Едва Красс исправил свою оплошность, как до него дошли слухи о новой плохой примете: некоторые из знамен были подняты с большим трудом и после многих усилий, словно они вросли в землю.
— Так поменяйте знаменосцев, немощных отправьте в обоз, — распорядился Красс.
Наконец утром на горизонте показалась долгожданная река. Собственно, реки еще не было видно. Взору римлян открылась извилистая лента кустарника по ее берегам.
Проконсул облегченно вздохнул…
Но что это? От прибрежного кустарника отделились несколько точек и начали двигаться в направлении римского войска. Следом показалась более многочисленная группа, движущаяся в том же направлении.
Скоро все стало ясно.
— Парфяне преследуют нашу разведку, — произнес Гай Кассий вслух то, о чем подумали многие. — Похоже, шансов выжить у них нет. Парфянские кони быстрее наших.
Неожиданное участие к судьбе римских разведчиков вдруг проявил Абгар.
— Проконсул! — обратился он к Крассу. — Позволь оказать помощь храбрым воинам.
Не дожидаясь разрешения Красса, Абгар поскакал прямо на парфян. За ним с воинственными криками на своих небольших, но прытких лошадках последовали все арабы.
Парфяне остановились, послали вдогонку римлянам по нескольку стрел и повернули обратно.
Войско Красса издало ликующий возглас, наблюдая, как парфяне превратились из преследователей в беглецов. На глазах у всех арабы загнали врагов в реку, а вскоре и сами скрылись за кустами.
Тем временем к войску римлян приблизились четверо всадников из числа разведчиков. Только им и удалось спастись, и то благодаря вмешательству арабов. Впрочем, одному из четверых вернувшихся жить оставалось недолго: в его спине торчали две стрелы. Кровь из ран стекала на коня, а с животного капала на землю. Лицо воина было бледнее самой смерти.
Два товарища поддерживали раненого справа и слева, и лишь поэтому он еще держался в седле.
— Говорите же, вы нашли войско парфян? — нетерпеливо спросил Красс разведчиков. Он даже не стал ждать, пока те снимут с коня умирающего товарища.
— Мы их видели, проконсул. Враги стоят лагерем в пяти милях за рекой. Сейчас они выстраивают тяжелых всадников для боя.
— Вы уверены, что для боя, а не для бегства?
— Несомненно. Парфяне одеваются в железо сами и покрывают им своих лошадей. Строй обращен лицом в сторону нашего войска, а не в противоположную, как если бы они собирались бежать.
— Что вы можете сказать о численности парфянского войска?
— Их великое множество.
— А как-нибудь более точно нельзя выразить ваше «великое множество»? — недовольно буркнул Красс.
— Проконсул, мы видели лагерь парфян несколько мгновений… Очень много людей и коней. Может быть, десять тысяч, может, восемь, а может, и пятнадцать… Затем на нас со всех сторон посыпались стрелы. Парфяне стреляют очень метко, а их стрелы вонзаются со страшной силой. Из посланной тобой сотни уцелели лишь мы, и то, как все видели, только чудом, — все вместе разведчики попытались описать то немногое, что они смогли рассмотреть.
— Вы принесли хорошую весть, — мрачно промолвил Красс. — Я рад, что парфяне наконец отважились сразиться с нами.
Истощенные переходом через безводную пустыню легионеры вовсе не разделяли оптимизма проконсула. Сейчас им меньше всего хотелось ввязываться в битву, но перед лицом опасности они безропотно подчинялись приказам Красса.
Проконсул поспешно принялся строить войско в боевой порядок. Чтобы исключить обходы и окружение, он растянул пеший строй на возможно большее расстояние. Конницу распределил по обоим флангам. Один из флангов Красс поручил Гаю Кассию, другой — своему сыну Публию, а себе взял центр.
Построившись подобным образом, легионы продолжили движение к заветной реке. Вспомогательные отряды быстро вырубили прибрежный кустарник на ширину боевого порядка римлян и убрали его с дороги. Войско, не нарушая строя, начало спускаться к воде.
Легионеры вслух благодарили богов, позволивших им дойти до реки, а многие благодарили даже парфян за то, что те повременили с нападением и дали возможность утолить жажду. Все радовались. Лишь Марка Красса мучили тревога и сомнения. Он не мог понять: почему парфяне не сделали эту реку на краю пустыни рубежом своей обороны? Почему враг дал беспрепятственно выйти к воде, недостаток которой легионеры ощущали много дней? Возможно, парфяне боятся римлян, а возможно, настолько уверены в своей победе, что великодушно позволили ослабевшему противнику хотя бы частично восстановить свои силы…
— Как думаешь, Гай, — проконсул обратился к своему квестору, — куда подевался Абгар со своими арабами?
— Он там, где ему и следует находиться — подле шатра своего господина Сурены. Я же предупреждал тебя, Марк Лициний, не верь подлой змее.
Река была немноговодна. Самые глубокие места доходили человеку до пояса. Она не создала никаких препятствий для переправы войска.
Римляне заходили в воду и жадно пили, обливаясь при этом с головы до ног, затем набирали полные баклаги. Первые в строю легионеры в полной мере насладились водой Балисса, которая в этот миг была вкуснее и желаннее самых лучших вин в мире.
Река бурлила и пенилась под копытами лошадей, под ногами десятков тысяч людей. Идущим сзади воинам пришлось довольствоваться мутной жидкостью, смешанной с илом и песком. Легионеры черпали воду сложенными в ковшик ладонями и пили, подождав лишь несколько секунд, чтобы дать песку осесть на руки.
Опасаясь внезапного нападения, Красс, его легаты и военные трибуны изо всех сил подгоняли легионеров. Многие даже не успели толком утолить жажду.
Римляне поднялись на небольшую возвышенность за рекой, и их взорам открылся лагерь Сурены.
Парфяне вели себя совершенно беспечно. Они разбрелись на огромном пространстве и занимались кто чем желал: многие, собравшись толпами, варили в котлах какую-то еду, другие просто лежали.
Прошло уже несколько часов, как разведчики донесли, что парфяне строятся для битвы, но с тех пор, по мнению тех же разведчиков, ничего не изменилось. Казалось, время остановилось в этом краю. Собственно, такая мысль посещала многих легионеров, когда они долгими днями шли по однообразному ландшафту под неизменно беспощадным солнцем.
Впрочем, не все предавались беззаботному отдыху в лагере парфян. Тысячи две тяжелых всадников, так называемых катафрактариев, стояли подле одетых в железо лошадей и готовы были в любую минуту вскочить на них и броситься в бой. Лошади не просто послушно стояли возле своих хозяев, они образовали строй в виде клина. С возвышенности он напоминал наконечник стрелы, своим острием направленный против римских легионов.
Красс понял, какую опасность представляют железные всадники для растянутого строя римлян. Они могли в любом месте пробить брешь и разделить легионы надвое. С лихорадочной поспешностью он принялся перестраивать войско. Проконсул приказал легионерам сомкнуть ряды и построиться в глубокое каре. Конницу же он разделил между легионами, дабы ни один из них не остался без прикрытия и мог ударить врага в любом направлении, не страшась за собственную безопасность.
Легаты Красса посчитали такие распоряжения весьма разумными и старались выполнить их как можно быстрее. Некоторые про себя удивились бездействию парфян, но не стали говорить об этом вслух. Да и не до разговоров было.
Тем временем легионеры все настойчивее напоминали, что давно прошло время обеда и не мешало бы перед битвой набраться сил. Красс разрешил пить и есть, но не покидая строя. Ни о какой горячей пище не могло быть и речи.
Парфяне продолжали терпеливо ждать, пока римляне утолят голод сухарями из пшеничной муки и запьют водой из Балисса.
— Проконсул, — обратился Октавий к Крассу, — парфяне не спешат в битву. Разумней было бы и нам разбить лагерь и дать возможность легионерам отдохнуть до завтрашнего утра. Ведь они на ногах с середины ночи.
— Похоже, Октавий, у нас нет выбора, — негромко промолвил Красс. — Сурена тотчас нападет на нас, едва мы попытаемся уклониться от битвы. Начнем же битву первыми, как всегда делали наши предки.
По знаку Красса железная труба подала сигнал к наступлению. Этот сигнал по всему войску передали рожки манипулов.
Лагерь парфян также оживился. Враги начали колотить в обтянутые кожей полые инструменты, которые вдобавок были обвешаны медными погремушками. Леденящие душу низкие звуки, как бы смешение звериного рева и раскатов грома, обволокли римские легионы. Одновременно с первыми звуками катафрактарии взобрались на коней с помощью оруженосцев, приняли у них длинные копья и сбросили покровы с доспехов.
Живой клин, подобный пламени, предстал перед римлянами — всадники в шлемах и латах из ослепительно сверкавшей маргианской стали, их кони в также старательно начищенных медных и железных чешуйчатых латах.
