Ватутин тоже улыбнулся, на душе у него полегчало. Он сказал, что собрался съездить в 5-ю танковую армию, которую недавно принял под свое крыло генерал Романенко, и желал бы обговорить с ним некоторые вопросы взаимодействия.
— Эта танковая армия — моя главная ударная сила, — добавил Ватутин. — Хотелось бы лучше узнать командарма, его соратников. Не возражаете, Георгий Константинович, если вас будет сопровождать мой начальник штаба?
— Нет, голубчик, я желаю видеть рядом тебя, комфронта, — усмехнулся Жуков. — Чай, надоел тебе?
— Боже упаси, Георгий Константинович! — воскликнул Ватутин. — Да я с вами хоть на край света!.. Не знаю, как вам, но мне общение с вами приносит большую пользу.
— Вот и поедем с тобой в 5-ю танковую армию, подглядим, как твой командарм освоился с новой должностью, — усмехнулся Жуков. — Но поначалу дай мне чаю, я в Москве не позавтракал. Погода стала портиться, и я опасался, что мой вылет может задержаться…
Весь день начальник Генштаба Василевский провел в войсках Сталинградского фронта. Еременко был доволен, что к нему вновь прибыл представитель Ставки, и заверил Александра Михайловича, что его фронт «готов ударить по врагу так, чтобы ему на всю жизнь запомнилось пребывание на сталинградской земле».
— У меня для этого есть все, — улыбнулся Еременко. — Правда, если из резерва Ставки мне дадут еще полторы-две сотни танков Т-34, не откажусь.
— Дадим, Андрей Иванович, не переживай, — пообещал Василевский. — А сейчас я хотел бы знать, сколько у тебя орудий и «катюш». Не маловато ли?
Неожиданно заворчал аппарат ВЧ. Генерал Еременко снял трубку. Это был Жуков. Он попросил передать трубку Василевскому.
— Привет, друже. Говорит Константинов (псевдоним Г.К. Жукова на время проведения операции. — А.З.).
— Как у тебя идут дела?
— Работаю. А что?
— Хотел бы с тобой встретиться и кое-что обговорить.
— Так срочно?
— Да. Я только что получил телеграмму от Васильева (псевдоним Сталина. —А.З.), она короткая, но тебе важно знать ее содержание. А то я завтра уже вылетаю в Ставку.
— Тогда завтра и заедешь ко мне, — предложил Василевский.
На следующий день после полудня Жуков прибыл на КП фронта, где его и встретил Василевский. Он предложил Георгию Константиновичу пройти в его блиндаж. В нем было тепло и уютно. Жуков снял шинель и сел за стол, рядом примостился Александр Михайлович.
— Вот этот документ, прочти!
Василевский развернул листок и стал читать про себя. «День переселения Федорова (день наступления Ватутина. — А.З.) и Иванова (день наступления Еременко. — А.З.) можете назначить по вашему усмотрению, а потом доложите мне об этом по приезде в Москву. Если у вас возникнет мысль о том, что кто-либо из них начал переселение раньше или позже на один или два дня, то уполномочиваю вас решить и этот вопрос по вашему усмотрению. Васильев».
— Понял, да? — спросил Жуков. — Давай все оставим так, как решили у верховного. И сроки наступления фронтов менять не будем. Согласен?
— А зачем менять сроки, если у вас все на мази? — усмехнулся Василевский. — Ты завтра улетаешь в Ставку? Так и доложи верховному. А я еще денек-два тут поработаю.
— Тогда я поеду на аэродром, провожать меня не надо. — Жуков надел шинель.
Генерал Еременко, согнувшись над столом, вместе с начальником штаба фронта разглядывал на оперативной карте расположение войск 62-й армии генерала Чуйкова и 64-й армии генерала Шумилова. Они поработали с полчаса, когда прибыл член Военного совета фронта Хрущев. Вчера весь день Никита Сергеевич пробыл в войсках, вернулся в штаб поздно. Командующий еще не лег отдыхать, и Хрущев рассказал ему о своих впечатлениях.
— Люди настроены по-боевому, — заверил он Андрея Ивановича. — Но боезапас и продовольствие в последние дни на первый берег почти не поступают.
— Почему? — вскинул кустистые брови Еременко. — Я ведь уже говорил начальнику тыла фронта генерала Анисимову: кровь из носу, а войска должны все это получать вовремя и сполна!
— Андрей Иванович, не в генерале Анисимове дело, — возразил ему Хрущев. — Корабли и суда не могут пробиться сквозь лед, да еще под обстрелом врага. Волга-то наполовину замерзла. У нас тут в подземелье тепло, а наверху двадцать градусов мороза! Я переговорил с командующим Волжской военной флотилией адмиралом Рогачевым, и уже пять судов с грузами пробились на правый берег и без потерь…
Утром после завтрака Еременко сказал Хрущеву, что намерен работать с начальником штаба, а потом свяжется по телефону с командармом Чуйковым, чтобы предупредить его о готовящемся немцами наступлении.
— А где будешь ты, Никита Сергеевич?
— Хотел бы смотаться на левый берег к танкистам, — ответил Хрущев. — Я давно у них не был, да и ты тоже, а скоро нам придется наступать…
— Не возражаю, — согласился с ним Еременко. — Но прежде переговори с начальником тыла, подскажи, чтобы не в штабе он сидел, а ехал туда, где налажена переправа на правый берег.
Хрущев вышел.
Еременко в уме подсчитал, сколько стрелковых дивизий находится сейчас в армии Чуйкова, по числу вполне достаточно, но каждая дивизия после непрерывных боев понесла большие потери и стала наполовину меньше. Такое же положение и в армии генерала Шумилова.
— Надо бы подбросить подкрепления Чуйкову, а потом и Шумилову, — распорядился командующий, на что начальник штаба ответил:
— У нас есть некоторый резерв, его и пошлем Василию Ивановичу. И немедленно!..
В штаб вернулся Хрущев.
— Андрей Иванович, из Москвы прибыла группа журналистов, в их числе писатель Константин Симонов, — сообщил Никита Сергеевич. — Просят, чтобы вы приняли их для беседы.
Еременко сказал, что сейчас очень занят.
— Поговори с ними, Никита Сергеевич, а позже я подключусь. Я полагал, что ты уже уехал к танкистам.
— Собрался ехать, а тут эти корреспонденты…
Константин Симонов впервые приехал в Сталинград, и все, что увидел в разрушенном городе, поразило его. Сталинград жил и сражался! Бойцы неустрашимо отбивали атаки врага, следовавшие одна за другой, совершали подвиги, но не считали свои боевые дела подвигами.
Симонов буквально все схватывал на лету. Когда в штабе фронта заговорили о героях сражений и прозвучала в чьих-то устах фамилия командира 33-й гвардейской дивизии полковника Утвенко, Симонов на другой день встретился с комдивом. Они уселись на берегу Волги, где не рвались вражеские снаряды и мины, было относительно тихо, лишь изредка пролетали немецкие самолеты-разведчики, и полковник Утвенко стал рассказывать о себе. Судьба выпала ему тяжелая. На Западном фронте он был контужен, и под Рузой его ранило в руку, в ногу и в грудь, лечился до марта 1942 года. После выписки из госпиталя ему дали резервную дивизию. Не успел как следует познакомиться с личным составом, как срочной телеграммой был вызван для принятия 33-й гвардейской дивизии…
«Александра Ивановича Утвенко я встречал и потом, — пишет Симонов, — и на войне и после войны. Но он уже никогда не возвращался к тому своему рассказу, который остался у меня в блокноте. Да и никогда больше я его не видел таким, как в ту ночь в деревне за Волгой…»
Ноябрь в Сталинграде, да и во всей области, выдался холодным и снежным. С Волги часто дул стылый ветер, наметал сугробы, а 9 ноября утром было минус 19 градусов. Волга у берега застыла, и лишь посредине реки вода блестела и серебрилась на солнце. Корабли и суда Волжской военной флотилии с трудом продвигались по Волге, то и дело натыкаясь на огромные куски льда. Экипажам пришлось рисковать, так как больше было некому доставлять на правый берег реки армейцам боезапас и продовольствие, а также войска и боевую технику. По сведениям нашей разведки, генерал Паулюс готовил новое, третье наступление, чтобы захватить город. С утра 12 ноября противник начал перегруппировку своих сил, подтягивал резервы, особенно танки и мотопехоту. Естественно, генерал Еременко тут же вышел на связь с командующим войсками 62-й армии Чуйковым и потребовал встретить новые атаки врага с достоинством и честью.
— По-другому, товарищ командующий, мы воевать не привыкли, — усмехнувшись в телефонную трубку, ответил генерал Чуйков. — Кажется, фрицы это давно поняли.
Прав был Чуйков, «фрицы это давно поняли», но только не Гитлер. Он был настолько уверен в захвате Сталинграда, что в телеграмме в штаб генерала Паулюса приказал разработать проект ордена «За Сталинград», который должен быть готов к 25 ноября. Об этом пишет в своей книге «Сталинград» немецкий военный корреспондент Хейнц Шрётер. По его словам, во второй половине дня с телеграммой фюрера ознакомился командующий.
