Сераскир приложил все усилия для подкрепления своих войск в мятежных областях. Хотя система набора рекрутов в азиатских провинциях и находится в младенческом состоянии, но кто знает быструю процедуру этого дела в Турции, тому нисколько не покажется удивительным, что отряды, расположенные лагерем вдоль Босфора, с каждым днем все увеличивались. В больших городах барабанным боем созывают специальных людей, не являющихся солдатами регулярной армии, затем следует чтение короткого приказа, и их дикие орды мчатся в соседние округа, где ловят всех мужчин, способных носить оружие, и отправляют в казармы.
Долгие и утомительные походы приходится делать этим новобранцам. С высот Киликийского Тавра и из опасных разбойничьих притонов Антитаврской горной страны спускаются они в малоазиатские области: в Ангору или Канвий. Величие этого последнего города, где под куполообразным сводом почивает магометанский святой Джеллиль-Эддин Стевмрой, быстро помогает рекрутам забыть свое подневольное положение, воспламеняя их сердца любовью к отечеству и разжигая фанатизм.
Многие из новобранцев пришли из северных понтийских стран. Надетые на них колючие амулеты выдают в них береговых жителей Симсонских островов, между тем как сильные, рослые фигуры, только что занятые приготовлением жирного барана, внутренность которого они начиняли рисом, не могли скрыть своего происхождения с Аракса, с озера Ван и из Курдистана. Все они вместе примкнули к малоазиатским башибузукам. Их связующим началом служит седобородый дервиш из Баязета, амулеты которого, состоящие из пестрой коллекции камней, раковин, зубов акулы, бренчат на мускулистой, обнаженной шее. Глаза его дважды видели Каабу, а сандалии, ступавшие на землю Геджаса, изрезанные на мелкие ремешки, представляют странное, оригинальное украшение пояса. С восторгом приковываются взоры старика к сверкающим золотом исполинским куполам Айя-Софии.
Взгляд этот словно устремлен в видение, может быть, он вызван употреблением слишком сильной дозы гашиша, сквозь розовый туман тусклый взгляд его погружается в золотую область рая.
Пронзительно звучат барабаны арнаутов. Радостные крики потрясают воздух. Боязливо смотрит мрачный Аймар, а старый дервиш с истоков Евфрата вздрагивает, словно пробужденный от тяжелого сна.
Суеверные сыны гор Курдистана, которые у себя на родине находят большое удовольствие в таинственных приключениях, снова увидели давно исчезнувший призрак, Золотую Маску, предвестника бурных событий… Один хороший приятель рассказывал мне однажды, что в Сирии во время вступления французских войск в 1860 году в одной ливанской деревне встретился он с Золотой Маской, который прошел среди дравшихся друзов и маронитов, положил монету на прилавок шинка, где происходила ссора, и спокойно удалился тем же путем.
После заката солнца, когда вечерняя заря уже погасла на небосклоне и яркое пламя костров освещало живописные группы башибузуков, черкесов и других горцев, в одном конце бивуака внезапно возникло дикое смятение. Нельзя было разобрать ни одного звука, и высокомерные дервиши с благоговением складывали руки на груди. Скоро загадка разрешилась — фигура в лохмотьях, со страшно бледным лицом и необычайным взглядом, словно желавшим открыть мир страданий, прошла сквозь остолбеневшие от удивления ряды. Затем таинственный гость исчез во мраке ночи.
Мало-помалу на обширном поле водворилась тишина, только собаки с громким лаем бродили по лагерю, подбираясь к кострам, где они поедали остатки мяса и кости. По временам раздавался однообразный оклик часовых: «Кто идет?».
Вот картина турецкого лагеря. Теперь бросим взгляд на лагерь повстанцев: боснийцев и герцеговинцев, пестрой толпы людей в разнообразнейших костюмах, частью плохо вооруженных, которые вблизи одной деревни расположились на несколько дней для отдыха, между тем как вождь их ждет еще подкрепления из окрестных деревень и всех призывает принять участие в борьбе за веру и отечество.
Восстание начинается! Повсюду собираются подобные пестрые толпы. Из всех деревень, через которые они проходят, примыкают к ним новые борцы за веру и свободу, сопровождаемые благословениями жен и невест. Отважное мужество и воодушевление всецело овладели ими! Они были в том возбужденном состоянии, в котором воины, презирая опасности, смело идут на смерть.
Вот в лагере за деревней, словно цыгане, собравшись у огня, лежат эти мощные, стройные люди с угрюмыми лицами, обрамленными черными кудрями и усами, с темными, сверкающими глазами. Пристально смотрят они в ярко-красное пламя, и один из них рассказывает о новых оскорблениях турок. Ночной ветерок колышет над ними верхушки вековых деревьев, и вдали слышится тихая музыка скрипок и цимбал — там танцует веселая, пылкая мятежная молодежь с красивыми черноглазыми деревенскими девушками, забывая на время про смерть, на которую они идут.
Как обнимаются они в диком, бешеном танце, затем опять, взявшись за руки, в такт музыке выделывают па и потом снова смелыми, ловкими прыжками, показывающими силу их мускулов, несутся по кругу под дикие звуки музыки.
Сегодня танцуют — завтра будут биться! Сегодня целуются — завтра будут истекать кровью, сегодня веселятся, пьют, едят — завтра пойдут на смерть!
В шинке, расположенном на краю деревни, два бледных чернобородых предводителя повстанцев сидят за столом, с каким-то высоким иностранцем и пьют вино. Он сам присоединился к ним и, яркими красками рисуя прежние злодейства последователей полумесяца, разжигает в их сердцах еще большую ненависть к притеснителям. С бледным лицом и в сильном негодовании подстрекает он мятежников к решительным действиям и велит подавать им вина, чтобы при помощи его заставить их начать действовать быстро и решительно.
По-видимому, он отлично знаком с местностью, а между тем он не серб, не болгарин!
Он говорит обоим славянским предводителям, что слабый турецкий отряд под предводительством паши прибыл в лагерь, расположенный на расстоянии двух миль от лагеря повстанцев, и ждет подкрепления. Он так увлекся своим красноречием, что даже не замечает, что в тени открытого портика два больших черных глаза наблюдают за ним и что стоящий в темноте слышит каждое его слово.
— С рассветом совершите нападение на этот отряд и вы наверняка одержите победу, — продолжает он, — первую победу в вашем походе против притеснителей. Враги ваши слабы, они и не думают о нападении. Позовите сюда ваших солдат и начните атаку!
— Что там такое? — перебил один из вождей повстанцев иностранца. — Кто там? Что случилось?
Громкий крик раздался в портике, толпа мужчин и женщин обступила какого-то необыкновенно высокого, полунагого человека.
— Укротитель змей! Посторонитесь! Укротитель змей! — слышалось со всех сторон, и собравшаяся толпа проводила старика, вокруг мускулистых загорелых обнаженных рук которого обвились змеи, до зала, где сидели оба вождя вместе с иностранцем и стояло еще несколько мужчин.
Укротитель змей был в старой, грязной чалме, с амулетом и дудкой на шее и в коротких, до колен, широких шароварах. Лицо его так же, как руки и ноги, было сильно загорелое, и резкий контраст с темным цветом кожи представляла длинная, белая борода. Он казался очень старым. Он был худощав, но зато рослый, мускулистый, сильный. Рубашка, покрывавшая верхнюю часть тела, расходясь спереди, обнажала его худощавую, но широкую и сильную грудь.
— Дайте место укротителю змей! — слышалось из толпы. — Он заставит сейчас танцевать змей!
И в несколько минут около странного старика образовался кружок из любопытных девушек и парней.
Старик бросил шкуру на гладко утоптанный глинистый пол шинка, поджав ноги, уселся на нее и снял с рук пять-шесть змей, которые, поизвивавшись несколько минут, спокойно улеглись около своего хозяина.
При виде длинных, извивающихся змей присутствующие, особенно девушки, в ужасе отскочили назад, затем снова образовали круг, увидев, что страшные животные, повинуясь знаку своего господина, смирно легли у его ног.
Но вот укротитель змей заиграл на дудке, и притихшие, словно сонные, змеи, услыхав эти звуки, мигом поднялись одна за другой. Странно было видеть, как они, привлекаемые музыкой, как стрелы тянулись вверх, приближали головы к дудке и шевелили своими острыми раздвоенными языками.
Тут старик стал извлекать другие звуки из своей дудки, змеи вскакивали, приседали и принялись как бы танцевать под музыку.
Это вызвало среди присутствующих громкие крики одобрения: одни бросали старику деньги, другие предлагали ему вина, но старик отказался.
— Турок, он турок! — послышалось несколько голосов, но они были заглушены всеобщим интересом к танцующим змеям.
Но вот старик положил дудку, музыка смолкла, а змеи остались стоять в той же позе перед своим укротителем длинным рядом, приподнявшись всем корпусом и высоко вытянув головы.
