Ослицы голодны, размышлял Шаул, потянутся к жилью. Завтра надо будет обойти все селения вокруг, особенно крайние дома, те, что у самых гор.
Он наносил в пещеру травы, сделал подстилку на белой от меловой пыли земле и, закончив приготовления ко сну, вернулся к Иосифу. Тот ворочал веткой в углях, поджаривая хлеб. Оба попили кипятку с инжиром, загасили костёр, вошли в пещеру, завалили за собой ветками вход и улеглись.
Шаул вдыхал пряный аромат травы и удивлялся, что никак не может заснуть. Не то ему мешал храп слуги рядом, не то тревога за ослиц. Завтра нужно будет подняться ещё до рассвета, поесть, осмотреться и – в селения. Встанет тот, кто впустил к себе ослиц, захочет накормить их и перегнать подальше, а Шаул тут как тут: «Это – мои! Плату за то, что дал им ночлег, пришлю из Гив’ы с сыном, а ослиц забираю». Несколько лет назад один крестьянин из соседнего селения спрятал забредшего к нему чужого вола, а потом погнал его в надел Эфраима на базар. Вола по дороге опознали, и крестьянина убили.
С этими мыслями Шаул уснул. Но не крепко: слышал шакалов, которые пришли копаться возле костра в поисках остатков еды, писк ящериц и летучих мышей в глубине пещеры. Он садился и чесался, потому что муравьи забирались ему под рубаху, и снова засыпал. Ему приснилось, что он на пахоте, а над ним наклонился кто-то в красной рубахе – такой огромный, что борода его лежала поверх облака, и Шаул не мог разглядеть его лица.
– Ты не ангел? – крикнул ему Шаул. – Я ведь сплю, а у нас говорят, что видеть ангела во сне – к смерти.
Тот покачал головой: нет, я не ангел.
Потом он поднял руку, и плечи Шаула потянулись к небесам, однако ступни ног были прижаты к земле тяжестью тела. Человек в красной рубахе напрягся, и Шаул оторвался от земли вознёсся вверх и оттуда, как с горы, увидел всё маленьким: Гив’у, крестьян на полях, филистимлян, стреляющих их луков у себя в лагере.
Внезапно что-то случилось, и Человек в красной рубахе выронил Шаула на землю. Послышался звон, будто на Шауле была надета медная кольчуга.
Проснувшись, он тут же позабыл свой сон и лежал, прикидывая время по свету, проникавшему в пещеру. Вылез наружу, оглядел плато, на котором они расположились: холодная каменистая земля ожидала восхода солнца. Вдалеке на холме вырисовывалось большое селение, судя по высоте окружающей его стены – кнаанское. Когда там откроют ворота, можно будет поискать ослиц. Шаул спрыгнул вниз к родничку в камнях, умылся, вылил немного воды на землю – жертвоприношение – и долго стоял, разглядывая горизонт. Он увидел, как из пещеры, зевая и почёсываясь, вышел Иосиф. Заметив Шаула, слуга помахал ему рукой, повернулся и, подойдя к краю плато, стал мочиться.
Когда Шаул вернулся к костру, Иосиф уже вскипятил воду, окунул туда сухие листья мяты и покрошил инжир. Он протянул хозяину на прутике кусок поджаренной лепёшки и чашку с питьём. За едой оба разглядывали окрестности и обсуждали дорогу. Сошлись на том, что лучше возвращаться в Гив’у через земли, населенные биньяминитами, а значит, идти надо на запад.
До первого селения добрались быстро. Иосиф спрашивал крестьян об ослицах. Одного присутствия могучего Шаула было достаточно, чтобы кнаанеи клялись на статуэтках богини, что ослиц здесь не видели, а если те придут, то дети тут же отведут их в Гив’у. Шаул и его слуга двигались всё медленнее и всё меньше верили в успех поисков. Похоже было, что животными старого Киша этой ночью полакомились медведи. «Но тогда вы должны были наткнуться на свежие кости», – скажет Шаулу отец, и возразить на это будет нечего.
На границе наделов племён Биньямина и Эфраима они попали в густой лес и заблудились. Шли от дерева к дереву, вглядываясь в траву и камни под ногами. Место было совершенно незнакомое.
Вдруг Шаул заметил поблизости малорослого оленя-самца с загнутыми к спине рогами. Не отрывая от него взгляда, Шаул наощупь размотал верёвку пращи у себя на поясе и ногой подтянул круглый камень, сделав знак слуге не шевелиться. И тут олень подпрыгнул и повалился на бок. Из шеи у него торчала большая стрела, вдоль её древка била струя крови.
– Попал! – закричал детский голос, и из кустов к оленю кинулся мальчик лет пяти.– Попал!
Несколько секунд Шаул и слуга наблюдали за мальчиком, потом Иосиф из-за своего дерева спросил:
– Как же ты в него попал?
Мальчик сходу перепрыгнул через тушу оленя и исчез в кустах. Тут же его голос послышался уже из-за спин Шаула и Иосифа:
– Стойте на месте, а то мы вас всех перестреляем!
– Ладно, стоим, – сказал Шаул и засмеялся.
Послышался долгий кашель, потом стариковский голос сказал из кустов:
– Иврим, Богом прошу, идите своей дорогой.
Шаул вышел из-за дерева, подошёл к оленьей туше и сел около неё на землю. Громко приказал:
– А ну-ка идите сюда и ты, старый, и ты, мальчик.
Из кустов опять послышался кашель.
– Перестаньте трусить, – сказал Шаул. – Идите сюда и объясните, как нам выйти из этого леса.
Кашель продолжался ещё минуту, потом на поляне появился тот же мальчик, ведя за руку слепого старика крепкого телосложения с обезображенным лицом. Шаулу и его слуге не раз приходилось видеть людей, спасшихся после пожара, но оба они отвели глаза от человека, у которого не разобрать было, где рот, где нос, и даже на кулаке, зажавшем тяжёлый охотничий нож, будто никогда не было кожи. Зато худой и грязный мальчишка был очень симпатичным, хотя изо всех сил старался хмурить брови и делать страшные глаза.
– Мир тебе! – приветствовал слепца Шаул. – Меня зовут Шаул бен-Киш, я из Гив’ы, из рода Матри. А это – Иосиф, мой слуга.
– Славный род, – сказал слепец, присаживаясь на траву. – И воины у вас в Гив’е хорошие.
Он закашлялся. Мальчик, всё время державший слепца за руку, с восхищением смотрел на Шаула.
– Вы из надела Йеѓуды? – спросил Иосиф.
– Верно, – кивнул старик. – Я – Иорам бен-Хецрон из Эйн-Шемеша
– Хецрон? Это у которого стельную корову в прошлом году медведь загрыз? – спросил Иосиф.
– Кончился род Хецрона, – слепец закашлялся. – Вот как гарь глубоко в человека проходит, год уже так давлюсь.
– Филистимляне? – спросил Шаул.
Слепец кивнул.
– У нас в Гив’е они таких пожаров не устраивали, – удивился Иосиф.
– Гив’а большая, – заметил слепец. – А нашим где было против филистимских мечей! Их солдаты быстро всех перекололи.
– Всех? – переспросил Шаул.
– Кроме вот его, внука моего, Михи. Спрятался он. Я с охоты вернулся, стал звать, только он один откуда-то выполз. Больше никто не отозвался. Бросились с ним дом тушить, я и не заметил, как борода занялась.
Он опять закашлялся.
– Как же вы живёте?
– Так и живём. Уже целый год.
– На людях всё-таки легче, – рассуждал Иосиф. – Хоть место бы поменяли.
– Больного где ни положи – ему всё равно больно.
– Прибились бы к кому.
– И без нас полно нищих, не только здесь филистимляне прошли. Кому мы нужны! Не работники ведь... Так вот и живём, – он засмеялся. – Учу внука, чтобы мог обходиться без меня. Вот охотимся вместе. Силы лук натянуть у него ещё нету, зато глаза зоркие. Он и высматривает птицу или зверя. Я лук натягиваю, он наводит – так и управляемся, не голодаем. И дом, как могли, починили – видишь, зимние дожди пережили. Ну, веди к оленю, – велел слепец мальчику. – Надо его освежевать да тушу разделать. Кровь, должно быть, вся уже вытекла.
Мальчик неохотно оторвал взгляд от огромного биньяминита.
– Погодите, – остановил их Шаул. – Я помогу.
Старик остался сидеть, а Михе велел пойти и поучиться разделывать тушу.
– Как вы никого не боитесь! – не унимался Иосиф. – А звери дикие, а бродяги! Или те же солдаты!
– Что я тебе повторяю, Миха? – спросил через кашель слепец.
– Две собаки справятся и со львом, – откликнулся тот, беря в руки оленью печень, вырезанную Шаулом. – Я сейчас поджарю тебе что-то вкусное.
Старик засмеялся.
– Самый вкусный кусок кому? – спросил он.
– Гостям, – весело отозвался Миха.
Они вымыли ножи, поджарили на костре мясо и стали есть. Солнце стояло уже высоко. На остатки оленя слетелись мухи.
За едой Иорам объяснил, как выйти на лесную тропу, ведущую к дороге на Гив’у.
– Что ты так на него уставился, Миха? – спросил вдруг старик. – Да я сейчас сам узнаю.
Он придвинулся к Шаулу, провёл рукой по его прикрытым глазам, по щекам, по плечам и заключил:
– Шимшон, судья из Дана, был ещё больше.
– Ты видел Шимшона[17]? – удивились Шаул и Иосиф.
– Нет, не видел, – покачал головой Иорам. – Но он мне часто снится. Теперь бы нам его!
Он закашлялся. Шаул подлил в чашку слепца горячей воды с листьями мяты, посадил себе на колени Миху, пообещал:
– Филистимляне ещё ответят за всё.
Он сам удивился тому, как прозвучали его слова. Миха прижался к груди Шаула и затих.
