили несколько подвод, на которых ехали из Новонемецкой слободы музыканты со своими инструментами. Музыканты «сказались» холопами Воротынских и Долгоруких, которые, с разрешения своих господ, играют по разным домам «в арганы и цимбалы, и в скрипки и тем кормятся». Объяснение было принято без возражений и подводы отпущены.
Составлявшиеся в тот же период описи имущества боярских домов — иногда в связи с наследованием, иногда из-за конфискации «мения» по царскому указу — говорят, что орган был обычной частью обстановки столовых палат, по примеру Грановитой палаты, где происходили все торжественные государевы «столы» — угощения. Современная хроника так и отмечала: «А у стола были в Грановитой палате от государева места по правую сторону: боярин Иван Алексеевич Воротынской, боярин Иван Андреевич Хованский, окольничей князь Иван Дмитриевич Пожарский (сын полководца. — Н. М.)… а достальные ж сокольники в особом же столе сидели, где арганы стоят…»
Стоял орган на специальном возвышении — рундуке. У отдельных любителей музыки такой же рундук с органом ставился в спальной палате, где нередко встречались и другие любимые москвичами инструменты, как «охтавки» — клавикорды и «баси стая домра». Средняя стоимость органа колебалась от 100 до 200 рублей. Около 100 рублей стоил двор с надворными постройками зажиточного московского ремесленника — цена, вполне доступная для бояр и служилого дворянства.
И тем не менее дорогими и сложными инструментами располагала не только эта часть москвичей. Органы составляли собственность многих городовых музыкантов — не связанных ни с царским двором, ни с боярскими домами, находивших слушателей-заказчиков среди гораздо менее состоятельных горожан.
Органист — профессия, обычная и для московских переписей. Были среди органистов иностранцы, но гораздо больше русских, вроде проживавшего на Ильинке в Китай-городе Юрья, он же «цынбальник» — клавесинист. О дворе Юрья говорилось, что «у него живет теща ево Анна фонарница, у нее лавочных сидельцов Софонка да Куземка татарин, да Осипка Спиридонов». При «военном случае» все они обязывались явиться с пищалями: рядовые москвичи — обязательные ополченцы.
Но вот использовался орган совсем не так, как в наши дни. Случалось, что звучал он один, но гораздо чаще несколько органов составляли своеобразный оркестр. На одной только свадьбе шута Шанского в преддверии XVIII века играл двадцать один органист, из этого числа четырнадцать русских и семь иностранцев, и все со своими органами. Так же часто орган совмещался с другими музыкальными инструментами. С ним вместе выступали литаврщики и «трубники».
Среди людей И. А. Воротынского было много профессиональных музыкантов, в том числе обучавшихся в первой государственной музыкальной школе — «на Государевом съезжем дворе трубного учения», где готовили инструменталистов-духовиков. Его органисты с перевозными инструментами обслуживали всю Москву, в том числе Ново-Немецкую слободу на Кукуе, в которой ни одного органа в домах не было. Жили музыканты А. И. Воротынского и в Перове, откуда совершали постоянные поездки в Ново-Немецкую слободу.
За время владения А. И. Воротынского Тетеревники продолжают оставаться деревней. В 1678 году в них числится всего три бобыльских двора и десять душ. Зато в тот же период расстраивается и заселяется Перово. В нем есть боярский двор с семью семьями крепостных и пятнадцатью душами. Поэтому и по документам оно числится сельцом.
«Моровое поветрие» весны 1679 года унесло и самого Воротынского, и двух его дочерей — сыновей в семье не было, — прекратив этот княжеский род и оставив единственной наследницей дочь Настасью (по другим документам — Наталью), выданную замуж за П. А. Голицына.
«Птенцы гнезда Петрова» — так называют А. Д. Меншикова, Г. И. Головкина, тем более так можно назвать братьев Голицыных, с раннего детства связанных с Петром. Один из них — Борис Алексеевич — был воспитателем Петра. Петр Алексеевич Голицын с ранних лет состоял стольником будущего императора. Овдовев, он вместе с двумя братьями отправляется в составе Великого посольства для обучения в Западной Европе. В ратуше города Пэрасто, в Далмации, хранилась картина, изображавшая троих Голицыных с их учителем Мартиновичем. Из этой поездки П. А. Голицын привез юного певца, чьи рукописные воспоминания «Жизнь и путешествия Филиппа Балатри, уроженца города Пизы» сравнительно недавно поступили в Рукописный отдел Государственной республиканской библиотеки в Москве как дар Национальной библиотеки Чехословакии. В рассказе о своем трехлетнем пребывании в Москве Балатри коснулся и Перова в том виде, какой оно приобретает к началу XVIII века.
Судя по так называемым дозорным книгам Патриаршего приказа, непосредственно после получения перовских земель П. А. Голицын предоставляет пользование ими своему отцу, А. А. Голицыну, боярину царя Алексея Михайловича, тобольскому (1664–1667 и 1681–1683) и киевскому (с 1676) воеводе. В 1680 году дозорные книги отмечают: «В Васильцовском стану церковная Успенская земля, от Москвы в 5 верстах подле большой дороги Носовихи; по осмотру церкви нет, а подле кладбища згоны, построены три двора крестьянских, а поселенные крестьяне оказались боярина князя Алексея Андреевича Голицына, поселены они де на церковной земле до морового поветрия и тою де церковною землею владеют они крестьяня, пашню пашут по три десятины в поле, а в дву потомуж, и сено косят они ж крестьяня, а та деревня словет Тетеревники».
Хозяйствование на перовских землях устраивало А. А. Голицына ввиду близости к его собственным владениям — «сельцу Губину, Гиреево тож». Старинная вотчина боярина Ф. И. Шереметева, оно было передано в 1624 году по жалованной грамоте боярину А. И. Голицыну, в 1681 году находилось во владении его внука А. А. Голицына, а затем сыновей последнего — стольников Ивана и Федора. Потому Губино-Гиреево имело два вотчинниковых, а к ним два скотных двора. К тому же голицынские владения были удобно соединены между собой дорогой Носовихой, или Вохонской, проходившей между Владимирской и Егорьевской дорогами, начинаясь от той же Рогожской заставы. На Носовихе располагались Перово, Кусково, Гиреево да деревня Крутицы (Вдадычино), получившая свое название от принадлежности еще в XVI веке митрополиту Крутицкому.
