Браки по расчету - Владимир Нефф

— Послушайте, Недобылочка, — неожиданно перебила его Валентина, — как было дело с теми прокламациями?

— С какими прокламациями? — переспросил он, хотя прекрасно понял, о чем она.

— Ну, с теми, изменническими, с патриотическими, которые вы будто подкинули в гимназии.

Когда он, недовольный таким отклонением, нехотя ответил, что ничего и не думал подкидывать, это все басни, а листовки ему подложил под матрас какой-то негодяй, — пани Валентина облегченно вздохнула.

— Я так и думала, ведь это вовсе на вас не похоже.

Вот Бори, — продолжала она, — этот мог бы, тут она ничуть бы не удивилась, человек он, правда, образованный, ученее не сыщешь, а только фантазер и ветер у него в голове; зато Недобыл — человек основательный, степенный! Однако пусть он никому не признается, как там на самом деле было с листовками — кто знает, может, когда-нибудь эта басня придется кстати, потому что патриотизм больно в моду вошел. Вон у Борна эта идея окупилась, хотя он искренне в нее верит, — почему бы ей не окупиться и у Мартина?

— А я все-таки рада, что это басня, — прибавила она, близко и пристально глядя на него синими глазами. — А то мне было бы неприятно, Недобылочка, и ведь только это одно и было мне в вас неприятно.

Ободренный таким признанием, Мартин обнял ее за талию и поцеловал во влажные, полураскрытые губы.

— Не здесь, не здесь! — шепнула она. — Тут нас могут увидеть…

Спустя полгода, в январе шестьдесят четвертого, устроив для своей падчерицы Лизы новую квартиру на проспекте Королевы Элишки, пани Валентина тихо обвенчалась с Мартином Недобылом в костеле св. Гавла, что в Старом Месте пражском.

Обыкновенную историю вздумалось рассказать нам здесь; в те годы подобное повторялось сплошь и рядом. Из чешской деревни, из мелких чешских городков хлынули в Прагу сыновья мелких ремесленников, мелких предпринимателей, разоряемых быстрым развитием машинной промышленности и транспорта, все Борны, и Недобылы, и Смолики; основывая новые предприятия, они пускались в конкуренцию с немецкими торговцами и фабрикантами. А так как чешское население Праги стояло на их стороне и приветствовало такое проникновение чешских предпринимателей в экономику, то на первых порах им сопутствовал легкий и бурный успех. Мы видели, как Борн играючи заслонил галантерейный магазин «Zur Stadt Paris» на Целетной улице, а когда несколько позднее Мартин Недобыл открыл на Сеноважной площади «Первую чешскую экспедиторскую и посредническую контору», как это значилось на его вывеске, украшенной национальными — красным с белым — цветами, то угрожающе пошатнулись дела карлинского Иерузалема, который до той поры держал в руках все экспедиторское дело в Праге.

Эта вступающая в жизнь, нарождающаяся чешская буржуазия рвалась к власти, к главным ролям; ее ряды неожиданно умножились за счет бесчисленных онемечившихся в свое время старожилов Праги, которые, привлеченные экономическим успехом чешского элемента, моментально превращались из «Jellüneck» в обыкновенного Елинека, из «Münaschück» в Минаржика; до чего ошеломительным был сюрприз, когда из некоего Zertüg’a на Малой Стране вдруг вылупился Чертик!

Политические успехи чехов в то время плачевно отставали от их материального благополучия — правительство Австрийской империи обнаруживало ледяную враждебность к их усилению и проникновению в хозяйственную жизнь, и, не понимая, что происходит стихийный, так сказать, естественный процесс, упрямо и тупо тормозило его, цензуруя чешские газеты, арестовывая и штрафуя их редакторов, оставаясь глухим к требованиям национальных лидеров восстановить чешскую государственность. Но и на этой арене поражения чередовались с победами, множественность которых не мог представить тот, кто жил «в самой гуще», как в свое время правильно заметил Борн.

Уже в шестьдесят первом году после успешных муниципальных выборов управа города Праги перешла в руки чехов. Годом позже в начальных пражских школах ввели преподавание на одном лишь чешском языке, добавив необязательный курс немецкого. В шестьдесят шестом ожидалось положение первого камня великого Национального театра; в тот год в пражском сейме шла борьба за изменение странной избирательной системы, которая обеспечивала большинство депутатам, представлявшим в Чехии немецкое меньшинство. Конечно — такова уж человеческая природа, — в годы своего пробуждения чехи не преминули разделиться на две враждебные друг другу группы — консерваторов и прогрессистов: то были так называемые старочехи, ориентировавшиеся на дворянство, и младочехи, провозглашавшие либерально-демократические принципы; обе группы тотчас вцепились друг другу в волосы. В стороне от этих битв в периферийных городках вспыхивали кровопролитные еврейские погромы, сопровождаемые объявлением военного положения со скорыми военными судами. Все эти события были настолько разнообразны и волнующи, что происходивший в то же время острый дипломатический поединок между Австрией и Пруссией остался почти незамеченным.

Каковы были причины такого поединка? Официальным поводом послужил спор из-за княжества Шлезвиг-Голштиния, которое в шестьдесят четвертом году Австрия с Пруссией урвали у датского короля, а потом не сумели поделить добычу, причем никому не известно, кто имел на нее больше прав; невозможно было постичь, зачем Австрия рвется обладать землею, расположенной в сотнях километров от ее границ. Настоящая причина напряженности крылась, конечно, в другом. Еще с давних пор, со времен Фридриха Великого, Габсбурги и Гогенцоллерны — то есть австрийцы и пруссаки — оспаривали друг у друга первенство среди немецких владений. И прусский канцлер Бисмарк, пришедший к власти в шестьдесят втором году, сторонник резко антиавстрийского политического направления, готов был довести этот конфликт до предельной остроты и раз навсегда разрешить его с помощью силы.

Жизненной целью Бисмарка было сделать Пруссию великой державой, присоединив к ней прочие немецкие государства; поскольку исполнению этого замысла мешала Австрия, он решил во что бы то ни стало это препятствие устранить. Железный канцлер, как его позднее называли, был, может быть, единственным человеком в мире, не сомневавшимся в успехе этого предприятия. Европейские державы боялись поражения Пруссии, потому что оно повлекло бы за собой чрезмерное усиление Австрии, и старались предотвратить войну. Но Железный канцлер не отказался от своего. Опасения и неверие европейских монархов в успех прусского оружия служили ему гарантией, что никто из них не