Татищев собирался уходить из кабинета, время шло ж вечеру, когда на пороге столкнулся с молодым джигитом. Был он в красном халате и белой папахе, видно, хорошо подготовился к встрече с губернатором. Но на лице его лежала тень от усталости.
— Господин губернатор… дорогой Василий Никитич! — взмолился Арслан, падая на колени. — Куда мне деть царских коней? Из-за них я не могу уехать в Арзгир… Не уходи, выслушай меня!
Татищев остановился, вспомнив о туркмене, приехавшем с Мангышлака с лошадьми.
— Входи, — сказал с неохотой и вернулся в кабинет.
— Садись, рассказывай, что за лошадей ты привёз и кем был послан за ними?
— Кубанцем, ваше превосходительство… Этот господин приехал от Волынского, отправил меня и ещё десятерых джигитов в Хорезм. Кубанец дал мне фирман от самой императрицы. Фирман взял Надир-шах, золото отобрали персы, но скакунов туркменских дали. Я привёл их… Хотел Кубанцу отдать, а его нет…
— Кубанцу не токмо коней, но и собачьих огрызков я бы не дал! — в сердцах выговорил Татищев. — Сей мажордом, паскуда мерзкая, дикая свинья в образе человеческом, предал своего господина со всеми потрохами. Казнила императрица первого кабинет-министра Волынского, нет его более среди живых. А Кубанца власти где-то под стражей держат — боятся, как бы не расправились с ним люди Волынского. Так что придётся тебе отдать коней мне… Где они?
— В конюшне, ваше превосходительство, во дворе татарского караван-сарая…
Татищев встал, увлекая за собой Арслана в прихожую. Выйдя, распорядился, бросив взгляд на караульных:
— Подпоручик, ступайте за мной…
На огромном татарском дворе пахло жареным мясом: дым от мангалов метался по двору, подхватываемый хлёстким ветром. Обитатели караван-сарая сидели и стояли у печек. На конюшне старый татарин с редкой седой бородёнкой ворошил вилами солому, Арслан ввёл губернатора в конюшню и зашагал в дальний угол, где фыркали в стойлах туркменские кони.
— Вот они, ваше превосходительство, — смущённо сказал Арслан, молча винясь за их жалкий понурый вид.
Татищев только беглым взглядом окинул их и сконфузился тоже.
— Ну и кони! Да за таких коней, будь Волынский жив, так бы тебе съездил по роже, забыл бы чей ты сын! Надо ли было ехать за три тысячи вёрст, чтобы потом любоваться на этих полудохлых одров. Скажи спасибо, что ни Волынского, ни Кубанца нет, да и государыня умерла. Но ей-Богу, сейчас, глядя на этих «красавцев», она в своём гробу переворачивается. Я ведь помню, с чего начиналась история с конями небесными. Артемий Петрович в письме просил меня отыскать для царицы небесных скакунов, а я ему ответствовал, где сыскать сих коней… Нет, не о таких клячах мечтала Анна Ивановна… Выдеру я тебя кошками, охальник ты этакий, чтобы неповадно было высокородных особ, обманывать! — Татищев замахнулся на джигита, и он, увернувшись от его руки, закричал неистово:
— Зачем дерёшься! Дай сала, дай муки — через десять дней этих кляч не узнаешь — все скакунами станут!
— Какого тебе сала?! Чего ты крутишься, как змей!
— Ваше превосходительство, четыре месяца вёл я этих коней из Хорезма через Арал, через степи киргизкайсакские, по Мангышлаку… Корма совсем не было, только сухая трава, да и то не везде, лишь возле рек. Думал, не доведу, плакал из-за них. Добрые люди Меньшей орды иногда кормили моих коней. Всем говорил — русской царице веду, поэтому помогали.
— Ладно оправдываться, всё равно не поверю. Скажи лучше, как их на ноги поставить и видим скаковой придать, чтобы перед царскими министрами не стыдно было.
— Дай бараньего сала, дай муки — потом не узнаешь этих кляч! — вновь заявил Арслан. — Лепёшек напеку, каждый день понемногу кормить буду. Так все туркмены своих коней к дальней дороге готовят…
— Ладно, выпишу тебе сала и муки, а ты, поручик, прими лошадей да накорми их перво-наперво овсом…
Арслан, видя, как подобрел губернатор, поклонился ему:
— Спасибо, ваше превосходительство. Теперь я могу с чистым сердцем домой, в Арзгир, ехать. Отец, мать давно меня ждут. Дядю родного с собой везу, жену его, детишек, родственника…
— Говоришь по-русски уж больно чисто, где так насобачился? — выходя из конюшни, спросил Татищев.
— С малолетства научился. Казаки вокруг нашего аула всё время вились. На Тереке долго жил, курьерскую службу нёс…
Татищев подумал: «А ведь этот джигит может мне много нового о Хорезме рассказать, для истории!» Спросил заинтересованно:
— Самого Надир-шаха видел?
— А как же, ваше превосходительство! Вот так, как с тобой, разговаривал с ним…
— Знаешь персидский язык или через переводчика?
— Калмык Даржи Назаров рядом был, он помогал…
— Даржи Назаров, говоришь? Знаю такого. В Оренбурге раньше я командовал — Даржи Назаров у меня толмачом служил, с геодезистами по степи скитался.
— Геодезистов оренбургских я тоже знаю! — оживился Арслан. — Один поручик Гладышев, второй — Муравин, третий — Назимов…
— Ну, брат, да у тебя целый ворох нужных для меня сведений! — совсем повеселел Татищев. Ты о отъездом не спеши — поживёшь у меня немного. Запишу я с твоих слов кое-что о Хорезме. А заодно и лошадок своих на ноги поставишь…
Так, разговаривая по душам, привёл Татищев молодого туркмена в губернаторский дом, обставленный мебелью и полками с книгами. Татищев не успел расставить ещё привезённую с собой часть домашней библиотеки, и книги лежали стопками, связанные бечевой, вдоль стены в гостиной комнате. Сбросив с себя кафтан и треуголку, губернатор велел денщику помочь раздеться гостю и подать на стол чай с вареньем. Арслан, подчиняясь грозному хозяину, украдкой разглядывал его библиотеку и ужасался, сколько же много книг у губернатора. У себя в Арзгире он видел только одну книгу, Коран, но и она хранилась в сундуке у муллы Тахира. Здесь же сотни толстых книг, таких, как Коран, и все лежат на полках и валяются на полу. Татищев заметил, сколь смущён джигит обилием книг, спросил мягко:
— Говорить по-русски научился — это хорошо, а читать, наверное, не умеешь?
— Не умею, ваше превосходительство. Нет у нас учёного муллы в Арзгире, только один толкователь Корана — мулла Тахир. Но о чём же твои книги?
— Обо всём, джигит, что накопило человечество за тысячи лет своего существования. Тут древняя Греция и древний Рим, Византия, Турция, Арабский Восток…
Арслан даже названия стран, о которых упомянул Татищев, никогда раньше не слышал, и никак не мог представить, каким образом древние люди могли столько написать разных книг. Губернатор, наливая в чашки чай, с интересом поглядывал на растерявшегося джигита и словно читал его мысли:
— Небось, понять не можешь, кем писаны сии книги и о чём в них писано? Жаль, джигит, что без грамоты ты, мог бы сам их почитать. Но скажу тебе, не таясь, поскольку ты для меня безвреден, пригласил я тебя сюда, чтоб вытянуть из твоей головы сведения на две книжных страницы. Знаю я, что за Аралом есть ханства Хивинское, Бухарское, а какие династии там?
— Ваше превосходительство, разве знаю я? — ещё больше оробел Арслан. — Были кунграды, мангыты — теперь и тех, и других разогнал Надир-шах.
— Ну, вот видишь, а говоришь, не знаю. А откель пришли кунграды и мангыты в Среднюю Азию? Не есть ли они осколки Золотой Орды? Не приходилось ли тебе слышать от хорезмских людей о Чингис-хане, Тимуре, Тохтамыше?
— Да, ваше величество, об этих людях мы часто слышим, это наши предки. Когда я был у хана Ушака в Куня-Ургенче, он говорил о тохтамышских татарах; Надир-шах пригнал их в великий город Мерв и заставил жить на реке Мургап.
— Мангыты какие земли занимают, в каком месте живут?
— Мангыты в Бухарском ханстве, кунграды возле Арала…
Впиваясь серыми глазами в своего гостя, Татищев, словно щипцами, вырывал из него слово за словом. Арслан и сам не мог понять, откуда он знает о том, о сём. Вот уже о быте пошёл разговор, о нравах, обычаях, о переселении турок-огузов на Аральские и Каспийские равнины. Татищев одну за другой снимал с полок толстые книги, рассказывал гостю о Геродоте и Таците, которые первыми открыли для всех людей племена, живущие у Арала…
Татищев вставал, ходил по комнате, вновь садился, взмахивал руками: душа его горела, охваченная жарким интересом о далёком прошлом.
— Авеста — вот начало всех начал! — кричал он у самого лица Арслана, словно джигит не верил ему и сомневался во всём. — В Авесте сказано, какими были страны у Арала и Каспия. А жили первоначально там арийцы. Страна их, окружённая высокими горами, процветала оттого, что в горах брали начало семь рек, сливаясь в одно русло, подобно ветвям дерева, сходившимся в один общий ствол. А несла река свои могучие воды в море Каспийское. Эту страну мы и ныне зовём Семиречьем, а в те далёкие времена, четыре тысячи лет назад, она называлась Арианой… О древняя цветущая страна, какое несчастье постигло её! Главная река Сарасвати внезапно ушла и на её месте образовалось глубокое и огромное озеро Иссык-Куль, не давшее никакого истока. Пересохла Сарасвати. Главные её притоки — Сира, нынешняя Сырдарья, и Ямуна-Дарья, нынешняя Амударья, — потекли по пустому руслу Сарасвати, но сила их была не столь велика, как у исчезнувшей реки, и они разлились в болота, не дойдя, до Каспия. В других местах от недостатка воды началась засуха. Цветущая страна Ариана, как записано в Авесте, превратилась в пустыню. Жители покинули её и переселились в Бактриану, Согдиану, Иран, Малую Азию, Индию и даже в Европу…
