— Вай!!! Вай, мерген!!! — не своим голосом закричал аксакал. Как одержимый, он бросился к Лопатину, схватил его, прижал, поцеловал ложе винтовки и с криком: «Калани мерген чушка ульдым!!!» — побежал к кишлаку.
Тем временем свиньи продолжали бежать по тропе. Теперь Лопатин был хозяином положения и бил кабанов с методической точностью. Они валились, наскакивали один на другого, падали, в предсмертных судорогах пытались подняться и снова валились, чтобы уже больше не вставать…
Наконец тропа опустела.
Звуки барабана наплывали все ближе. На тропе появились крошечные фигурки людей. В руках у них были медные подносы и бубны, которые и производили звуки, напоминающие отдельный бой барабана. Это были загонщики.
— Пойдем посмотрим, — предложил Лопатин.
Спустившись со скалы, они быстрыми шагами направились прямиком через сжатое поле.
Жар спадал. Небо из мглистого приобретало синеватый оттенок. Со снеговых гор подул легкий ветер. Лопатин снял фуражку, отер рукавом пот на лице и глубоко вздохнул.
Когда они подходили к месту, что-то заметалось, загудело, запыхало в высокой траве на одной густой, низкой ноте.
— Нас учуяли, — сказал Харламов, снимая с плеча винтовку. — Слышите, запыхали? Должно, не все побиты… Вот он!
Кабан сидел на заду и, упираясь передними копытами в землю, водил головой Со злобно сверкавшими глазками. Видимо, у него были перебиты задние ноги…
— Осторожно! — крикнул Лопатин.
Харламов выстрелил.
Страшным ударом рыла кабан высоко выбросил землю, проехался на заду и повалися на бок.
Убедившись, что зверь мертв, они направились дальше. Вдоль тропы лежали косматые туши. При виде людей от них брызнуло несколько поросят.
В это время позади послышались крики.
Харламов оглянулся.
От кишлака большой пестрой толпой бежали дехкане.
— Товарищ командир! — окликнул он Лопатина, добивавшего большую свинью. — Что народу бежит! Должно, что-то случилось.
Люди быстро приближались. Тут были старики, дети, старухи, подростки, молодые женщины со смуглыми лицами, обвязанные платками, иные с грудными детьми на руках, молодые и пожилые мужчины.
Впереди всех бежал аксакал.
Не успел Лопатин понять, что происходит, как люди окружили его с громкими криками:
— Вай, мерген! Вай, батыр! Яшасун мерген! Джан! Дост аскер!..
Его обнимали, целовали, тормошили, целовали винтовку, вмиг оборвали все пуговицы на гимнастерке и, пожалуй, разорвали бы в клочья и саму гимнастерку, если б он не догадался, что эти люди, взрослые дети, берут у него что-то на память… Он тут же раздал записную книжку по листикам, отдал зажигалку, папиросы, звездочку с фуражки и металлические трафареты с петлиц. Больше у него ничего не было… Но руки все еще тянулись к нему уже только затем, чтобы хотя бы дотронуться до его одежды.
Харламов, испытавший на себе взрыв бурного восторга дехкан, незаметно смахнул набежавшую слезу и сказал, густо прокашлявшись:
— Эх, товарищ командир! За этакое дело год жизни не жаль!..
Придя немного в себя, Лопатин решил использовать удачное положение.
— Харламов, — сказал он, — скажи жителям так: в Красной Армии появилось много мергенов. Они перебьют всех басмачей, если они не сдадутся. Да. Вот так и скажи. Пусть они передадут кому нужно…
Солнце уже село, когда Лопатин с Харламовым и Сачковым возвратились в кишлак.
Вихрова тут не было. Он прислал с коноводом записку, что останется до утра в саду Гафур-ака, и просил не беспокоиться за него.
Да, собственно, причин для беспокойства и не было. Басмаческие шайки уже давно не посещали этот район, опасаясь близкого соседства Юрчей, где, как известно, стоял большой гарнизон.
Несмотря на свою богатырскую силу, Лопатин чувствовал усталость. Кроме большого нервного напряжения, ему пришлось потратить много энергии для отправки в Юрчи шестнадцати убитых свиней. Полковой обоз ушел с оказией в Карши за каким-то имуществом. Свободных подвод не оказалось. Пришлось обратиться за помощью к кишлачному аксакалу. Тот собрал стариков на совет. Вся беда была в том, что свинья считалась для них нечистым животным, и по корану мусульманину прикасаться к ней запрещалось. Однако старики, посовещавшись, нашли выход. Они обмотали руки тряпьем, погрузили свиней на ишаков, сделав предварительно для них камышовые седла-подстилки, чтобы не оскверниться потом, и сам аксакал Хасан-ака поехал с караваном в Юрчи.
Лопатин еще не знал скаредности Афанасьева и не мог даже представить себе, как обрадуется завхоз, получив даром почти сто пудов мяса.
Почувствовав сильную усталость, Лопатин прилег и сразу крепко заснул. Но долго спать ему не пришлось. Какое-то смутное чувство тревоги разбудило его. Он открыл глаза, ощущая всем своим существом, что ему угрожает опасносгь.
Над горами лежала тихая прозрачная ночь, вся пронизанная голубоватым светом полной луны. Все было спокойно вокруг, но ему почему-то казалось, что именно в этом спокойствии и таилась угроза.
Вблизи мелькнула тень. Лопатин, не шевелясь, пригляделся. Ему почудилось, что над черным силуэтом куста приподнялась голова человека… Да, несомненно, это был человек. Он держал в зубах нож.
— Эй, кто там?! — окликнул Лопатин.
Маймун присел и, кляня чуткость стрелка, пополз в противоположную сторону.
Маймун был хорошо осведомлен о выезде охотничьей команды в Люкку и не терял ее из своего наблюдения. Весь день он находился у верного человека, чтобы не выдать своего появления, и получал от него точные сведения. Появившийся сверхметкий стрелок мог принести большие неприятности, и в первую очередь политической стороне дела. Маймун решил уничтожить его. Но затея эта не удалась. Теперь, проклиная собственную неосторожность, он утешал себя мыслью, что стрелок все же не уйдет от него.
Лопатин продолжал наблюдать, но головы человека больше не было видно. Решив, что все же это ему померещилось, он поднялся и пришел к лошадям.
Дневальным у лошадей стоял красноармеец Темир. Лопатин спросил, не видел ли он чужого человека. Нет. Молодой татарин уже второй час стоит на посту, по ничего не заметил.
Внезапно вдали прокатился выстрел. Вслед ему раздался второй, третий, и, сливаясь в почти непрерывную дробь, часто загремела стрельба. Потом в той же стороне показались красные отблески пламени.
— В ружье! — крикнул Лопатин.
Спавшие бойцы зашевелились, вскакивая и разбирая оружие. Лошади тревожно затопали.
— В чем дело, товарищ командир? — спросил спросонья Харламов.
Лопатин молча показал рукой в направлении выстрелов.
— Не на нашего ли командира напали? — предположил Сачков, слыша, что выстрелы доносились со стороны сада Гафур-ака. Он вызвался выяснить причину Стрельбы.
Получив разрешение, Сачков вскочил на лошадь и помчался по пыльной дороге.
Лопатин прислушивался к звукам несмолкающих выстрелов и решал, что ему предпринять, если это действительно басмачи. Послышался топот скачущей лошади.
— Сачков едет, — объявил Харламов.
Взводный с ходу сдержал присевшую на задние ноги разгоряченную лошадь.
— Что там? — спросил Лопатин.
— Ну и бой идет, товарищ командир! — отвечал Сачков.
— Басмачи?!
— Какие там басмачи! Алеша свиней бьет! Они с командиром эскадрона в дыру, в сад, целое стадо впустили. Потом дыру завалили. Костры зажгли. Вот Алеша и лупит их прямо с дувала. А дувал высокий — свиньям не перескочить.
— Ловко!.. Много набили?
— Кто его знает? Я не считал…
Теперь спать никому не хотелось. На востоке белело.
Сачков попробовал считать убитых свиней по количеству выстрелов, но сбился со счета.
С гор повеяло холодом. На сухую траву пала роса. Зябко поеживаясь, Харламов отвьючил шинель, накинув ее на свои широкие плечи. Примеру его последовали остальные. Выстрелов уже давно не было слышно.
Должно быть, там дело закончилось.
На дороге появились два всадника. В одном из них Лопатин узнал Вихрова. Другой был коновод.
— Ну, как с полем, товарищ командир? — спросил Лопатин, когда Вихров подъехал и слез с лошади.
— С полем, — отвечал Вихров, улыбаясь. — Алеша двадцать семь свиней положил.
— Сколько?! — чуть ли не в один голос вскрикнули все.
— Не верится? Я сам не верил, пока не пересчитал. Двадцать семь да еще три больших поросенка. Ну этих-то он штыком заколол. Следовательно, постарался.
— Этак у товарища Афанасьева, я полагаю, и соли не хватит! — подхватил Харламов, смеясь. — Ну и хват Алеша! Стало быть, настоящий охотник.
— А там, собственно, никакой охоты и не было, — сказал Вихров. — Так, побоище, избиение. Алеша и сам так говорит…
15
Прошло почти два месяца, как Кузьмич находился в плену. Курбаши Махмуд-Али не поправлялся и посматривал на лекпома злыми глазами.
