3
И НЕДРУГ БУДЕТ МНЕ ПОВОДЫРЕМ
Констанций Хлор плохо переносил морские путешествия; он лежал внизу, в каюте, завернувшись в свой походный плащ. А Елена всю ночь шагала по качающейся палубе, глядя, как мачты с парусами описывают крутую дугу в небе и как звезды то скрываются за ними, то показываются вновь. Наконец небосвод посветлел, над горизонтом появилась огненная полоска, превратившаяся в сияющий полукруг, и вот уже из воды поднялся весь солнечный диск — наступил день. Елена смотрела, как матросы возятся с парусами, болтала с ними, помогала тянуть снасти, а когда моряки уселись на корточках вокруг жаровни на баке, вместе с ними ела жареную рыбу. «Может быть, вот так, — думала она, ополаскивая руки в ведре с морской водой, чтобы смыть с пальцев чешую, а потом вытирая их об юбку, — вез Парис в Илион похищенную им царицу?»
Земля показалась в полдень. Вскоре Елена уже могла различить сверкающую вдали цитадель чужого порта и пелену дыма от очагов, стелющуюся над набережной. Они миновали маяк, и на палубе вдруг наступила тишина, только чуть поскрипывали канаты — корабль скользил по спокойной воде гавани. Чей-то властный голос с мола указал им место для швартовки; матросы спустили паруса, бросили якорь, и к кораблю тут же устремилась шумная стая лодок с провизией. Вокруг под ярким солнцем тихо покачивалось на якорях множество кораблей; целый лес мачт поднимался над ними, и частью этого леса стали теперь мачты и их корабля.
Констанций Хлор вышел на палубу и с видом знатока прищурился на солнце.
— Наконец-то Булонь. Быстро дошли. Эти корабли, должно быть, из флотилии Караузия — они здесь, в проливе, самые быстроходные. Ни одному пирату их не догнать. Надо будет мне сегодня вечером заглянуть к Караузию, если он в городе.
— Мне только что рассказывали про него. Бен говорит, что он мог бы в любое время захватить всю Британию, если бы захотел.
— Скажи на милость, кто же такой этот всезнающий Бен?
— Моряк. Он говорит — кто владеет проливом, тот владеет Британией. У него трое сыновей, и все тоже моряки.
— Елена, я не хочу, чтобы ты заводила случайных знакомых и болтала с ними.
— А почему нет? Я всегда так делаю.
— Ну, прежде всего, я не хочу, чтобы было известно, где я побывал и откуда ты родом.
— Все знают, откуда я родом.
— Нет, Елена, здесь — нет, и еще меньше — по ту сторону Рейна. Я еще раньше хотел тебе это сказать. Как только мы переправимся через Рейн и окажемся в Швабии, не должно быть никаких разговоров ни о Галлии, ни о Британии. Никто не должен знать об этой моей поездке. Понимаешь?
— Но разве мы едем не в Рим?
— Пока нет.
— Но ты же говорил...
— Пока нет. Время еще не пришло. Ты будешь в Риме, но не сейчас.
— А куда же мы тогда едем сейчас?
— Ты едешь в Нисс [11].
Это слово легло между ними, словно некая преграда — бесформенная, тяжкая, незыблемая.
— В Нисс?
— Ну, ты же, конечно, слышала про Нисс?
— Нет, Констанций, никогда в жизни.
— Это там произошла великая битва дяди Клавдия с готами.
— Да?
— Одна из самых славных его побед — меньше чем пять лет назад.
— Ты сказал, что я еду туда, — а ты не едешь?
— Скоро и я буду там. Но пока что у меня есть дела в других местах. А тебе будет лучше в Ниссе.
— Это далеко отсюда?
— Месяц пути, может быть, недель шесть. Курьеры доезжали туда за две недели. Но это в прежние времена, когда почтовая служба была прекрасно организована, через каждые двадцать миль их ждали лучшие кони Европы, а по дорогам не боялись ездить и ночью. Теперь дела обстоят похуже. Ничего, скоро мы все снова наладим. Но ты будешь ехать туда месяц. Или подожди меня в Ратисбоне [12], поедешь потом вместе со мной. Через день-два я буду точно знать когда.
— А этот Нисс — он далеко от Рима?
— Он на пути в Рим, — ответил Констанций. — Может быть, правда, этот путь не такой уж прямой. Но прямым путем в Рим не попадают.
— Говорят, что все пути ведут в Рим.
— Да, и мой тоже — через Нисс.
Легионер явился за приказаниями, и Констанций, оставив Елену, отправился с ним. Она подошла к фальшборту и, облокотившись на него, стала разглядывать набережную. Точно такую картину она видела вчера, в последний раз глядя на берег своей родины: таверны и склады у самой воды, тесно сгрудившиеся позади них домишки с дымящими трубами, выше — стены цитадели, сложенные из тесаного камня, и еще выше — храм с колоннадой. И в то же время все здесь было таким чужим! Это были ворота в новую жизнь, начало пути — такого гладкого, такого прямого и такого извилистого, — который вел в Нисс, оттуда в Рим, и кто знает, куда потом?
Они ехали быстро — еще до восхода солнца седлали коней, в обед делали привал прямо у дороги, а когда темнело, устраивались на ночлег на ближайшей почтовой станции. Городов Констанций избегал. К вечеру подъехав к Шалону, они провели ночь в маленьком постоялом дворе перед городскими воротами и въехали в город по подъемному мосту на рассвете, когда горожане еще спали. В пограничной крепости Страсбург у Констанция были приятели из Восьмого легиона; они остановились в доме командира легиона, но Елену рано отправили спать, а Констанций провел всю ночь в каких-то серьезных разговорах. На следующее утро он был еще бледнее, чем обычно; до самой переправы через Рейн он, мрачный и невыспавшийся, почти все время молчал и только на другом берегу вдруг повеселел. Настроение легионеров тоже заметно улучшилось, и они не спеша трусили по залитой солнцем дороге, распевая непристойные песенки. На ночлег остановились в тот день рано, расседлали коней и, стреножив, пустили пастись. Легионеры отдыхали, растянувшись на земле, и дым их костров поднимался прямо вверх, к небу.
— Я доеду с тобой до Ратисбона, — сказал Констанций. — На это у меня есть время. А потом я должен вернуться в Шалон. Меня ждут дела.
— Надолго?
— Думаю, что нет. Почти все уже сделано.
— А что это за дела?
— Просто надо кое-где навести порядок.
Путь в Ратисбон лежал вдоль Швабского вала — земляной насыпи с деревянным палисадом наверху, рвом внизу и бревенчатыми блокгаузами, расположенными на небольшом расстоянии друг от друга.
— У нас, в Британии, такие стены строят из камня.
— Эта тоже когда-нибудь будет каменной. Планы уже есть. Все время что-то мешает — тут набег, там мятеж, то попадается вороватый подрядчик, то человек, ответственный за постройку, оказывается слишком стар и никуда не годен. И всегда подворачивается что-то более срочное — ни людей, ни денег не хватает ни на что, кроме самых неотложных дел. Мне иногда кажется, что империя похожа на ветхое судно: открывается течь в одном месте, ее законопачивают, выкачивают воду и совсем уже собираются отплыть, как течь появляется где-то еще.
Иногда Констанций совсем приходил в уныние — это случалось, когда почтовые лошади на станции оказывались тощими и с нагнетом или гарнизонные солдаты — одетыми в какие-то лохмотья, когда на остановках им доводилось слышать ропот недовольства, разные зловредные слухи и злобные сплетни о начальстве. Однако по мере того, как они все больше углублялись в зону военных действий, настроение Констанция с каждым днем улучшалось. Теперь они ехали короткими переходами, останавливались вскоре после полудня, непременно являлись к местному командованию и подолгу болтали со всеми встречными.
У Елены не вызывало никакого интереса то, что она видела вокруг себя с утра до вечера: гладко укатанная большая дорога, по одну сторону ее — виноградники, пашни и военные городки, по другую — не тронутые плугом поля и пустоши, обезлюдевшие и выжженные до самого горизонта в ходе пограничных стычек, не прекращавшихся на протяжении нескольких поколений, а посередине — ров и вал с палисадом. Зато Констанция живо интересовало все: размещение блокгаузов, проблемы водоснабжения и питания, бытовые удобства и места развлечения легионеров — всякие арены для петушиных боев или устроенные на скорую руку площадки для гимнастических упражнений, игорные дома и таверны, иногда вполне пристойные, иногда — нет; храмы богов — покровителей воинских частей; офицерские пересуды насчет повышений в чине и сокращения сроков службы; новые методы обучения солдат; премудрости хранения старого оружия и хитрые способы добывания со складов нового... Все это волновало и увлекало Констанция, но на Елену только наводило скуку. Даже конюшни, выстроенные по одному образцу и одинаково оборудованные, начали ей приедаться. Она оживлялась лишь иногда — то в пути, когда им встречалась кучка надменных, почти голых германцев, перешедших границу для меновой торговли, то на привалах, когда заходил разговор о здешних волках и медведях. Однажды она спросила:
— Хлор, разве всегда должна быть стена?
— Что ты имеешь в виду?
— Да в общем ничего особенного.
— Я человек не сентиментальный, — сказал Констанций, — но я эту стену люблю. Только подумай — миля за милей, от снегов до пустынь, окружает она весь цивилизованный мир. По одну ее сторону — спокойствие, благопристойность, закон, алтари богов, прилежный труд, процветающие искусства, порядок; по другую — леса и болота, дикие звери и дикие племена, словно стаи волков, с их непонятной тарабарщиной. А посреди, вдоль стены — вся военная мощь империи, которая день и ночь охраняет границу. Понимаешь теперь, что значит Рим?
