— К орудиям, братцы, наводи!.. Пали!
По приказу Лазарева матросы чуть не силой увели Бутенева в лазарет. В кубрике доктор отнял ему руку по плечо, и в это время наверху закричали «ура!». В люк заглянул весь черный от копоти матрос: «Братцы, главного супостата взорвали!». Возбужденный Бутенев вырвал здоровую руку, вскинул ее: «Молодцы, русачки! Ура, братцы!»
Не отставали от «Азова» и другие корабли. Первым подоспел на помощь флагману «Гангут». Еще не отдав якоря, прикрывая эскадру, заставил замолчать крепостные батареи. Отдав якорь в полукабельтове от «Азова», Авинов развернул корабль на шпринге и открыл ураганный огонь по трем египетским фрегатам и через час поджег их. «Около 4-х часов, — вспоминал Рыкачев, — увидели мы шедший прямо на нас горящий брандер. Нам удалось уклониться от него действием шпринга и несколькими меткими выстрелами пустить его ко дну. Через полчаса после этого дравшийся с нами фрегат, закрыв борта, но не спуская флага, погрузился в воду. Вскоре и другой 64-пушечный взлетел на воздух. Громогласное «ура» по всей линии было знаком того, что победа начала явно клониться в нашу сторону. Признаюсь, этот взрыв турецкого фрегата вряд ли кто из нас забудет во всю жизнь. От сотрясения воздуха корабль наш содрогнулся во всех своих частях. Нас засыпало снарядами и головнями, отчего в двух местах на нашем корабле загорелся пожар, но распоряжением частных командиров и проворством пожарных партий огонь был скоро погашен без малейшего замешательства. После взрыва нашего ближайшего противника мы продолжали действовать плутонгами по корветам, бывшим во второй линии сзади фрегатов».
Рядом, слева по траверзу, «Иезекииль» выручал попавшую в беду французскую «Сирену», а потом перенес огонь на вторую линию по турецким фрегатам. Не отставал и «Александр Невский», потопил один фрегат, другой пленил, заставил спустить флаг. На удивление, с первого залпа начавшегося сражения, корабли всех трех эскадр действовали как единое целое, без приказа, по совести выручали друг друга. «В продолжение сей достопамятной битвы три союзных флота соревновали один другому в храбрости. Никогда не видно было столь искреннего единодушия между различными нациями…»
Наступили сумерки. Но кругом все полыхало. Тут и там горели турецкие и египетские корабли, взрывались, разбрасывая далеко горящие части рангоута. Пушечная канонада сама собой затихала. Исход битвы был очевиден.
Со склона холма почерневший от ярости Ибрагим-паша взирал на догорающие остатки флота. Тагир-паша с нескрываемой иронией произнес:
— Аллах наказал нас ослеплением разума.
Ибрагим-паша процедил сквозь зубы:
— Кто же мог знать, что у них корабли железные, а люди настоящие шайтаны…
В шесть часов вечера Кодрингтон дал сигнал отбоя сражения… Лазарев доложил Гейдену:
— На «Азове» убитых двадцать четыре служащих, ранено шесть офицеров и шесть десятков служителей.
После этого он спустился в кубрик, переоборудованный в лазарет. Священник монотонно читал отходную по умершим, доктор резал ногу кричавшему раненому, где-то в углу раненый матрос вскрикивал в забытьи «ура». Уставшие санитары перевязывали раны, утешали раненых. Пройдя между ранеными, лежавшими на тюфяках, Лазарев наклонялся, машинально поправлял повязки, поглаживал матросские вихры, едва сдерживая себя.
— Распорядитесь, Павел Степанович, — тихо сказал он сопровождавшему его Нахимову, — принести из моих запасов бочку рому и выдать раненым по две рюмки.
Потом зашел в каюту к Бутеневу. Тот спал в забытьи.
В кают-компании царило радостное возбуждение. Все офицеры уже выпили, видимо, не одну рюмку и, увидев командира, не сговариваясь, закричали «ура!».
Пригубив ром, Лазарев поднял руку:
— Господа, нынче победа, однако ее можно и упустить невзначай. Вино допивать будем завтра. Нынче прошу всех разделиться на две вахты вместе с матросами. У каждой пушки выставить по два часовых, на всех деках, по офицеру на борт. — Командир глянул на капитан-лейтенанта Баранова: — Вы, Павел Андреевич, самолично все проследите и не забудьте выделить на ночь абордажную партию и выставить часовых на баке, юте и шканцах. Разместить абордажных в полной готовности на верхней палубе. Не забудьте каждому матросу из часовых на ночь выдать сухари. — Командир встал. — А сейчас, господа, прошу собирать команду на молебен. После молебна каждому матросу по чарке рому…
Наступившая темнота ярко обозначила то, что днем таяло в лучах солнца, а теперь предстало перед глазами лейтенанта Гейдена: «…едва померкло златое дня светило, и новые ужасы явились перед глазами союзников. Небесная лампада — ясная луна освещала тогда другую часть мира, и ночной мрак, прерываемый грозным светом взрываемых на воздух магометанских кораблей, окружал друзей и врагов, кои в неистовстве и кипении, упоенные лютой злобой мести, мнили погубить союзные, Богом хранимые силы, и вместо того сами гибли невозвратно в пламени, противу других раздуваемом.
Так, прежде наступления полуночи среди страшного треску, разрушения и пламенных потоков огня погибли пять их судов без малейшего вреда союзникам.
В половине первого часа пополуночи 9-го дня египетский адмиральский 64-пушечный корабль, опасаясь утонуть, решился искать спасения, почему, отрубив канаты и подняв фор-стеньги-стаксель, спустился под оными к южному берегу в намерении для спасения людей поставить там его на мель, но с переменою ветра… его потащило на середину залива, прямо между кораблей «Азов» и «Гангут». Адмирал, наблюдавший его движение, приказал отрубить канат, отчего «Азов» и начал удаляться от оного, тогда адмирал приказал командиру корабля «Гангут», на который он наваливал, абордировать оный, что капитан Авинов, дав ему предварительно добрый ружейный залп, поспешно исполнил. Турки с разных мест старались зажечь «Гангут», но едва кто из них протягивал для сего руку, как, лишась оной или головы, летел в море, которое в сей страшной борьбе поглотило их уже не одну тысячу. Наконец они зажгли в шести разных местах собственный свой корабль, но наши немедленно оное погасили и, обрубив у него бушприт, отбуксировали его к берегу, где он и стал на мель. Корабль сей был лучший во всем турецко-египетском флоте, с прекрасно и густо вызолоченной кормой».
Перед самым рассветом на «Гангуте» еще раз барабаны сыграли тревогу. Из горевших остатков флота мусульман, обрубив якорный канат, медленно надвигался объятый пламенем еще один фрегат.
Авинов успел потравить шпринг, развернулся к нему бортом и ударил залпом всем деком — сорок пушек били по одной цели. Горевший корабль сначала вспыхнул фейерверком, потом сработала крюйт-камера. Весь в огне корпус фрегата приподняло мощным взрывом и в воздухе со страшным грохотом разломило пополам…
Утром Кодрингтон поздравил Гейдена и де Риньи с победой. Турки и египтяне потеряли почти все корабли. Остались жалкие остатки. Из рапорта Гейдена Николаю I: «По достовернейшим сведениям оказалось, что из 60 военных судов, турецкий и египетский флот составляющих, остался только один фрегат и 15 мелких судов, но и те в таком положении, что едва ли могут служить им с пользой и когда-либо идти в море. Оставшиеся сии суда легко было так же истребить, не более как в 2 часа времени, но оставлены неприятелю из одного доказательства, что действие с нашей стороны было не наступательное, но оборонительное.
В продолжение кровопролитного сего сражения взорвано между судами соединенных эскадр 13 неприятельских больших судов, и на другой день еще 18 разной величины; вообще потеря на турецко-египетском флоте должна быть чрезвычайна, и можно полагать, что погибло всего от 6 до 7 тыс. человек».
Кодрингтон сообщил адмиралам новость:
— Чуть свет у меня побывал Тагир-паша. Клялся, что все это ужасное недоразумение произошло не по его вине. Я передал на словах Ибрагиму-паше наши прежние требования.
Гейден поддержал Кодрингтона.
— Следует составить официальное послание ему за нашими подписями, чтобы он подумал о губительных последствиях. Крепостные орудия нет-нет да и пытаются пальнуть по нашим судам. — Вспомнил русский адмирал и о другом: — Я приказал подготовить всех пленных, чтобы свезти на берег. Мы оказали помощь раненым и накормили всех. Но наши припасы не бездонны.
Кодрингтон согласился, что пленных надо отпустить подобру-поздорову.
В полдень на «Азии» опять появился Тагир-паша. Он сообщил, что они с Мухарем-беем отдали приказ прекратить под страхом смерти стрельбу по кораблям союзников.
— Союзный флот считал себя вполне удовлетворенным, — обратился к нему Кодрингтон, — за те дерзкие действия ваших подчиненных, которые вызвали сражение. Мы надеемся, что впредь с оттоманским флотом у нас будут дружественные отношения.
