Новый двор его стоял на верхнем уступе Подола.
Ингвар сам выбрал это место, и Олег одобрил. Старая знать была довольна, что беспокойный волховецкий княжич поселится подальше от них – вне града на Горе. К тому же все помнили, как впервые высаживался здесь же, тогда на еще почти пустом месте, Олег Вещий: пока подняли тревогу, пока туда добралась с Горы дружина князя Аскольда, было уже поздно.
Перед воротами горел большой костер, освещая подъезд.
Еще долго продолжалась суета: мельтешили люди, водили лошадей, разносили поклажу.
Женщин и детей сразу отвели в княжью избу: там было тепло, потому что челядь уже несколько дней топила печь.
Ута, сбросив верхний платок, села на голую лавку и огляделась.
Ну вот, она почти дома.
Не очень-то радовал пока этот дом: печь, очаг, стол, лавки, полати, посудные полки – вот и все. Ни покрывал, ни полавочников, никакой красоты. Новые бревна и белые полосы мха в щелях. Хорошо хоть, проконопатили на совесть.
И места много.
Посуды никакой не было; своя, из приданого, лежала в укладках, но их еще не сгрузили с саней и не внесли.
Дети так устали, что хотели только спать; Ута и Держана раздели их, уложили на свои же тюфяки, укрыли, и все пятеро тут же заснули.
Держана тоже улеглась, накрывшись шубой, а Ута еще подождала: то сидела, то выходила во двор, где еще суетились кмети и челядь.
Она в Киеве!
Но пока этот город, о котором ей много приходилось слышать, ничем себя не проявил. Новый, просторный, но необжитый дом был неуютнее, чем все те избы, где им приходилось ночевать по дороге.
И что дальше? Здесь ей и жить?
Разумеется, сегодня она сестру не увидит.
Кто же Эльгу пустит ночью на пристань? Надо ждать до завтра.
У молодой вдовы замирало сердце: найдет ли она в Эльге прежнюю любящую сестру, или и та переменилась, как вся ее жизнь?
Улеглись поздно, а наутро Ингвара разбудили еще в темноте.
– Там пришел к тебе самый главный жид хазарский! – сообщил Радята. – Гостята Когенович. Кланяется и просит допустить пред светлы очи. Прям ему невтерпеж. Мне кокурку дал.
– А ты ему сказал, куда пойти? – осведомился Ингвар, едва оторвав голову от свернутого плаща, служившего подушкой.
– Сказал. А он говорит, что совсем не про то дело, а вовсе про другое. И какие-то мешки привез. Полные сани.
– Княже! – раздался женский голос, и в грид заглянула челядинка. – Княгиня Ута спрашивает, можно принять припас, что жид привез? А то у нас на завтрак ничего нет, ни зернышка.
Ингвар шумно выдохнул, вылез из-под кожуха, которым укрывался, и стал впотьмах обуваться.
Во дворе Ута, закутанная в кожух и большой платок поверх убруса, беседовала с крупным осанистым мужчиной, обладателем реденькой, как у многих степняков, бородки и белой остроконечной шляпы с небольшими полями.
– Здесь горох, солод, просо, вяленая рыба, – показывал он на мешки в санях. – Сушеные грибы. Вон там – корчага масла, пусть твоя челядь берется за нее осторожнее… А, князь Ингорь! – завидев Ингвара, он поклонился. – Благодарю, что не погнушался выйти ко мне. Удели немного времени для беседы, прошу!
– Пойдем! – Ингвар махнул рукой в сторону избы.
Старик Гостята был не просто очень богат.
Отец его происходил из племени каваров, имевших наибольший вес в Хазарском каганате в прежние годы. В ходе борьбы за власть с подлинными хазарами они были изгнаны и осели в Киеве, который как раз в то время кагану подчиняться перестал. Гостята щедро помогал нуждающимся единоверцам и пользовался уважением. Едва ли он явился этим непроглядным зимним утром перед Колядой, чтобы снова жаловаться на погром трехмесячной давности.
В избе Гостята остановился на полпути от двери, Ингвар сел к столу. Нашел огрызок хлебной горбушки, стал рассеянно жевать. Да, припасы вышли, а людей кормить надо, со вчерашнего дня не евши никто…
Челядинка разводила огонь в очаге. Вошла Ута, за ней холоп нес мешок, другой – черный дружинный котел, помнящий сотни походных костров.
– Где здесь колодец? – спросила она у Ингвара.
– Пусть Радята с холопом сходит, он знает.
– Осмелюсь тебя спросить, – Гостята почтительно вытянул шею, – эта замечательная молодая женщина – тебе жена или сестра?
– Сестра? – Ингвар удивился. – Она мне свояченица… скоро будет.
– А! Прости. – Гостята снова поклонился. – Вы так схожи…
Ингвар озадаченно посмотрел на Уту и сообразил: да, можно так подумать. Они оба невысоки ростом, у обоих серые глаза и рыжеватые брови.
Хотя Ута казалась ему настолько тонкой, нежной и хрупкой, что смешно было равнять ее с собой.
– Так ты чего пришел? – Он вновь посмотрел на хазарина.
– Я пришел говорить о важном деле. О нет, вовсе не о том, что было осенью. Об этой неурядице мы давно позабыли. Мы твои друзья, князь Ингорь. Для нас очень важно, чтобы ты знал: мы, вся наша община – твои друзья. Я рад, что ты принял маленькое подношение в знак нашей дружбы. Конечно, это пустяки – немного муки, крупы и лука, и масла и рыбы… Мы ведь стремимся принадлежать к тем, кто дает, а не к тем, кто берет, дабы хлеб наш всегда был доступен каждому страннику и прохожему, а ты сейчас – еще почти странник, хотя дом твой рад приветствовать тебя под своей сенью…
Он слегка запутался и помолчал.
– Скажи, что тебе еще нужно, – гость оглядел голые стены, – или лучше пусть твоя сестра… свояченица скажет, чего бы ей хотелось для домашнего устройства, и все будет доставлено ей сегодня же и по самым умеренным ценам, будто моей собственной сестре! Любые припасы, какие можно достать в этой части света, утварь, посуда, ткани – все, что нужно для хорошего дома знатного человека! Впрочем, у тебя ведь скоро будет жена…
– Слушай, ты меня утомил! – Ингвар поморщился. – Я еще не жрамши. Чего ты хочешь?
– На наших уважаемых людей в городе клевещут. Распускают гнусные слухи… Будто бы это мы распускаем гнусные слухи. А мы этого не делали! Клянусь всемогущим богом, мы не те, кто клевещет, а те, кто предостерегает. Зачем мы будем клеветать на девушку, которую и не видели никогда? Откуда бы нам знать, кто что делал в такой дали от Киева? Разве мы выдаем себя за ясновидящих? Нет. Разве мы могли прочесть это в наших священных книгах? Тоже нет. Может, мы пили пиво с людьми Свенгельдова сына? Тоже нет! Значит, мы ничего не можем об этом знать. А раз мы ничего не знаем, зачем мы стали бы лгать? Нам и так хватает неприятностей. А ведь все, чего мы хотим, – это мир с киевскими жителями и дружба его владык. Совсем недавно мы понесли такой ущерб из-за разбойников, которые убили несчастного Леви бен Хануку и вынудили нас собрать шестьдесят ногат для уплаты его долга воеводе Свенгельду! Разве кто-то из нас хочет тоже оказаться в порубе с железом на ногах и на шее?
– Чего ты хочешь, я так и не понял. – Ингвар помотал головой, спросонья не в силах уловить смысл этой длинной речи.
– Он сказать хочет: его людей обвиняют, будто они распускают слухи, а они этого не делали, – пришла на помощь Ута, стоявшая возле очага.
– Благослови тебя бог, госпожа!
– Какие, йотуна мать, слухи?
– Я не могу сказать. Хочу лишь, чтобы ты знал: мы не причастны к ним так же, как… вот эти дети! – Гостята поклонился белым головкам на полатях. – А ведь тебе непременно скажут: это жиды. Поэтому я и побеспокоил тебя так рано, чтобы раньше наших клеветников сказать: мы невиновны! Мы твои друзья и ни в коем случае не станем…
Ингвар закрыл глаза, глубоко вдохнул.
Он знал, что горячность не доводит до добра, и не хотел, едва приехав в Киев на собственную свадьбу, опять начинать с драки, разбирательств, возмещений убытков и прочей хлопотни.
– В чем дело? – спросил он, стараясь придать голосу мягкость и задушевность. – Обещаю, что не трону тебя и даже постараюсь не обвинять вас, если вы не виноваты.
– Обещаешь? Дело в… как жаль, нам очень жаль! Но дурные люди… упоминают имя твоей невесты, дочери нашего дорогого покойного тархана Хелгу, да будет память его прославлена в потомстве! Некие из этих людей уже понесли наказание: одному проломили голову, второй пропал, видимо, спущен в прорубь…
– Дочери покойного… кого? – Ута подошла ближе, держа деревянную ложку.
– Это хазары так Вещего называют, – пояснил ей Ингвар. – Тархан Хелгу.
– А у него осталась дочь? Это… кажется, мать князя Олега?
– Та умерла давно. Он говорит об Эльге. Ее здесь посчитали Олеговой дочерью.
– Вот как! – Ута пришла в изумление. – Разве они не знают, что она дочь его брата?
– А ты знала, что она на него похожа, как родная дочь?
– Она… похожа на своего отца, моего стрыя Вальгарда.
– А тот, видать, на своего брата. Но вашего Вальгарда здешние никогда не видели, а Олега Вещего видели. Вот и признали.
