Охотники подкормили коней в деревне, чуть передохнули и с новыми силами погнались за стаей, за Черным Дьяволом.
А тут ветер начал крепчать. Снежные вихри низко стлались над сопками, летели к морю размочаленные тучи, гнулись и скрипели деревья, стонала тайга. Быть буре.
– У меня есть думка, – сказал Розов, – что буря загонит волков в землянку корневщиков, что стоит на Нерпичьем ключе. Дьявол все же собака. Спорим, Егорыч, заведет! Там мы его и прихлопнем.
– Спорим, – вяло согласился Безродный. – Если заведет, то я ставлю на всех десять четвертей спирта, а нет, то ты ставишь за меня. Лады?
– Лады.
Розов не ошибся. Дьявол повел стаю к землянке. А буря уже ломала деревья, гнала снег, наметая сугробы. Дьявол потоптался у двери, не смея войти. Но из землянки не доносился запах человека, там давно никто не жил.
Дьявол устал. А тут еще буря. И он осмелел и вошел первым в землянку. За ним вошла волчица, а следом и вся стая. Волки во всем верили вожаку. Они растянулись у стен, дремали, пережидая бурю…
Следы зверей охотники просматривали далеко: они вели к землянке. Розов ликовал:
– Там Дьяволина! Землянка просторная, на два окна. Подходить надо со стороны двери и окон – с трех сторон.
Безродный разделил охотников на три партии и велел осторожно подходить к землянке. Снова всем дал наказ, чтобы стреляли только в Черного Дьявола. Без него волки сразу уйдут из этих мест.
Тайга гудела, трещала, глушила шаги охотников.
Безродный и Розов выстрелили враз. Из землянки волки ринулись в двери, двое хотели уйти через окна. Началась такая пальба – немудрено было подстрелить друг друга, ведь в волков палили со всех сторон.
Случайным выстрелом ранило Розова. Пуля задела ногу, будто кто поленом ударил по ней, содрала кожу. Розов упал и истошно завопил:
– Убили! Ой, мама, убили!
– Цыц ты, козел-оборотень! – крикнул Гурин. Но тут же сбросил дошку, оторвал рукав рубахи, располосовал его на ленты, задрал Розову штаны и умело перевязал рану.
– Вставай, рана – пустяк, больше крику. Считайте добычу!
– А чо считать, ушел только один волк.
Охотники начали стаскивать волков в кучу. Черного Дьявола среди убитых не оказалось.
– А, в бога мать! – взревел Безродный. – Это из-за тебя, Розов, упустили Дьявола. Кто его видел?
Все молчали.
– След ищите!
– Пустое, след тут же буря заметает, аль не видишь. А потом мы все ногами истолкли. Дьявол, может быть, и в землянку не заходил. Зашел нам вслед, а стаю здесь оставил. Так он уже делал с нами, – подал голос Розов.
Охотники зашли в землянку. Кто сел на нары, кто опустился на брошенные чурки дров. Стирали с лиц снег и пот, молчали, каждый по-своему переживал неудачу. Федор с трудом сдерживался, чтобы не сказать что-то едкое в адрес Безродного. Розов кривил губы не столько от боли, сколько для того, чтобы разжалобить охотников. Все сидели в расслабленных позах. Ружья стояли у стен. Кое-кто из охотников переобувался, другие свертывали цигарки из махры.
И тут из-под нар выскочил Черный Дьявол, опрометью бросился в дверь. Безродный сидел у двери на чурке, он непроизвольно выбросил руку вперед, чтобы задержать Дьявола. Клацнули зубы, и Безродный, взвыв от боли, покатился на пол. Все подались назад. Но враз вскочили, начали хватать винтовки, берданы, путаться, затем гурьбой сыпанули к двери, вышла давка. Раздались запоздалые выстрелы, а Черный Дьявол уже был за орешником, пули давали рикошет. Бросились за ним. Но куда там: пес нырнул в распадок и скрылся.
– Погодите, а ведь от нас ушла волчица, – осмотрев волков, сказал Гурин. – Теперь Дьявол ушел за ней. Обманул нас.
Безродный выл от боли, метался, кричал на охотников:
– Все вы стервы, гады! Все только и делаете мне назло! Отпустили Дьявола!
– А ну не стервись! – сжал кулаки Гурин. – Ведь ты тоже был с нами. А потом, разве можно остановить зверя рукой. Не ругайся, мы ить до поры до времени терпеливы, можем взорваться и накласть тебе по шее.
– Почему никто не заглянул под нары? – не унимался Безродный.
– Кто же тебе помешал это сделать? – щуря глаза, заговорил Козин. – Я же сказал, что еще не родился тот человек, который убьет Дьявола. И не гады мы, не стервы мы. А ты – то и другое. Ты пострашнее будешь дьявола, Черного Дьявола. Слыхал, на Тетюхинском руднике бунтанули горняки? Бринер от страха бежал в город, за подмогой побег. Ты думаешь, мы такое сделать не можем? Ведь ты опутал нас долгами, как тенетами. Это как называется? Грабеж и бандитизм. Вот что, давайте здесь все и выскажем Безродному. Первое, Безродный должен установить твердые цены на пушнину: колонок по пятерке, соболь по тридцать рублей, белка за два рубля. Панты по той же цене, что и в Спасске. Если согласны, то нонче соберем сход и поговорим.
Зачесали мужики затылки, глаза отвели в сторону, захмыкали.
– Ну погоди, щенок! Затявкал. Я у тебя приму пушнину по цене, как мне выгодно. Без выгоды и торговать не собираюсь.
– Не греми, Безродный, – поднялся Гурин. – Дело говорит Федьша. Соберем сход и все обговорим. Зажал ты наших, продыху им нет. Надо и тебя поприжать.
– И ты за них, бунтовщиков? Ты ведь мне не должен?
– Зато другие тебе должны на десять лет вперед. Кому-то и за них постоять надо.
Безродный хрипло выматерился, вылетел из землянки, вскочил на коня, ускакал домой. Охотники забили окна корой, чтобы не дуло, развели костер в землянке и начали свежевать волков. Говорили о том, что волновало каждого из них.
– Оно-то и можно приструнить Безродного, но вся беда в том, что на его стороне пристав с казаками, – сомневались мужики. – Федька дело сказал, но как бы этот наказ не вышел ему боком. Безродный и без того щурит глаз на него, будто из винтовки прицеливается. Теперича они навек врали.
– Э, одним врагом больше, одним меньше – не беда, – махнул рукой Федька. – Он мне больше зла причинил. Груню отобрал. Спортил бабу.
– Чудаки, – заговорил Гурин, ловко свежуя волка, – а на нашей стороне весь народ. Поймите, если будем молчать и сидеть руки сложа, Безродный скоро на наши шеи петли накинет. Вот ты, Ломакин, староста деревни, голова наша, сколько задолжал Безродному? А?
– Года на два вперед. Обмишулил он меня.
– Почему он тебе дал столько в долг? Ить ты можешь умереть, а с мертвых долги не берут. Не знаешь. А потому, что не ты ему должен, а он тебе. Твой долг давно оплачен. Вон Козины, Лапохи – все в долгу. Не оплати вы давние долги, дудки бы вам чего дал Безродный. Он живет в прибыли, а вы в убытке. Таков закон купцов.
– Ишь ты, а ить верно рассудил. Головаст. Об этом подумаем, помаракуем, – согласились охотники. – Знать, обдирает он нас, а мы, дурни, и рады, что дает в долг.
Вернулись охотники домой. От одной беды вроде отбились, расстреляли стаю, хотя и ушел Черный Дьявол, а тут чуть вторая не свалилась. Приехал поп, с ним пристав, уездное начальство. Был уже созван сход, несмотря на бурю. А тут охотники подвалили. Прямо на сход. Гурин и Козин пробились к саням. Попик, потрясая кулачками, призывал мирян:
– Церковь надобна. Вы погрязли в грехах, а покаяться вам негде. Грешите много. Про бога забыли. Бог отверг лики свои от вас. Спасать надобно ваши души…
– Верно, батюшка, спасать надо наши души, – встал рядом с попом Гурин. – Верно, грешны мы и сиры, души наши грешны и прокопчены, некому их очистить. И нам надобна не церковь для очищения души, а школа. И мы, и дети наши темные, как сажа в трубе. От этой темноты идут все неурядицы. Нас могут запросто обсчитать Безродный, разные бродяги-купчишки. Грамота нам нужна позарез.
Гурин не зря так смело заговорил, он слышал в уезде разговор: если согласятся миряне строить заместо церкви школу, то так и будет.
– Не слушайте, миряне, этого бунтовщика. Церковь приведет вас к душевному смирению, радости и успокоению.
– А нам, батюшка, не надобно успокоение. Застыли мы в своем успокоении, – повысил голос Гурин. – Только школу. А перед богом мы каемся каждый день, грешим – и каемся, грешим – и каемся. Такова жизнь человеческая. Еще раз покаемся, когда придет смертный час. Так я говорю, миряне?
Но миряне разделились на два лагеря.
– Истину говорит, истину! – кричала одна сторона.
– Долой смутьянов! Палками их надо гнать из деревни! Мы уже забыли церковное песнопение, не слышим медвяного звона колоколов. Долой!
– Погодите, миряне. Будет церковь, не будет школы, а как же наши дети? Время идет к тому, чтобы каждый знал аз, буки, веди. Кому надо, то пусть молится дома. А ну, Козин, скажи ты слово. Скажи о себе, – подтолкнул Федора Гурин.
– А что говорить о себе? Вона сдаю я Безродному пушнину, вместо своей фамилии ставлю крестик. А что там записал купец, не знаю, может, одного, а может, двух колонков. А будь я грамотным, смог бы книжки читать, знал бы цифирь, то не дал бы себя обмануть купцу. Рази это дело, когда ты неграмотный?
– Греховное это дело – читать мирские книжки, от них смятение.
