- Ты Пивень?
- Да, да, я - Пивень. Коза вас задери! Открывайте! - и прибавил несколько слов.
Такой отчаянный ответ был по-русски выразителен, и потому командир приказал чуть приоткрыть ворота, загремел ворот, и мощная цепь ослабла. Шивон еле втиснулся в узкое пространство, и все увидели в свете факелов перемазанное кровью лицо и руки. Но двинулся он бодро в направлении замка, в покои Святослава. За ним потянулись кровавые пятна, роняемые торбой.
- Великий князь! Там, кажись, Пивень, то есть Шивон появился, - сказал дежуривший у покоев воин.
Все сидевшие за столом, вечеряя, застыли в ожидании.
Вошел Шивон, глянул поверх всех голов, остановился взглядом на Святославе и молвил:
- Вот, князь, тебе подарок. Самого императора приволок.
Шивон полез в торбу и за гребень позолоченного шлема вытащил голову, всю залитую кровью.
- Ведро воды, - приказал Святослав.
Когда принесли ведро воды, князь достал утиральник и бросил Шивону на руку:
- Поначалу вымой свое лицо и руки.
Шивон умылся, вытерся, а потом опустил кровавую голову в ведро. Даже прополоскал ее. И все увидели черноволосое, с аккуратно постриженной бородкой, крупным носом и большими глазами лицо. Никто из присутствующих никогда не видел императора Византии Иоанна Цимисхия. И несмотря на то, что Шивон вытащил тяжелую золотую цепь с самоцветами и крупным золотым крестом, а потом горстью бросил на стол удивительной красоты золотые и серебряные кольца, Святослав и некоторые из присутствующих засомневались, что это император.
Святослав зычно крикнул служкам:
- Срочно ко мне ларников [158] !
Пришли ларники, раскланялись всем и встали у дверей.
- Гурий, - сказал Святослав, обратившись к старейшему из дипломатов, видевших императора под Адрианополем, заключавших тогда мирный договор.
- Глянь, император это али кто? - показывая на голову, спросил князь. Гурий подошел поближе, пригляделся и качнул головой:
- Не Цимисхий, а, кажись, брат его, Куркуас. Они похожи, и я видел их обоих.
- Нет, не царь греческий, а Куркуас, его военачальник.
- Хорошо, ступайте, - отпустил их Святослав. - А теперь выпьем за победу. За тебя, Шивон. За то, что ты сделал со своими братанами. Налейте полный бокал меда боярину Шивону.
- Князь, не откажи. Позволь мне полный бокал ракии [159] .
- А у меня нет этой гадости даже скудели [160] - развел руками князь.
- Позволь мне, - вскочил Волк и крикнул в открытую дверь: - Нил, на столе у меня лежит пузырь, тащи сюда.
Когда Шивон выпил золотой бокал ракии и весь передернулся, Святослав сказал:
- Ну а теперь рассказывай, как было дело. Что-то очень быстро все загорелось разом. Никак, греческим огнем поджигали?
Вцепившись зубами в кусок конины, Шивон мычал:
- Не-е... Я два скифских горшка [161] потратил.
- А откуда у тебя? - удивился Святослав.
- Тако ж осталось с похода на косогов. Я прихватил их с собой.
- А сколько у тебя?
- Два истратил, четыре осталось.
- Вот хитрец, - закачал головой Волк, - держит, и ни гу-гу!
- Ладно, - заключил Святослав, - пусть держит. Забирай свою добычу, она по праву твоя, а с головой что делать?
- На кол ее и на крепость. Пусть греки любуются, - заключил Икмор. Вынес голову в сени и приказал водрузить в центре крепостной стены.
Цимисхий был удручен случившимся. И не столько гибелью родственника, как потерей артиллерии. Он понял, вот уж теперь о штурме Доростола не может быть и речи. А что дальше? Осада? Антиохия продержалась год, а Доростол может и больше. Он вызвал друнгария флота Льва и приказал отправить одно судно в Константинополь разыскать, снять с любой крепости, быстро построить метательные машины и доставить сюда. Вот письмо императрице и паракименону Василию, пусть проследят. Срочно! Судну без них не возвращаться.
Еще больше его расстроило сообщение о том, что на крепости появилась голова Куркуаса. Это был третий черный день в жизни Цимисхия: гибель передового отряда, смерть богатыря Лалакона, теперь потеря Куркуаса вместе с артиллерией. Цимисхий пришел к выводу, что прав Варда Склир, что Святослав ничуть не уступает ему, что все его поступки непредсказуемы, логичны и до риска смелы. И воюет он не с наскоро набранной и обученной армией, а с профессионалы ным войском, которое привыкло побеждать.
Русы, вдохновленные победой и словами Святослава, буквально на следующий день решили дать еще одно сражение грекам. Они снова выстроились твердой сплошной стеной, составленной из червонных щитов, закрывающих почти все тело, и длинных копий... Лев Диакон, летописец Цимисхия, пишет: «Император построил войска в следующем порядке: на правом и левом крыле были поставлены всадники в латах, а сзади них стояли пращники и пехота, которым было приказа но без конца стрелять из луков. Началась жесточайшая битва, и все оставалось в долгом равновесии. Русы сражались храбро и отчаянно. Они давно приобрели славу победителей над всеми соседними народами и почитали величайшим несчастием быть побежденными императором и лишиться этой славы».
Мало того, на левом фланге, где стояла дружина Улича и предполагалось пространство для разворота греческой конницы, русы забили глубокие колья, перетянутые воловьими жилами, они издали были не видны, но стали существенной преградой для лошадей. Кони цеплялись за них и в первой же атаке сразу спотыкались и падали, роняя своих седоков на землю. Всем известно, что всадник - плохой воин на земле, и потому атака левого фланга захлебнулась. Но правый фланг был оголен. Тяжелая конница прорвала стену щитов, но нарвалась на второй ряд, где находился Икмор. И опять же лучше рассказать словами Льва Диакона, который находился в этот момент на наблюдательном месте рядом с императором: «Император и телохранители наблюдали за боем. Один из телохранителей базилевса, сын Курупа, сатрапа Критского, именем Анемас, попросил разрешения у императора вмешаться в битву. Император кивнул, видя, как Икмор с отрядом скифов сильно теснил наших и убил уже много римлян. Анемас с отрядом «бессмертных» кинулся на выручку. Он извлек свой меч и, руководимый храбростью, поскакал прямо на руса. Прорвавшись к нему, поразил его столь сильно, что голова Икмора вместе с правой рукой упала на землю. Скифы ужасно закричали, увидев поражение своего полководца, а римляне в это время стремительно на них бросились. Русы не выдержали натиска и, сильно пораженные смертью своего начальника, положа щиты на спину, возвратились в город».
Надо заметить, что Икмор, высоченный, мощный и заметный в войске боец, работающий обеими руками полутораметровым мечом, надеявшись на оборону сзади, в пылу сражения не заметил стремительного вторжения «бессмертных» и сзади был поражен Анемасом.
Это была печаль всего войска. Погиб самый знаменитый воин Руси. Тело его внесли в город и положили в ладью на площади бывшего торга, и воины, проходя мимо, кланялись ему. Даже Свенельд, видевший тысячи смертей со времен князя Игоря, не прятал свою печаль, ибо полюбил Икмора за прямоту речи, сильное тренированное тело, служившее образцом русского воина, искусного и храброго бойца, достойного воеводу.
Явился к князю Святославу войсковой жрец Видибож, поклонился, сказав:
- Князь, грядет Перунов день, Перуново свято. В этот день Громовержец побеждает своего соперника, морского царя Черномора, который задумал украсть у него Диву. В варяжских землях приносят в жертву преступников, татей, рабов непокорных, что задумали против, на позор [162] ! Отдай их в жертву во власть Перуну.
- Бери, - ответил князь.
Святослав был крайне расстроен гибелью Икмора. После смерти Сфенкеля на Икмора он возлагал большие надежды, как на непреклонную ударную силу, которая не раз выручала его в битвах. Поэтому даже не оговорил процедуру. Он просто объявил тризну по смерти последнего богатыря в войске русском и по всем павшим.
Круглый диск луны появился рано. Поначалу он был светло-серебристого цвета, но медленно наполнялся кроваво-желтым. Вечерняя луна уже светила багряным светом, золотом, погружая пространство в янтарный мир. Отряд варягов вышел из ворот, положив лодию с покойным Икмором, а рядом уложили погибших и умерших от ран своих друзей. Были уложены и другие русские вой. Потом встали в круг, положив руки на плечи соседу, Веремуд, Фреаф, Руалд, Ингельд, Евлиск, Гримм и другие. Варягов осталось чуть больше двухсот человек. Перед ними встал Куницар, что хорошо пел и знал воинские обычаи норманнов и русов. Он воздел руки к небу и громко крикнул:
Один [163] !.. Один! - Воин и Бог!
Прими наших братьев!
Отвори двери Вальхалы [164]!
Их души идут к тебе!
Варяги зажгли факелы, и каждый бросал в кучу хвороста. Запылал огромный костер, треща и сверкая кровавыми искрами. Люди двинулись по кругу под возгласы и песню Каницара:
