«В тысяча восемьсот сорок шестом году, числа третьего, июня месяца, мы, подписавшиеся здесь султаны и бии родов Старшего жуза — дулат, албан, сыбан, шапрашты, жалаир, а также султаны-правители Каркаралинского, Аягузского и Кокпектинского округов, в присутствии начальника Западно-Сибирской пограничной комиссии генерал-майора кавалерии Вишневского подписали настоящее соглашение с приложением своих печатей и дали клятву в том, что султана Кенесары Касымова мы считаем мятежником против Его императорского величества и возмутителем спокойствия. А посему обязуемся не иметь с ним сношений, не предоставлять ему и его людям принадлежащие нам земли как для пастбищ, так и для заселения. Когда же он двинется с нашей территории, то обязуемся сообщить начальству по инстанции о движении отрядов Кенесары…»
Кенесары пока не знал, как все это произойдет. В голове его бродили мысли о дальнейшей борьбе. Он представлял себе, как перекочует к берегам Чу и Или, а если придется обороняться от сибирских линейных войск, то отсидится зиму в Балхаше. Там есть удобный полуостров Камал — верст семьдесят длины и пятнадцать ширины. А к лету он перейдет к Аулие-Ате и Мерке, объединит против кокандского хана обиженных казахов и киргизов Сайрама, Чу, Сырдарьи. Не будет покоя его врагам!..
— Так что же предлагаете вы, маймене и майсара? — неожиданно прервал молчание Кенесары.
— Лучше грести помаленьку то, что под рукой, чем везти издалека, — сказал Таймас. — Оставить Сары-Арку означает навеки расстаться с мечтой!..
— Стало быть, ты предлагаешь мне терпение дервиша и всепрощение? — Кустистые брови Кенесары надвинулись на глаза.
— У нас ничего другого осталось, кроме терпения… А белый царь, добравшись сюда, достанет нас и в кокандских владениях… Русские — великий, сильный народ. И ты же знаешь, что не все среди них такие, как Аршабок, Обрыч или Бесонтин. Нужно договориться с ними.
— С чернью? — высокомерно спросил Кенесары.
Таймас лишь низко опустил голову.
— Впереди нас ожидает смерть… — сказал Абильгазы. — Это предрекает и ваш сон.
— Я знал это, когда восемнадцати лет от роду впервые опустил перед собой боевую пику! — спокойно ответил Кенесары.
— Но ведь с нами идет много народа! — заговорил Таймас.
— Что суждено мне, пусть будет суждено и ему!
— А что, если люди не захотят оставлять земли предков?
— Пусть едет, кто хочет!
В голосе Кенесары было равнодушие…
Наутро все батыры, бии и вожди родов собрались у степного дольмена. Кенесары встал с камня:
— У нас не осталось другого пути, кроме откочевки на Или и Чу! — сказал он коротко.
Люди молчали, некоторые ковыряли носками сапог землю…
Встал Тауке-батыр:
— Лошади бессильны, а люди устали. Покуда мы доберемся до Чу, настанет зима, которая в чужом краю страшнее врага. Лучше погибнуть на родной земле. В крайнем случае останемся незакопанными…
На ноги вскочил горячий Иман-батыр:
— Что говоришь ты, батыр Тауке?! Если хан Кене предлагает это своему народу, значит он знает выход из трудного положения. Из пасти белого царя хочет увести он нас. Только потому, что это родная земля, не хочу я дать проглотить себя на ней вместе со шкурой. Я с моими пятидесятью юртами готов идти за своим ханом!
Два дня говорили вожди и батыры. Треть их решила идти за Кенесары, а большинство осталось в Сары-Арке.
Холодным осенним днем разделились они и двинулись в разные стороны. Плач и рыдания стояли над степью…
Лютая ненависть султанов-правителей встретила тех, кто возвратился в Сары-Арку. Особенно неистовствовал Конур-Кульджа Кудаймендин. Но недолго продержался он на своем посту. Вскоре из Омска прибыла специальная комиссия расследовать его выходящие из рамок даже того времени преступления.
В составе комиссии был молодой офицер Есиркеген. Его жена Кумис осталась в Петербурге, а он специально приехал, чтобы не дать Конур-Кульдже подкупить чиновников и снова выйти сухим из воды. Конур-Кульджа был снят с должности и отдан под суд.
* * *
Кенесары тронул шпорами своего коня. За ним, держась чуть поодаль, поехали Агибай, Бухарбай, Жеке-батыр, Иман, Кудайменде, Наурызбай, Таймас, Абильгазы и сестра его — воительница Бопай. Сзади двигались редкие группы джигитов…
И вдруг зазвучала, заплакала домбра, и старческий надтреснутый голос запел:
Стоял Кенесары, в раздумья погружен.
Как с жизнью, с родиной прощался он.
«Бог милостив!» — сказал, махнул рукой,
И по кочевью прокатился стон…
Это пел с тоской Доскожа. Певец остался в Сары-Арке. Чем дальше уходил караван, тем слабее становился его голос. И все же долго слышался он, надрывая душу.
Не выдержав, Кенесары вонзил шпоры в бока своего коня. Тот взвился на дыбы и понес его навстречу сну…
Коркут — герой эпоса. Куда бы он ни направил свой путь, везде встречает уготованную ему могилу.
Перевод стихов здесь и далее — В. Антонова.
Семь Разбойников — Большая Медведица.
Уркер — Плеяды.
Архив Истории Казахской ССР, фонд 82, опись 1, док. 164, стр. 15-16.
