Там же и в один день с ним казнили многих осужденных по его делу, среди них – брата Михаила, некогда пригретого Стродом в томском Доме Красной армии.
Есть мнение, что не все в признаниях Пепеляева – ложь и в момент будто бы готовившегося верхушкой ОГПУ дворцового переворота, целью которого было устранение Сталина, ему как боевому генералу предстояло возглавить ударную группу неопытных в военном деле заговорщиков, но это не более чем фантазия. Чтобы убедиться, насколько далека она от реалий воронежской жизни Пепеляева, достаточно прочесть список изъятых у него при аресте вещей и документов:
«1. Временное удостоверение № 4238.
2. Профбилет союза шоферов № 198165.
3. Зачетная книжка студента-заочника пединститута.
4. Пропуск на вход в контору Воронежторга.
5. Облигации займа Второй пятилетки на сумму сорок (40) рублей.
6. Деньги совзнаками на сумму тысяча сто девяносто пять (1195) рублей.
7. Часы карманные металлические.
8. Крест золотой».
К последнему пункту учетчики финотдела НКВД, куда передавали изъятые у арестованных ценности, добавили упущенную по недосмотру важную деталь: «С серебряной цепочкой».
В августе 1996 года я вернулся из Новосибирска, где читал первое следственное дело Пепеляева, а в сентябре в Москву прилетел Майкл Джексон. Перед его единственным концертом в Лужниках к нему явился генерал-майор Александр Коржаков, начальник службы безопасности президента Ельцина, и преподнес в дар русскую офицерскую шашку времен Первой мировой войны с надписью «За храбрость» и знаком ордена Святой Анны на рукояти.
Чтобы повысить ценность подарка стоимостью «всего в 900 долларов» (для дарителя сумма ничтожная, но для простого человека в то время – громадная), Коржаков, как он пишет, сказал Джексону, что эта случайно доставшаяся ему «сабелька» – оружие его деда. Растроганный Джексон принял семейную реликвию «дрожащими руками», однако на следующий день ее отобрали у него в аэропорту, на таможне[35]. Коржаков уверяет, что это было сделано по личному указанию Чубайса, но тот отрицал свое вмешательство.
Через год Всеволод Анатольевич написал мне: «Это шашка моего отца». О том же сказал и его племянник, Виктор Лаврович, когда я с ним встретился в Москве и поразился его сходству с дедом.
Основания так думать у них были.
В 1915 году Пепеляева наградили подобной шашкой, и, если бы, отплывая в Якутию, он оставил ее в Харбине, Всеволод Анатольевич с детства бы о ней знал, а он не помнил, чтобы дома у них была отцовская шашка.
В походе на Якутск с ней нечего было делать. Последний раз Пепеляев мог надеть ее в Аяне, когда наутро после высадки проводил смотр дружины, там она и осталась. Вострецов с другими трофеями привез ее во Владивосток, оттуда она попала в Читу и с тех пор будто бы хранилась в музее ЗабВО, а в газетах сообщалось, что в середине 1990-х, во время визита Коржакова в Читу, командующий округом подарил ему какую-то старинную офицерскую шашку. Всеволод Анатольевич думал, что это она и есть.
Я тоже долго так считал, пока не увидел фотографию, на которой Коржаков, держа шашку эфесом вверх, демонстрирует свой подарок благоговейно взирающему на него Джексону.
На фотографии молодого Пепеляева с шашкой на боку форма эфеса у нее совсем другая.
Всеволод Анатольевич после войны перебрался из Харбина в Читу, где его и арестовали. Он сидел на Колыме, после освобождения подался в теплые края, в Гагру, а во время грузино-абхазской войны, бросив дом, сад и могилу матери, которая последние годы прожила с ним, уехал к родственникам жены в Черкесск. Мы переписывались почти до самой его смерти в 2002 году.
Двумя годами раньше, зимой, умер мой отчим Абрам Давидович, усыновивший меня и заменивший мне отца: утром вышел погулять с собакой и упал. Когда к нему подбежала увидевшая это соседка, он был уже мертв.
Всю жизнь он проработал на Мотовилихинском пушечном заводе в Перми, был начальником ствольного цеха, потом занимался ракетами, а в старости, жалея истребляемых китов, переживал, что когда-то делал гарпунные пушки для китобойной флотилии «Слава».
Его смерть была смертью праведника – мгновенной. Я понял это, заметив у него, лежавшего на снегу, перчатки на обеих руках. Тяжелый сердечник, он всегда носил в кармане лекарство, но не успел даже снять перчатку, чтобы сунуть руку в карман.
Через какое-то время, оправдываясь за долгое молчание, я написал о его смерти Всеволоду Анатольевичу.
«Вечером, – посоветовал он мне в ответном письме, – встаньте один в темной комнате и скажите вслух: да будет воля Твоя. Увидите, вам станет легче».
Я знал, первые годы в Ярославском политизоляторе Пепеляев отказывался от газет и даже от книг, читал лишь оставленное ему после суда Евангелие, и возникло чувство, что совет Всеволода Анатольевича – это совет его отца.
Лавр Анатольевич после лагеря осел в Ташкенте, умер в 1991 году. Его единственный сын живет в Москве. У Всеволода Анатольевича детей не было.
Мать Пепеляева, полная тезка жены Строда, умерла в Харбине в 1938 году.
Нина Ивановна вернулась в СССР вместе с сыновьями, но не была арестована. Не тронули и ее золовок. Старшая, Вера, уехала с мужем на Украину, там ее следы затерялись. Екатерина была актрисой драмтеатра в Чите, потом – в Якутске, куда так и не сумел дойти ее брат. Из пятерых братьев Пепеляевых дольше всех оставался на свободе Аркадий Николаевич, известный в Омске врач-отоларинголог, но во время войны взяли и его, он умер в тюрьме.
Жена Строда, Клавдия Георгиевна, после ареста мужа уехала с сыном из Москвы и до конца жизни работала врачом в Вышнем Волочке. Новомир, как и она, окончил мединститут, позднее поселился в Якутске, где его фамилия открывала многие двери, защитил диссертацию, был научным сотрудником в Институте туберкулеза[36]. Бывая в театре, он мог видеть на сцене сестру Пепеляева, но не знал, что это она. Екатерина Николаевна носила фамилию мужа. Вряд ли у нее возникло желание поглядеть на Сасыл-Сысы, но Новомир Иванович не раз туда ездил, осматривал «продырявленную в тысяче мест» юрту Карманова и говорил, что не в силах понять, каким образом отец восемнадцать дней продержался на этом простреливаемом с трех сторон пятачке под холмами.
Кропачев тоже обосновался в Якутске. Писателем он не стал, но регулярно печатал в газетах воспоминания о Сасыл-Сысы, под старость почти дословно пересказывая книгу своего командира, тоже вытянувшую из него собственную память о тех днях. В 1962 году, когда отмечалось сорокалетие ЯАССР, Кропачев опубликовал в «Красной звезде» очередную статью о «ледовой осаде». Прозрачно намекая на самого себя, он писал, что по случаю юбилея хорошо бы дать какие-нибудь правительственные награды еще живым участникам героической обороны, но его призыв не был услышан.
Карпель после Военной академии дослужился до командира полка. В 1937 году его расстреляли.
Курашов военным пенсионером жил в Москве, где и умер в 1946 году.
Матвей Байкалов, юношей приехавший с отцом в Якутск, окончил Оренбургское летное училище, воевал, стал летчиком-испытателем и в 1949 году разбился во время демонстрационного полета на вертолете Ми-1.
Его отец до ареста в 1936 году успел побывать секретарем Якутского обкома ВКП(б), членом Комитета по делам Севера в Москве и Хабаровске, управляющим «Якутлестрестом», председателем трибунала Внутренней охраны ЯАССР. Отсидев пять лет в лагере, свои последние годы он провел с женой в Мегино-Кангаласском районе, в селе Нижний Бестях между Амгой и Чурапчой, работал счетоводом в леспромхозе, писал оставшиеся в рукописи воспоминания и статьи с рекомендациями по решению насущных местных проблем: «О борьбе с комаром», «О реконструкции курорта Абалах», но районная газета печатать их не хотела, они так и остались в рукописи. Сына он пережил на год. В середине 1960-х в Нижнем Бестяхе установили его бюст, а в Монголии, возле озера Тулбо-Нур, где в 1921 году в монастыре Сарыл-гун Байкалов с отрядом красноармейцев и «красных монголов» стойко держался против генерала Бакича и атамана Кайгородова, дряхлеет под степными ветрами его громадная, без туловища, бетонная голова на постепенно ветшающем монументе в честь монголо-советского боевого братства.
Вишневский в возрасте семидесяти лет был арестован в 1945 году, когда в Харбин вошла Советская армия. В биографических статьях о нем, там, где за прочерком после даты рождения должна стоять дата смерти, стоит вопросительный знак.
Соболев, герой стихотворения Пепеляева «Начполитотдел», избежал суда, но где и как он окончил свои дни, я не знаю. Как не знаю о судьбе стихотворца Сейфулина, «наездника» Цевловского, «сурового воина» Рейнгардта, других пепеляевцев. Мне лишь известно, что некоторые из них, в том числе Шнапперман и соавтор Строда, Нудатов, после освобождения живший в Саратове, были расстреляны по одному делу с их бывшим командующим.
