Двое — Пловда и Зграбень сошли с коней осматривать и вязать пленённого. Восторженный выстрелом молодой боец Граник подскочил и подобрал счастливую краснопёрую стрелу. Подъехал Вершко, и Горобей и Брыва одобрительно били его по плечам, да по спине, хвалили горделиво и гоготали. Радовался открытой хорошей улыбкой Кудеяр. Прытко чуть не подпрыгивал от гордости.
Объявили ему, что теперь он — Чепель! Вершко ухмыльнулся в русые свои усы — «не обидное… а может и правда…». Подумал о небесной подковке засунутой в сапог. И аж дух захватило.
— Перунов день!! — гаркнул он со всей силы среди радостного гомона, сдавил буланого сивку-бурку пятками. Конь заржал и вздыбился. Дружинные пуще прежнего заорали и засверкали глазами, затрясли оружием, знаменуя успешное завершение ратного труда. Вершко вздымал к небу лук: «Гляди Перун — этот выстрел посвящаю тебе!» Весь десяток орал, гордясь старшиной — вот он ярый на вздыбленном коне, каждому — брат, равный среди них, и лучший.
И даже саксонец забыл о порванной глотке и, стоя на четвереньках, снизу вверх с ужасом, холодящим нутро, смотрел на неистовую ярость, на необузданную силу, кипевшую перед ним. Смотрел, забыв о боли, на мистическую фигуру их вожака на вздыбленном коне с луком, вздетым к небесам, что здесь, казалось, центр мироздания, и вся сила, и вся жизнь сейчас в нём, в этом славянском язычнике… который, видимо, его самого и подстрелил.
После короткого торжества, давши всем немного отдохнуть, Вершко отправил Кудеяра и, добровольно пожелавших, Горобея и Прытко выследить чернявого беглеца. Трое друзей отправились пешком, чтобы поберечь коней, да и лучше различать следы. Другие повернули назад, ведя пойманного саксонца на верёвке. Чернявый царьградец, как видно, сбежал, но ещё и Кудеяр с друзьями не вернулись. А саксонскому «купцу» придётся ответить.
После ночёвки в Соколке, обзаведясь ещё одной лошадью, пленённого сакса-полумонаха поперёк седла связанного полуживого привезли к полудню в Белую Вежу*, во двор князю Любомиру.
К полудню вернулся и князь. Красивый, высокий, статный, молодой, нахмуренный. Обнял жену, поцеловал детей. Позвал всех старших к себе в светлицу, совет держали. Через полчаса, страдая от жары, перешли в большую залу, и туда им привели вора.
Сакс-полумонах к этому моменту представлял собой жалкое зрелище. Совсем весь серый в тон ризы, кольчугу и оружие отобрали, горло замотано тряпицей, тряпица пропитана отварами целебными, но и кровью.
— Кто таков? — грозно спросил князь.
— Хр-р-р… и-и… — ответил лазутчик, корча рожу страдания.
— Да, хорошо ты его подстрелил, Вершислав… хм, Чепель! — усмехнулся Любомир, в свите князя одобрительно закряхтели, зашевелились, — но так он и сказать сейчас ничего не сможет, а? — свита замерла, поглядели на старшину.
— Уйти мог, твоя светлость, не раздумывал я, — отвечал Вершко, свита перевела взгляд обратно на князя.
— Верно всё — князь немного сморщился какой-то своей дальней мысли, — тогда пусть пишет мне ответ, дайте ему дощечку со стилом!..
— В глазах полумонаха мелькнула было разбойная мысль — руки-то сейчас ему развяжут! — но благоразумно затихла, сменившись тоскливым угрюмством — «попался, мол, как же я так попался паскудным этим «дзекарям», как выкручиваться буду сам не знаю». Думал так, поди, всю ночь…
— Кто таков — пиши! — повторил ему князь, когда всё приготовили.
— Рихард Фишер — нацарапал тот славянскими резами на вощаной досочке. Вслух прочитал грамотей-писарь княжий. И пояснил, на всякий случай:
— По-ихнему — рыбак.
— Какого народа сын? — продолжал князь.
— Сакс из Магдебурга, светлый князь, — переводил писарь.
— Кто с тобой был второй муж?
— Мой охранник.
— Почему же твой охранник ускакал, тебя бросил?
— Испугался.
— Почему сам бежал, когда моих людей увидел?
— Испугался. — Писарь головой покачал.
— Чего же ты испугался? На моей охране у всех наддёвы белые с червонным, то всем известно. Не разбойники за тобой скакали. — Любомир посмотрел на Вершко: стража как положено была наряжена?
— Точно так, твоя светлость, — отвечал Вершко, — все были в наддёвах белых с червонным.
Князь перевёл взгляд на сакса.
— Пишет, что… зело грозные видом были. Страх!
— Вишь, кто нас хвалит! Умеет подольститься. — пробурчал у князя над ухом стоявший справа от князя воевода Лютобор («Горыныч»).
— Куда направились отсюда?
— Обратно на Неманский торг, там много рыбы привезли.
— Почему здесь, далёко от Магдебурга торгуешь?
— …Пишет он, светлый князь, что он в Магдебурге состоит в торговой гильдии. Из гильдии многие подписали контракт с Неманского торга эту самую рыбу распродавать.
Князю подали свиток, взятый у сакса. Любомир просмотрел — и в самом деле контракт записан на торговлю на Рихарда Фишера.
Ничего не оставалось — врёт складно, что ему скажешь…
— … А зачем же ты ко мне в дом залез?!
Тут полумонах Рихард пал ниц, заперхал, взял себя за грудки, и потрёс себя и кулаками себе в душу постучал, дескать, «Не я!!!». Рожу разбойничью скривил, будто малец нашкодивший, и на дощечке трясущейся рукой накорябал: «Не я, ошибка!».
Повисла тишина в дружинной палате — так всё правдоподобно.
Выходит, обознался старшина охранный, невинного человека покалечил?! А с других тогда — какой спрос?
Князь спрашивает:
— Мог ли ты обознаться старшина? — смотрит пристально.
Стоит Вершко всё равно, что в могильной тишине, твёрдый, как камень. Помнит, как этот рыбак рыбу свою свежую бросил, недопродал, как след этого рыбака еле разыскали, как неповинный этот рыбак долго и быстро от погони уходил, как телохранитель его был статен и дороден, и снаряжен добротно и конь какой у того был дорогой — не нанять простому рыбаку такого охранника. И говорит:
— Мог и обознаться…
Выдохнули в свите княжьей изумлённо:
— Ну, ты брат сказал…
— В ножки ему ещё бухнись…
— Так ежели ты не знаешь, кого шукаешь…
— Да ну, старшина!?
— Вершко-о…
— Тихо, — князь рукой остановил гомон. — Если ты ошибся, старшина, должен будешь платить за ущерб этому человеку.
— Понимаю, твоя светлость, — Вершко смиренно склонился головой. — Дозволь только ещё подробности у него поспрошать.
— Поспрошай, старшина, поспрошай!.. Но вреда не причиняй — негоже неповинному гостю навредить. Покуда его вина не доказана, да будет он ГОСТЬ! Гостя лечить, кормить, содержать. — на всех посмотрел князь, потом на Вершко:
— Старшина стражи, Вершислав, — на завтра жду с разъяснением.
После разбора у князя, уже в просторных сенях княжеской усадьбы Вершко отпустил своих бойцов, ждавших его распоряжений и прятавшихся от жары, отправил отдохнуть. И сам отправился привести себя и мысли в порядок.
От княжеского дома слева на сто шагов возвышается Белая Вежа. А если спуститься с небольшого пригорочка направо, ещё ближе стоит дом Вершислава, что выделил ему князь, когда назначил старшиной стражи. Выходили все вместе, дружною гурьбой.
На крылечке княжьего дома Вершка поймал за рукав Стрыйдовг. Выцепил из череды идущих воинов. Вершко чуть не подпрыгнул от неожиданности. Вот ко всему он, кажется, готов, а старый волхв его всегда врасплох застанет, как нарочно! От Стрыйдовга иногда аж мурашки по коже. И ведь, вроде, стар, а могуч! Стоит древний дед, и идущего мимо княжьего старшину за рукав остановил и не шелохнулся.
— Постой, Вершислав! — говорит волхв внушительно голосом мягким и одновременно скрипучим. — Не торопись. Разговор есть.
— Я… вниманием стал, старейший… — Вершко совладал с неожиданностью.
— Это хорошо, что ты можешь быть вниманием… — говорит Стрыйдовг и повёл его в сторонку от людных дорожек.
— Вершислав, в тыдень*, знамение было… что грядёт ещё одна беда. Старого князя, да Годислава уже мы потеряли. Да будет им мир Предков светел…
— Какая беда? — опять мурашки побежали по телу старшины.
— Тебе важно знать вот что: будь как можно осторожнее, князя береги, но против воли его не иди! — Стрыйдовг заглянул в глаза Вершиславу, прямо в душу залез, до дна.
— Да я и так…
— Ты и так! А против воли его не иди! — перебил грозно волхв.
— … За что ругаешь не пойму… — смутился Вершко.
— Ругаю тебя не «за что», а наперёд, чтобы не помыслил иначе, когда час решительный настанет.
— А когда я князя не слушал? Чего вдруг?.. — не мог смириться Вершко.
— Ты, Вершислав, — опять рот ему заткнул старый волхв, — Буривоев сын, Браниборов брат, княжеский наперсник, за жизнь князя наиближний ответчик. У тебя особый голос — в лихой час ты нечаянно князя можешь перевесить своим голосом! А не можѝ!! Княжий голос мудрее твоего! А вот упорства у князя нашего, может статься, поменьше твоего будет. Княжье слово блюсти, как первейшее! Тебе мой наказ!
