– Со смертью Есугея, – с легким поклоном отвечала ему Оэлун, – все разговоры, которые касаются его айла, ведет его старший наследник Тэмуджин.
Таргудай нетерпеливо двинул головой.
– Я хочу с тобой поговорить.
– Все разговоры со мной, что с моей ездовой кобылой, здесь не имеют значения, – Оэлун невозмутимо отвесила новый поклон. – Без одобрения наследника Есугея, который теперь владеет знаменем отца, все мои решения не будут законными. Вы, Таргудай-нойон, человек высокого рода и положения, должно быть, хорошо знаете обычаи нашего племени и должны меня понимать.
Тупо уперевшись взглядом в стол, Таргудай долго молчал.
– Ладно, – наконец, сипло проговорил он и громким кашлем поправил голос. – Давайте поговорим втроем… Ты, – он посмотрел на Тэмуджина, – парень уже большой, понимаешь, что сейчас творится в племени. А ты, – перевел взгляд на Оэлун, – женщина умная, знаешь, что сейчас, когда вас бросили самые близкие родичи, детей не поднимешь, если не сядешь за чью-нибудь крепкую спину. Я сам приехал к вам, чтобы предложить свою помощь, а вы подумайте, что вам будет лучше: или скитаться по степи с кучкой айлов, пугаясь вороньей тени и считая каждый глоток арсы, или перейти ко мне и жить в сытости и безопасности.
Тэмуджин только сейчас начал понимать, к чему клонит Таргудай. «Вместо Даритая хочет жениться на матери! А зачем? Хочет улус себе забрать!.. – он густо покраснел. – И знамя!..»
– Мать не выйдет за вас замуж! – быстро сказал он.
Таргудай, откинувшись на месте, медленно повернулся к нему всем туловищем.
– Я ведь еще не сказал об этом ни слова… – он насмешливо оглядел его с ног до головы. – Или я сказал?
Тэмуджин, смешавшись, пристыженно опустил глаза, но тут же на помощь к нему пришла Оэлун:
– Мы люди свои, брат Таргудай, и мысли высказываем просто, без хитростей. Вы не сказали о сватовстве, но слова ваши нельзя понять иначе, как об этом. А если вы имели в виду другое, что хотите просто, по-родственному оказать нам покровительство, без женитьбы на мне или невестке Сочигэл, то скажите нам прямо. Тогда и моему сыну будет ясно и просто принять решение по вашему предложению.
Таргудай чертыхнулся под нос и снова замолчал в раздумье. Было видно, что он собирался вести разговор по-другому и ожидал, что брошенная сородичами семья Есугея с радостью ухватится за него, едва только он даст намек. Тэмуджин, потупившись, искоса следил за его напряженным лицом. Оэлун, смиренно опустив глаза, ждала новых слов от гостя.
– Ладно! – Таргудай поднял взгляд на Тэмуджина, хлопнул ладонью по его колену. – Тысячу голов скота и половину из них лошадьми я дам, когда тебе исполнится тринадцать лет. Но жить будешь при мне и своей матери.
– Но ведь это значит, что она должна стать вашей женой.
– Иначе нельзя, – Таргудай развел руками. – Что люди скажут? Кем же вдова такого уважаемого нойона как твой отец будет жить у меня?
– Она не будет у вас жить! – сжав кулаки под рукавами, почти крикнул Тэмуджин.
– А ты откуда знаешь? – Таргудай насмешливо сощурил глаза. – Кобыла без жеребца жить не сможет, она может взбеситься. Наша прародительница Алан-гоа и после смерти своего мужа Добун-Мэргэна рожала сыновей, а от одного из них, Бодончара, и мы, борджигины, происходим. Знаешь ты это или нет?
– Не нам судить о жизни праматери Алан-гоа, – сдерживая голос, сказал Тэмуджин, – а Оэлун-эхэ не выйдет за вас замуж.
– Кто же этому помешает?
– Я запретил ей выходить за дядю Даритая, родного брата отца, и это одобрил дед Тодоен. А перед смертью дед Тодоен огласил волю предков: знамя Бартана-багатура должно остаться у сыновей Есугея. Никто из моих дядей не осмелился нарушить волю предков и не позарился на знамя. Не хотите ли сделать это вы, Таргудай-нойон? – Тэмуджин, вдруг обретя верблюжье спокойствие, говорил неторопливо и уверенно, и ему даже в какой-то миг показалось, что не сам он, а кто-то другой сидит внутри него и движет его языком. Странное это чувство придавало ему смелость, будто не могущественный нойон сидел перед ним, а ровня, которого нетрудно разоблачить и осмеять. Такое чувство превосходства перед взрослым и властным человеком он испытывал впервые и почему-то не удивлялся этому, будто оно было ему давно знакомо и сидело глубоко внутри него, и сейчас, в нужное время, вдруг вышло наружу. Уверенный в своей правоте, Тэмуджин сейчас знал, что легко отразит любой довод Таргудая.
Тот при имени Тодоена разгорячился и, глядя теперь на одного Тэмуджина, едва удерживая терпение, выговаривал:
– Если в твоей голове есть хоть немного ума, рассуди, что тебе лучше выбрать: это знамя, которое неизвестно когда тебе пригодится, или тепло и безопасность в голодную зиму, которая наступит завтра или послезавтра. Степь полна разбойниками, такой мелкий курень как ваш – добыча для волков, а про людей и говорить нечего. Ну, как ты сможешь один защитить своих? А при мне ты будешь как родной сын…
– У меня есть свой отец и он сейчас, наверно, смотрит на нас с вами. Как, дядя Таргудай, думаете, он принимает ваши слова и примет мои, если я соглашусь с вами? Вот его знамя, – не оборачиваясь, он указал ладонью через плечо. – Могу ли я изменить отцовскому знамени? Отец меня не учил предательству. Неужели теперь вы, мой дядя Таргудай, приехали учить меня этому? Можем ли мы с вами после этого носить имя борджигинов, и как нас встретят предки, когда мы с вами взойдем к ним?
Таргудай побурел лицом.
– Ладно, – тяжело дыша, он злобно перевел взгляд с Тэмуджина на Оэлун. – Вы сами выбрали свою долю. Вы останетесь одни. И я посмотрю, доживете ли вы до будущей весны. Нарочно приеду, когда растает снег, чтобы посмотреть на ваши белые кости!..
Таргудай рывком поднялся с места и широкими шагами пошел из юрты.
– Нукеры! – снаружи раздался его озлобленный крик. – На коней!
Оэлун, сидевшая на месте с застывшим лицом, встрепенулась, вскочила и, встревоженно взглянув на Тэмуджина, двинулась к выходу. За ней, наступая по тому месту, где только что сидел Таргудай, поспешил Тэмуджин.
Нукеры Таргудая выскакивали из молочной юрты, садились на коней.
– Гоните людей и скот! – разъяренным медведем вертясь в седле, кричал Таргудай. – Гоните всех!
Нукеры резво поскакали к юртам, на ходу рассыпаясь между айлами и зычными криками оглашая повеление нойона:
– Запрягайте лошадей и быков! Быстро!
– Снимайте юрты!
– Отныне вы подданные Таргудая-нойона!
– Обленились, давно плетей не пробовали?..
– Ничего, у нас они быстро вспомнят свое место…
Крики нукеров вскоре раздавались уже у дальних юрт, тонко посвистывали в воздухе ремни плетей, лаяли собаки, испуганно кричали дети. Люди Есугея выходили из юрт, скапливались тесными кучками, выжидательно оглядываясь в сторону большого айла, где у молочной юрты неподвижно стояли Тэмуджин с братьями и рядом с ними Оэлун и Сочигэл. Мужчины медлительно разбирали узды и нехотя шли за лошадьми, пасшимися неподалеку, все оглядываясь в сторону малолетних своих нойонов, будто ждали от них какого-то знака.
Глядя на все это с округлившимися от растерянности глазами, Оэлун быстро подошла к Таргудаю, злобно следившему за своими нукерами.
– Брат Таргудай, что вы делаете! Вы же наш родственник!
– А-а, вспомнила? – тот резко обернулся к ней и мстительно прошипел: – Поздно ты опомнилась! Раньше надо было думать, когда я с тобой по-доброму говорил! Что, хотела, чтобы я просто так отпустил вас? Не-ет! Я тебе не Даритай, чтобы молча проглотить такое оскорбление. Теперь вы сдохнете от голода или на коленях приползете ко мне просить прощения!.. Приползете, никуда не денетесь! Я прикажу всему племени борджигинов не давать вам даже куска прошлогодней арсы. Тогда, может быть, поумнеете, когда ваши кишки сами себя начнут перемалывать.
Зло рассмеявшись, он хлестнул коня так, что тот присел на задние ноги, закрутившись на месте, чуть не столкнул Оэлун с ног и поскакал в сторону юрт.
– Бейте их! – раздавался громогласный его крик. – Бейте всех, никого не жалейте! Почему женщины не выходят? Тащите их из юрт за волосы! Берите, какие нравятся, дарю их вам!
– Что же это такое! – возмущенно вскрикнула Сочигэл, хватая Оэлун за рукав. – Он, что думает, на вражеский курень напал?
Оэлун резко повернулась и побежала в большую юрту. Тэмуджин растерянно проводил ее взглядом. Через несколько мгновений та показалась в дверях, сжимая в руках отцовское знамя – копье с длинным конским хвостом, свисающим от основания стального острия. Оэлун решительно выбежала из айла на открытое место и, с силой ткнув древком в землю, неузнаваемо изменившимся, охрипшим голосом крикнула:
– Нукеры Есугея!
Разом установилась тишина. Мужчины, понуро шедшие с уздами в руках к лошадям, остановились и, с недоверием оглянувшись, увидели колышущийся под легким ветерком знакомый черный хвост знамени. Нукеры Таргудая, смешавшись от неожиданности, смолкли и остановили своих коней. Сам Таргудай, удивленно повернувшись на голос Оэлун, насмешливо улыбнулся и, подбоченившись в седле, смотрел на нее, ожидая, что она будет делать дальше.
