Он был по природе своей индивидуалист, намеренный заправлять, министерством иностранных дел, сообразуясь только со своими интересами и желаниями, не принимая во внимание никого. Неудивительно, что он нас раздражал.
Альберт и я постоянно говорили о нем, пытаясь найти пути и способы выжить его из министерства иностранных дел, где он занимал, как я говорила Альберту, пожалуй, самую опасную должность.
Альберт считал, что его следует уволить по причинам морального порядка. О нем ходили всякого рода истории, вроде той, когда он зашел в спальню одной дамы, — и это случилось не где-нибудь, а в Виндзорском замке! — и пытался соблазнить ее.
Казалось, Пальмерстону доставляло удовольствие вступать в конфликт с королевской властью и присоединяться к мятежникам. Это было в высшей степени нелояльно. Как-то его обвинили в поставке оружия из королевского арсенала сицилийским мятежникам, потому что он находил справедливой их борьбу против короля-тирана. В результате нам пришлось принести королю извинения.
Когда Англию посетил австрийский генерал Хейнау, Пальмерстон открыто высказал свое сочувствие повстанцам. Хейнау подавил с большой жестокостью восстание в Венгрии. Мы читали в газетах о его приказах публично пороть женщин, и было много других историй о его зверствах.
Когда он был в Лондоне, он посетил пивоваренный завод, где на него накинулись возчики, очень грубо обошлись с ним и могли бы даже убить, если бы не подоспела полиция. Генерал Хейнау был в бешенстве и требовал обидчиков наказать. Лорд Пальмерстон отказался их наказывать.
— Генерала Хейнау считают в Англии преступником, — сказал он. — С ним обошлись, как люди обходятся с убийцей, если им случается его поймать. Альберт и я обсудили этот инцидент подробно.
— В Англии он гость, — сказал Альберт. — То, что сделали с ним, — оскорбление для Австрии, и извинение должно быть принесено немедленно.
Я написала лорду Пальмерстону, попросив его составить текст извинения и представить мне на рассмотрение.
Когда он прибыл во дворец, я заметила в нем некоторую агрессивность, но это всегда в нем ощущалось, словно он напоминал себе — и нам, — что в министерстве иностранных дел не мог распоряжаться никто, даже королева. Я сказала, как я сожалею о происшедшем.
— Следует радоваться, — вежливо отвечал Пальмерстон, — что полиция прибыла вовремя. Иначе генерала уже не было бы с нами и он не мог бы требовать извинений.
— Покажите мне текст, — сказала я. Он поклонился и протянул его мне.
Текст был составлен очень ловко и почти дерзко. Пальмерстон заканчивал тем, что ввиду репутации генерала, хорошо известной в Англии, с его стороны было неблагоразумно посещать эту страну.
— Так нельзя, — сказала я. Я протянула бумагу Альберту, который, прочитав ее, энергично покачал головой.
— Эту фразу необходимо убрать, — сказала я.
— Слишком поздно, мэм, — сказал Пальмерстон с дерзкой усмешкой. — Извинение уже отправлено.
— Тогда должно быть составлено новое. Мы скажем, что произошла ошибка. Пожалуйста, лорд Пальмерстон, приготовьте черновик, и я желаю видеть его, прежде чем извинение будет отправлено.
— Для вашего министра иностранных дел, мэм, это невозможно.
— Но это мое желание, Я настаиваю.
— Цели ваше величество настаивает, я не могу оставаться министром иностранных дел вашего величества. Могу я просить ваше величество об отставке?
— Да, — сказала я резко. Когда он ушел, я не могла одолеть свое негодование.
— Ты должна быть спокойнее, — сказал Альберт. — Только премьер-министр может уволить министра иностранных дел.
— Я буду настаивать, чтобы он уволил Пальмерстона. Альберт покачал головой.
— Увы, — повторил он, — этот вопрос решает только премьер-министр. Но я думаю, он не сможет унять свой нрав и совершит что-нибудь непоправимое, тогда премьер-министр уволит Пальмерстона.
— Дай Бог, чтобы этот день наступил поскорее.
Я могу только сказать, что Пальмерстон был всегда на виду. Он был своего рода народным кумиром. Люди приветствовали что бы он ни делал. «Славный старина Пэм», — говорили они доброжелательно. Если в какой-то части света что-нибудь угрожало интересам Британии, он отправлял туда флот канонерок, и я должна сказать, что это всегда достигало желаемого эффекта. Людям нравилась демонстрация силы. Те, кто сегодня бунтовал, на следующий день размахивали флагами, крича «Правь, Британия». Пэм с его канонерками был для них героем.
Пальмерстон всегда настаивал на своем. Он действовал смело и мог позволить себе это без ущерба для своей карьеры. Если он видел опасность, он менял курс. Отвратительный человек!
Но все эти выверты не могли продолжаться вечно. Поступили известия, что Луи Наполеон, племянник Наполеона Бонапарта, был Провозглашен императором Наполеоном III. Я была вне себя. Как смеют эти выскочки провозглашать себя императорами! Я подумала о бедном дяде Леопольде и как это взбесит его. В то же время все это было грустно. Он должен радоваться, что тетя Луиза не дожила до этого. Это был опасный прецедент. Все королевские династии в Европе содрогались. Лорд Джон, обеспокоенный этим известием, явился ко мне.
— Это очень значительный шаг, — сказал он. И я вспомнила, что говорил лорд Мельбурн о том, как правительства могли создавать королей и королев и с какой легкостью они могли их устранять.
— Мы останемся в стороне, — сказал лорд Джон. — Мы не станем оспаривать их право. Нам — иностранной державе — это не подобает. Но мы можем остаться совершенно пассивными… как будто ничего не произошло. Я согласилась, что это было единственное, что мы могли сделать.
Мое изумление потонуло в моей ярости, когда я узнала, что произошло. Министр иностранных дел, ни с кем не советуясь, послал за французским послом и заверил его в своем сердечном расположении к новому императору и дружеской поддержке.
— На этот раз, — сказал Альберт, — он погубил себя.
Вскоре к нам явился лорд Джон и сказал, что он сожалеет о поступке министра иностранных дел. Это поставило нашего посла в Париже в очень неловкое и сложное положение. Пальмерстону будет почти невозможно отчитаться перед палатой.
И, к нашей великой радости, так и случилось. Он утверждал, что выражал только свои личные чувства. Это не помогло. Он был министр иностранных дел и не мог делать публичных заявлений, мотивируя их впоследствии своими личными чувствами.
Я направила лорду Джону очень тщательно составленное письмо, где писала о непочтительном отношении министра ко мне. Я писала, что он не объяснял мне, как он собирался поступить в том или ином случае. Он изменял некоторые факты или представлял их в ином свете, что я находила нарушением доверия. Я должна быть полностью информирована, прежде чем будет принято то или иное решение. Я просила, чтобы это письмо показали лорду Пальмерстону. Лорд Джон сделал больше. Он прочел его в палате.
Это настроило всех против Пальмерстона, и, несмотря на его обычные красноречивые объяснения своего поведения, он был вынужден уйти в отставку. К моей радости, министром иностранных дел был назначен лорд Гренвиль.
Альберт и Штокмар, проверив знания Берти, пришли к решению, что мистера Берча надо уволить. Правда, Берти все-таки с ним преуспел, но, как отметил Штокмар, можно было ожидать лучшего результата.
— Берти не склонен к учености, — сказала я, — но и у меня нет такой склонности.
— Моя милая, — возразил Альберт, — ты была в руках баронессы Лецен, и поэтому у тебя есть оправдание.
— Но он, кажется, счастлив с мистером Берчем. — Счастлив! Разумеется, он счастлив, бездельничая и тратя время попусту.
— Мне кажется, я достаточно хорошо изучил поведение и характер мальчика, — сказал Штокмар. Альберт всегда прислушивался ко всему, что говорил Штокмар.
— И то, что я обнаружил, — продолжал барон, — мне не понравилось.
Сердце у меня упало. С трудом я выслушивала жалобы на Берти. Я была так рада видеть его счастливым с мистером Берчем.
— Все остальные дети обожают его, — сказала я, пытаясь хоть как-то его защитить. — Он пользуется у них большим успехом… большим, чем Викки. Это задело Альберта. Он не выносил одной мысли, что кто-то мог быть лучше Викки.
— Я не сомневаюсь, что детские игры как раз по его способностям, — сказал он.
— Альфред обожает его. Он ходит за ним повсюду как привязанный. Мне говорили, когда у Эффи болело ухо, только один Берти мог его успокоить.
— К сожалению, мы не можем сделать из него сестру милосердия. На это мне нечего было возразить. Я полагаю, он был прав. Альберт всегда прав, и теперь он уверен, что мистер Берч не годится в гувернеры для Берти.
— Принц Уэльский стремится завоевать всеобщее восхищение, — сказал Штокмар, — и ему это удается… особенно когда речь идет о женщинах. У него к ним особое расположение, как и у них к нему. Альберт был шокирован.
