плащи, они прибавили шагу. Мардоний поблагодарил небеса. Он стоял, держась одной рукой за луку седла, а другой удерживая жизнь.
Спартанцы узнали «бессмертных» по белым одеждам и поняли, что это значит. Каким-то образом им удалось развернуть строй лицом к атакующим. Противники сошлись, и Мардоний почувствовал, как чахнет и умирает в нем надежда. Словно в танце, греки блокировали выпады персов и наносили удары копьями. Почти неуловимо они уклонялись от атак, заставляя противника впустую растрачивать силы. Попасть в них было почти невозможно, они же пользовались своим оружием с наибольшей пользой. Шеренги «бессмертных» едва успевали осознать угрозу, как их уже пронзали копьями, рубили и сбивали с ног.
Когда ломались копья, спартанцы обнажали мечи, и смерть становилась еще страшнее. Они, казалось, не уставали, как обычные люди. На глазах у Мардония его «бессмертных» убивали шеренгу за шеренгой. Вся персидская армия взяла их в кольцо, но сломать спартанский строй не получалось. Сражались и в других местах, но сердце противостояния билось здесь, как он и предвидел.
Ему не хватило людей. Сам Гидарнес верхом попытался продавить их строй, но был встречен брошенными копьями и наткнулся еще на два. Кто-то закричал, то ли конь, то ли Гидарнес – Мардоний не разобрал. Он наблюдал и ждал, казалось, целую вечность, а его армия суетилась, паниковала, сражалась. Один за другим погибали командиры. Когда Мардоний понял, что они могут не сломить спартанцев, что в этот день победа будет за врагом, когда отчаяние надломило его, он опустил руку, зажимавшую рану на горле, и соскользнул на землю.
Персидские полки осознали, что им отказано в милости божьей. Они уже потеряли начальника конницы Масистия, а теперь и Гидарнеса, вдохновлявшего «бессмертных». Когда же свалился Мардоний, у них не осталось воли к борьбе. В этой пыльной буре, когда простой вдох требовал напряжения всех сил, то боевое безумие, которое пронесло их через земли и море, испарилось.
Мардоний открыл глаза. Люди, что склонились над ним, прошли долгий путь, чтобы оказаться в этом месте. Они дважды сожгли великий город, но его жители снова подняли оружие против них. Другие страны всегда знали, когда нужно отступить, а когда сдаться. Грекам об этом никто не сказал. Безумие, конечно, но им словно была ведома некая особенная сила.
Пыль начала оседать на глаза, но Мардоний не моргнул.
Глава 29
Воздух на площади нестерпимо смердел, и Ксантиппу казалось, что сама его кожа пропитана запахом гари и крови. Перед ним стоял на коленях мужчина в спальном халате, забрызганном кровью, капавшей с разбитых губ и носа. Это был местный правитель, и стратег смотрел на него сверху вниз.
К югу от города, там, где Ксантипп побывал накануне вечером, в небо поднимался дым. Флот ждал его неподалеку от берега, но уже без кораблей Спарты и Коринфа. Союзники не поняли, как важно оставить неизгладимый отпечаток в памяти персов, который они никогда не забудут. Он пришел сюда не просто для того, чтобы сжечь флот! На всем пути за ним тянулся черный след. По его приказу люди отправились с юга на север – найти и разрушить легендарный корабельный мост. Но моста уже не было. Его украли у Ксантиппа. Осталось только несколько причалов да плавник вдоль берегов Геллеспонта.
Ксантипп думал, что, возможно, вид горящего моста облегчит неутихающую боль. Но мост, эта связующая нить, не устоял под натиском штормов. Великий царь прошел по нему несколько месяцев назад и вернулся в свои дворцы и сады вдали от побережья. Там он обо всем забудет, в этом Ксантипп не сомневался. Если греки позволят ему это.
Царь Спарты Леотихид считал, что они свое дело сделали. Ксантипп подробно объяснил, почему это не так, а когда закончил, спартанец как-то странно посмотрел на него, крепко сжал его руку и расцеловал в обе щеки. Утром его часть флота ушла. Корабли Коринфа и несколько союзников отправились вместе с ними.
Ксантипп испытал досаду. Ему были не нужны греки, ориентирующиеся на Спарту. Он пришел на этот берег мстить – за все, что сделали персы, за их высокомерие, за убийства, насилия и порабощение людей. Он видел слишком много мертвых и порой думал, что никогда уже не сможет спать спокойно, без того чтобы метаться во сне и с криком вскакивать в холодном поту.
Правитель города, стоявший на камнях со связанными руками, прекрасно говорил по-гречески, как и многие в этой части ионического побережья. Как-никак всего одно или два поколения назад они были потомками эллинов. Дети мужчин и женщин, приплывших сюда, чтобы работать на земле, строить новую жизнь и создавать такие города, как Афины. Потеряв свободу, они стали подданными империи.
Заметив, что мужчина плачет, Ксантипп наклонился посмотреть на него.
– Пожалуйста, куриос! – взмолился правитель. – Пощади моего сына. Позволь мне поклясться в верности тебе и Греции. Все, что захочешь! Только отпусти моего мальчика. Он ничего не сделал.
Ксантипп огляделся. Повсюду на улице блестела под солнцем ярко-красная кровь. Он решил наказать город так, чтобы известие об этом дошло до ушей самого императора. Добраться до Ксеркса Ксантипп не мог – слишком велика была персидская армия. Вместо этого он прошел по побережью, предавая огню города и деревни. Грекам позволялось уйти, но имперских чиновников и сборщиков налогов Ксантипп вешал на площадях.
Он уже не помнил, когда отдыхал в последний раз, и теперь смотрел на коленопреклоненную толпу покрасневшими от недосыпа глазами. Опустив голову и дрожа, горожане ожидали своей участи.
– Вы, люди, вы принимаете персов в своих домах, воспитываете их детей как своих собственных, забываете наших богов, наш язык. Вы платите налоги чужестранному царю и забываете, кто вы и кем были.
– Пожалуйста, куриос… Архонт… Отпусти моего сына. Он невиновен. Возьмешь ли ты плату за его жизнь? У меня есть двадцать талантов серебра. Я покажу тебе, где оно, куриос. Пожалуйста!
– Нет, ты не купишь меня! – взревел Ксантипп. – Ты не купишь его жизнь…
– Отец…
Ксантипп резко обернулся. За спиной у него стоял Перикл, и Ксантипп почувствовал вспышку гнева, лицо его потемнело.
– Я сказал тебе оставаться с кораблями! – крикнул он и, схватив сына за хитон, рванул на себя. – Сколько еще раз ты будешь своевольничать?
– Хватит. Перестань, – сказал Перикл. – Арифрон умер. Давай просто вернемся домой.
– На пепелище? В сожженный город? Нет, я оставлю след, который эти люди никогда не забудут. Возьмите его сына!
Правитель завыл от страха и горя, и тогда вперед выступил Эпикл. Командир гоплитов стоял в полном вооружении, закованный в бронзу, с суровым
