В загоне под навесом заметались кони. Молодняк Безродный не держал в конюшне.
Черный Дьявол с рыком бросился на стригунов. В конюшне тревожно заржал жеребец. Табун заметался по загону, затем ринулся на забор, затрещали жерди. Кони темной массой бросились в тайгу. Тонули в снегу, ржали, падали, но Черный Дьявол гнал их вперед. Когда табун перевалил через сопочку, на подмогу Дьяволу вылетела стая волков. Охватив коней широким полукругом, они погнали их по редкому дубняку. А позади кричали, стреляли охотники. Но волки уже не боялись этого шума и гнали, и гнали коней к Пятигорью. Погоня отстала, охотники вернулись в деревню.
И вот пал от зубов волков первый жеребенок, второй, третий… Запаленные кони с трудом пробивались по снегу. Их трупы растянулись по волчьему следу. Но когда табун рассыпался, волки прекратили резню. И начался волчий пир. Было зарезано столько коней, что стае за много дней не съесть.
Только с рассветом охотники вышли в погоню, ночью не решились. Им встретились десять коней – стабунились и возвращались домой. Остальные погибли или рассеялись в тайге.
Несколько лет подряд после этого встречали в тайге охотники одичавших коней. Пытались ловить, но кони не давались в руки. А потом враз исчезли – то ли дорезали их хищники, то ли сами снежной зимой пали от бескормицы.
Волки ушли в горы. Преследовать их по такому снегу охотники не решились.
Собрался сход. Безродный кричал:
– Граждане, одумайтесь! Пусть у меня погиб табун: я от этого не очень пострадал, куплю еще столько же…
– Верно! В другом месте наверстаешь, – раздался голос из толпы.
– Где бы ни наверстал, но ваше дело хуже. Дьявол порешил всех охотничьих собак. Нанес урон Гурину, теперь мне. Надо догнать и убить.
– Я тот урон прощаю Дьяволу! – крикнул Гурин. – Прости и ты. Он есть хочет.
– Прости ему, Егорыч, а мы ужо простим, – издевались мужики. – Отомстил за все Черный Дьявол.
– Ну это черт знает что. Я к вам с чиста сердца, а вы ко мне со злобой. Поймите, Дьявол не уйдет от деревни, пока мы его не ухлопаем. Он убьет ваших коров и коней. А может быть, кого и из людей порешит.
– Не смогет, у нас тягло и скот в сараях и хлевах. Будем сторожить, вон у тебя девать коней некуда. Продай нам по дешевке, все одно из загона Дьявол съест, – с усмешкой сказал Козин.
– Еще порешил бы тебя, Безродный, доброе бы дело сделал, – кто-то крикнул из толпы.
Долго ругал и уговаривал мужиков Безродный, грозил больше не давать в долг, но это не испугало людей – разошлись, ни о чем и не договорились.
Утро выдалось тихое и румяное. В ночь прошел снежок и припорошил тайгу. Значит, быть большому ветру.
Безродный и Розов выехали на конях в тайгу по следам волчьей стаи. Безродный говорил:
– Вот, Феофил, добудем Черного Дьявола, утрем нос нашим горе-охотникам, то-то будет разговору.
– Добыть бы! Пес не из простых.
Они гнали коней в сторону хмурого Пятигорья – сюда вели следы, здесь стая должна стать на дневку. И не ошиблись. К обеду вышли на свежие следы, где был и след Черного Дьявола. Долго пробирались через низкий дубняк и орешник, пробивались по следам глубоким снегом. Шли в гору: стая уходила к вершинам. Пятигорья.
Волки прошедшую ночь кормились зарезанными конями. Там Безродный предложил сделать засаду, но Розов отказался.
– Ить это же Черный Дьявол, не вышла бы нам засада боком.
Выскочили на конях на гривок сопки, а на противоположном склоне увидели волков. Спрыгнули с коней и открыли частую пальбу по зверям. Как ни далеко были волки, однако Безродный сумел уложить одного, Розов промазал. Звери скрылись за сопкой.
И тут охотники повернули друг к другу бледные от волнения лица, первым спросил Безродный:
– Ты видел в стае Черного Дьявола?
– Нет. Може, это другая стая?
– Такого не бывает, чтобы две стаи крутились на одном пятачке. Либо Дьявол оставил их, либо мы его просмотрели. Поехали, подберем волка и назад.
Безродный накинул на шею зверя петлю, приторочил бечевку к седлу, и они отправились назад, часто оглядываясь, внимательно осматривая чащи. Через версту Розов вскрикнул:
– Степан Егорыч, а глянь-ка, Дьявол! – нагнулся с седла.
Безродный сдернул с плеча винтовку, но Розов остановил его:
– След Дьявола, а не сам Дьявол.
Короткий зимний день. Дул сильный ветер, гнал поземку, гудела морозная тайга. Тревожно шептались медной листвой дубки. Надвигались сумерки.
Безродный поежился.
– А, черт, да до каких пор этот Дьявол будет висеть на моей шее камнем? Скажи, Розов, до каких?
– Видно, до тех пор, пока мы его не ухлопаем.
– Вдвоем нам не взять! Эта бестия ходит по нашим следам. Рысь, а не собака.
«Одной ты родовы с рысью», – подумал Розов, но сказал другое:
– Надо сбивать охотников, чтобы все пошли за Дьяволом.
– А как? Ответь мне честно, Розов, почему люди тянутся к Гурину, Ломакину? Почему? Ну скажи правду.
Розов задумался и решил – была не была! – честно сказать Безродному, как думают о нем люди.
– Тебя люди не любят за многое. За убийство, например.
– Откуда им знать, убивал я кого или нет, ведь такого никто не видел, просто выдумывают, наговаривают.
– А может, сердцем чуют, что ты не нашенский человек. Поишь, угощаешь, льстишь, добреньким себя кажешь, а над этим люди смеются, грят, пьем, мол, не за деньги Безродного, а за свои кровные. Понимаешь, и зло твое, лесть твоя противны сердцу мужицкому. Вот жил за перевалом Макар Булавин, тот и зла не творил, а только добро – тоже не поняли люди. И поговаривают, что ты его убил. Людей трудно понять. А ты всем понятен. Они видят, к чему ты рвешься, к чему я рвусь: оба к богатству. Не всегда по чести, не всегда миром. А Гурина любят за честность, за мудрость. Ломакина за то же. Прошлый год я носился как угорелый, а не мог добыть пантов. Гурин взял пару. Позвал меня к себе и отправил на свой солонец, в падь Грушевую. Там я и убил пантача. А ить ежели вдуматься, Гурин-то сам мог бы просидеть ночь и добыть его. Взять пермяка Вронкина. Приехал, дом решил ставить у речки. Гурин отговорил, показал на деревне метки от наводнения, объяснил что к чему, и Вронкин уразумел. А ведь другие молчали, похохатывали, пусть, мол, ставит. Пашню задарма помог вспахать Козиным. А я вот так не могу, за все деньгу подай. И ты не можешь. Гурин не дает за так деньги. Взаймы – пожалуйста. Он добрый, а не добренький. Вот Макар был добренький. Была у него страсть помогать за так людям. Жил, помогал. А люди увидели в этом тайну, корысть, ославили, а ты торскнул его в тайге.
Безродный вздрогнул, на этот раз Розов точно указал на него. Первый раз он сказал, что, мол, поговаривают, а сейчас прямо сказал.
– Знамо, каждый человек с чудинкой. Ты вот не знаешь, отчего ты такой. Я тоже себя не знаю. Просто хочу быть богатым – и баста! Ночами мое богатство снится. Ношусь по тайге собакой, а не получается. А ить у меня ловушек больше в пять раз, чем у других. Почему?
– Хочешь, я тебя сделаю богатым? Только вот что: еще раз услышу, что я убиваю людей, тем паче Булавина, то голову тебе сверну.
Розов облизнул обветренные губы. И тут же вспыхнул алчный огонек в глазах.
– Отчего не хотеть, затем живу! – почти простонал он. – А об этом могу и молчать, но ить на каждый роток не накинешь платок.
– Тогда слушай. Гурин для всех хорош. Нас с тобой ненавидят. Значит, нам терять нечего. Волки эти две-три ночи сюда не придут, сыты, напуганы – я так смекаю. Но скоро должны прийти. Голод пригонит. Ты будь настороже. Об их подходе скажут трусливым брехом собаки. Вот тут-то ты и заработать сможешь.
– Как?
– Не перебивай. Волки подойдут, а ты тогда выгони из новой овчарни гурийских овец. В заступу Турина против волков пойдет весь народ.
– Но ить люди начнут искать, кто открыл хлев.
– А ты возьми лапы своего Волчка и наследи ими по снегу пообочь тропы, коготь средний вырежи, словом, подумай. На Дьявола все можно свалить. Главное, что люди верят в его дьявольство. То, что творит этот пес, никому не снилось даже. Отчего же он не сможет открыть засов? Дураки всему поверят.
– Не согласен, – заикаясь, выдавил из себя Розов.
– Согласишься, слушай дальше. За эту работу я тебе дам тридцать рублей, прощу все долги, а когда добудем Дьявола, научу тебя, кому и где сбывать пушнину, сам будешь себе голова. А коль захочешь, сходим с тобой на мой промысел, ты ведь когда-то просился.
– Согласен, но на промысел с тобой не пойду, – глухо сказал Розов.
Как и думал Безродный, на четвертую ночь собаки подняли трусливый лай. Розов не спал, ждал. Быстро обулся в новые унты, тропкой побежал до хлевов Гурина. У двери и пообочь тропы потыкал лапами Волчка, начал открывать железный засов. Открыл. Зашел внутрь овчарни, пинками выгнал овец на улицу и тропой погнал их на водопой к реке. Открыл воротца. Закрыл их. Лишь затем, прячась, побежал домой. Лапы Волчка забросил в огород.
Дома прислушался. Собаки залаяли еще дружнее. Наконец заблеяли овцы. Розов выскочил на улицу и что есть силы закричал:
