Но в намерения Елизаветы не входило допустить, чтобы Мария вновь взошла на трон. Она подавила восстание в Англии, как и то, которое возглавлял Нортумберленд, и послала Суссекса в Шотландию с семитысячным войском, чтобы проучить сторонников Марии. За Суссексом последовал лорд Скроуп, а сэр Вильям Драри разорил многие шотландские общины, провозгласившие свою верность королеве.
Каждый день к Марии поступали печальные известия о страданиях ее сторонников, которые не смогли противостоять военному превосходству англичан.
Зима и ранняя весна принесли много горя. Отчаяние Марии усугублялось мучительными ревматическими болями и болезнью, которая, как ей казалось, была вызвана отравленным воздухом Татбери.
Ее почти не занимало вышивание, не утешало общество верных подруг. Бесс и Джордж Талбот относились к ней дружелюбно, но она знала, что по воле королевы они должны следить за ней. Они не были жестокими тюремщиками, то твердо намеревались не допустить ее бегства.
— Как бы мне хотелось, — говорила она Бесс, — чтобы я могла хоть иногда прогуляться верхом по окрестностям. Я бы хотела, чтобы у меня снова были лошади. У меня всегда были собаки, поскольку я люблю животных. Мне грустно, что у меня нет никаких собственных животных.
— Возможно, когда-нибудь королева согласится, чтобы у вас были животные, если вам так хочется, — это было единственное, что могла предложить ей в утешение Бесс. Но Мария была убеждена, что если бы Бесс разрешила ей завести маленькую собачку, то вряд ли стала бы спрашивать на это согласие королевы.
Были и некоторые хорошие новости. Когда Шотландия потерпела поражение и больше не осталось надежды, что армия верных сторонников Марии пойдет на Татбери, чтобы освободить ее, Елизавета выпустила из Тауэра епископа Росского.
Но даже когда восстание в Шотландии было подавлено, продолжались аресты мятежников на севере. Многих привозили в Лондон, пытали и в конце концов подвергали ужасной казни как изменников. Мария понимала, что этих людей пытают в надежде, что они предадут ее и признаются, что она подстрекала их к восстанию против королевы Англии.
Каждый день, просыпаясь, она думала, что, возможно, это ее последний день на земле; всякий раз, когда кто-либо приезжал в замок, она интересовалась, не привезли ли приказ о ее переводе в Тауэр.
Граф Шрусберийский поправился, и мягкость, которую Бесс проявляла к нему во время болезни, исчезла. Она стала резкой и властной; и иногда Джордж Талбот глубоко сожалел, что женился на ней.
Он часто ловил себя на том, что сравнивал ее с двумя женщинами — с королевой и с горничной.
Он постоянно чувствовал присутствие Элеоноры Бритон, и ему казалось, что в течение дня он видел ее чаще, чем кого-либо. Возможно, он всегда думал о ней, может быть, высматривал ее, а она была готова оказаться рядом. Когда он посылал за служанкой, то часто являлась именно Элеонора. Он ловил себя на том, что придумывает задания для прислуги, чтобы она почаще приходила в его апартаменты.
Смеркалось, и когда он послал за служанкой, чтобы та развела огонь в передней, на его зов откликнулась Элеонора, изящная, нерешительная, но полная готовности. Глубокий вырез грубого платья обнажал белую кожу; поспешно надетый передник был чистым. Ее волосы были спрятаны под чепцом, и у него возникло непреодолимое желание увидеть их.
— Милорд желает, чтобы я развела огонь? — спросила она своим мягким голосом.
Он кивнул. Она сказала:
— Я только что развела огонь в апартаментах королевы. Леди сидит там с ее величеством. Они вместе занимаются вышиванием.
Она не тронулась с места, когда он подошел к ней. Он снял ее чепец, и волосы рассыпались по плечам; они были длинными, густыми и золотистыми.
— Как стыдно скрывать их, — вымолвил он.
Затаив дыхание, она ждала, что будет дальше; хотя она знала, и он тоже знал, ибо в этот момент они оба осознавали, что это неизбежно. Они ждали этого с тех пор, когда впервые увидели друг друга.
В ту долгую зиму Мария ужасно страдала из-за суровости Татбери. Она мечтала, о приходе весны. Когда она получила известие, что пришла папская булла, расторгающая ее брак с Ботуэллом на основании того, что он ее изнасиловал, она не испытала никаких эмоций. Единственный вывод, который она сделала для себя: она совершенно свободна от Ботуэлла. Она больше не думала о нем как о своем муже. Она считала себя вдовой — вдовой Дарнли, — и ей казалось, что тех бурных взаимоотношений никогда не существовало.
Ей очень хотелось перестать быть вдовой. Иногда она призывала Сетон, Джейн и других и обсуждала наряды, которые ей хотелось бы сшить после свадьбы.
— Как было бы прекрасно, — говорила она им, — снова иметь красивые платья. Я заведу себе маленьких собачек. О, как мне хочется снова стать свободной!
Она редко говорила о своих самых сокровенных желаниях. Больше всего ей хотелось вновь увидеть своего сына. Теперь он уже стал маленьким крепышом, и больше всего она радовалась тем письмам, в которых упоминалось о нем. Он поражал учителей своим умом благодаря прирожденной склонности к чтению. Его отдали на попечение графу и графине Мар, которые, как и все ее враги, делали все, чтобы он забыл, что у него есть мать. Но он был умным и упрямым малышом; она узнала, что он задает вопросы только тем, кто, как он верил, скажет ему правду.
Как восхитительно было представлять себя в обществе сына и мужа. Она наделяла Норфолка всеми качествами, которые ей хотелось видеть в своем муже. По правде говоря, она мало видела его, но достаточно, чтобы знать, что он молод и хорош собой. Они часто переписывались с тех пор, как леди Скроуп способствовала их обмену письмами в замке Болтон. Она верила, что он — человек серьезный, верный, любящий и мудрый, обладающий всеми качествами, необходимыми для ее мужа. Ей бы не хотелось убедиться, что она создала миф из собственных желаний и потребностей.
То были счастливые дни, когда она получала письма от Норфолка или известия о своем сыне. Эти письма были дороги вдвойне, поскольку получать и отправлять их было рискованно.
Однажды она получила письмо от старой служанки-француженки, которая устроилась в дом, где воспитывался маленький Джеймс. «Когда леди Мар спрашивает, кого он больше любит, ее или свою мать, он упрямо отвечает, хоть и знает, что его ответ вызовет недовольство: «Мою маму». Мария вновь и вновь перечитывала эти слова, и когда Сетон вошла к ней, то увидела, что она сидит в кресле, прижимая письмо к груди и не обращая внимания на слезы, которые текут по ее лицу.
Бесс вошла к королеве с сияющим лицом.
— Хорошие новости, ваше величество. Хантингдон получил приказ об отъезде.
Мария вздохнула с облегчением. Конечно, она все понимала. Восстание в Шотландии подавлено; королева Англии убеждена, что ей можно не опасаться католиков севера. Можно смягчить те суровые правила, которые было необходимо соблюдать при подобных волнениях.
— Я знала, что вы обрадуетесь, — продолжала Бесс. — Итак, теперь только граф Шрусбери и я несем ответственность за вас. Могу признаться, что я рада не меньше, чем вы, ваше величество. Меня ужасно злила мысль о том, что этот человек в моем доме отдает приказы.
— Это была расплата за то, что вы ослушались приказа королевы.
Бесс победоносно улыбнулась.
— Я твердо убеждена, что Шрусбери не было бы здесь сегодня, если бы я не настояла, что он должен поехать на ванны. — Она внимательно посмотрела на Марию. — Вашему величеству тоже пошла бы на пользу поездка в Бакстон. Я должна поговорить с королевой. Конечно, не сейчас. Мы еще не полностью вернули себе ее расположение.
— Вы считаете, что ванны помогли бы мне избавиться от этих болей в суставах?
Бесс, которая сама никогда не испытывала никаких болей, решительно кивнула. Пусть только королева поверит в то, что получает именно то лечение, которое ей необходимо, и ее боли исчезнут. Бесс верила только в те болезни, которые имели явные признаки. Например, когда граф был не в состоянии ни говорить, ни двигаться, она поверила, что он серьезно болен. Она была убеждена, что недомогание Марии вызвано тем, что она томится в заточении.
— Я предложу это позже. А пока я написала ее величеству, что вы грустите в этом месте, а это вредит вашему здоровью. Я попросила ее дать согласие на переезд.
— И вы думаете, что она согласится?
— Я очень надеюсь, что да. Мне очень хочется увидеть Четсуорт и показать вашему величеству дом, который я построила с Кавендишем.
— Четсуорт! — обрадовалась Мария. Как хорошо было бы уехать прочь из Татбери. Приближалось лето, и уже не будет так холодно; но в теплую погоду запахи становятся еще более отвратительными. А переезд всегда интересен.
Затем она встревожилась, сможет ли она столь же легко поддерживать переписку с герцогом Норфолкским в Четсуорте, как это было в Татбери.
