Он просветлел от ее слов. Значит, Эсет помнила его, раз ходила сюда…
– Обязательно приду!
В этот день Эсет дважды под разными предлогами забегала к Кайпе. Дома никому и в голову не пришло удержать ее. Другое дело раньше, когда там были юноши, а сейчас, как думала Кабират, Кайпа одна с семилетним мальчонкой, никто не осудит Эсет за то, что навещает одинокую соседку…
Вечером, как и обещал, Хусен пришел к плетню, тихо свистнул. Не прошло и минуты – послышалась музыка. Хусену не часто доводилось слушать игру на гармошке, и потому мелодия не была знакома ему. Но она понравилась очень. Может, оттого, что играла-то Эсет?
Скоро ему уже было мало этой чудесной мелодии, хотелось видеть и слышать голос самой Эсет, не менее нежный, чем эти звуки. А вместо того вдруг загудела Кабират:
– Ты совсем с ума сошла! Чего это разыгралась на все село?
Эсет, стараясь заглушить бурчание матери, играла все громче и громче.
– Смотрите-ка вы на нее – и слушать не хочет! – не унималась Кабират.
Наконец гармошка, издав протяжно-рыдающий звук, умолкла в руках у разгневанной матери, а Эсет загнали в дом.
– Вот ты где? – сказала Кайпа, подходя к Хусену, который так и остался сидеть у плетня, погруженный в свои невеселые мысли. – А я обыскалась тебя! Идем домой!
Кайпа была очень встревожена. Оказывается, уже все село гудело. Говорили, что сын Беки сбежал с турецкой войны, продав казенных лошадей, и моздокская полиция ищет его, так как обоз тот был придан Терскому казачьему полку. Для Кайпы было новостью, что полиция ищет не Хасана, а Хусена. «Так, значит, Хасан не сбежал?» Это никак не укладывалось в голове у бедной матери. Она привыкла к тому, что все неожиданное ей преподносил старший сын! А теперь вот, выходит, и Хусен… Кайпа шла быстро, увлекая за собой сына. По пути она успела все ему рассказать.
– Ничего, – закончила мать, – одного-то я как-нибудь скрою! Вот если бы двоих – это труднее!.. Поживешь пока у дяци, а тем временем гяуры забудут о тебе.
В ту же ночь Хусен ушел в Ачалуки.
Настало лето, а о том, чтобы без страха вернуться в свое село, не могло быть и речи. За все это время Хусен только два раза побывал дома. Ходил ночами. Он бы, может, и чаще делал это, но надо было видеть, как волнуется дяци и как при его появлении дрожит от страха мать.
Между тем Кайпа боялась не зря. Полиция не забывала дороги к ее дому, а однажды, в какой уже раз не найдя своей жертвы, обозленные казаки увели с собой Кайпу и целых трое суток продержали ее в полицейском участке в Моздоке. Все допытывались, где сын.
С тех пор Кайпа боится пуще прежнего. Потому и пришлось Хусену в те оба раза, когда был дома, еще затемно возвращаться в Ачалуки, так и не повидавшись с Эсет.
И до чего же медленно тянется время! Особенно тягостны длинные летние дни. Ночи проходили быстро, и даже если не спалось, было спокойнее на душе. Каково это крепкому, здоровому парню день-деньской сидеть в доме, как птице в клетке?! А дяци из страха не выпускала его днем даже во двор.
– Люди знаешь какие дотошные? – говорила она. – Начнут расспрашивать: кто да что. Найдется и такой, что донесет.
И не зря боялась Сийбат: в Ачалуках уже двоих арестовали за дезертирство.
Как-то поздним вечером во двор въехал всадник. Хусену еще издали, из окна, показалось чем-то очень знакомым лицо этого человека, но вспомнить, где он его видел, юноша не смог.
– Кто это? – спросил он у дочери Сийбат, своей ровесницы.
– Наш родственник, – ответила девушка.
– Что нового во Владикавказе? – встретила всадника вопросом Сийбат.
– Ничего особенного.
Всадник уже спешился. И сейчас он стоял в сенцах.
Хусен из комнаты сквозь тусклый свет старался рассмотреть безбородое лицо гостя, прислушивался к его очень знакомому голосу, но, как ни напрягал свою память, все не мог понять, откуда у него такое чувство, что он знает этого человека.
– Ты так поздно! Не случилось ли чего? – снова заговорила Сийбат.
– Да нет, все хорошо. Просто еду домой узнать, как там дела. Сообщили, что нани больна. Не поднимается с постели…
– Да пошлет ей всевышний здоровья.
– Спасибо тебе. Хочу заодно заехать к семье Беки. Слыхал, младший его сын вернулся с войны…
– Да он же здесь! – всплеснула руками Сийбат.
– Кто? Хусен?
– Ну конечно, он! Хусен, где ты? Иди сюда.
Хусен вышел в сенцы смущенный, как молодой зять в доме родителей своей жены. [56]
– Это Хусен? Да он же настоящий мужчина! Вот бы ни за что не узнал!..
Человек шагнул вперед и крепко обнял Хусена.
– Хусен, да ты, кажется, тоже не узнаешь его? – сказала Сийбат, заметив недоумение на лице юноши.
Но не успел Хусен рта раскрыть, человек вскричал:
– Я же Дауд!
Услышав это, Хусен наконец расплылся в улыбке и молча прижался к Дауду.
– Ты что, забыл меня? – не переставая тормошить его, спросил Дауд.
От радости парень не мог ни слова вымолвить. Да и что он сказал бы в ответ? Что забыл? Но ведь это не так. Хусен часто думал о Дауде, просто давно его не видел. К тому же раньше у Дауда была густая борода…
– Ну, идем-ка, посидим поговорим, – потянул Дауд Хусена в комнату, к нарам. – Рассказывай, как там в Турции? Не очень-то, наверно, а? Правильно сделал, что ушел. Не нужна нам чужая земля. Своей много. Лучше и плодороднее, чем у них… Правда?
Хусен закивал головой в знак согласия.
– Лучше и плодороднее, – повторил Дауд, продолжая обнимать Хусена за плечи. – Вот только угромов да мазаев с нее согнать надо. А турецкая земля пусть туркам остается… Правильно сделал, что вернулся. У нашего брата здесь, в своей стране, врагов хоть отбавляй. С ними надо бороться. Хасану тоже пора бы вернуться…
– Полиция меня ищет! – заговорил наконец Хусен. – Даже нани однажды за это арестовали. Три дня в Моздоке держали…
– Ничего они не сделают нани, не бойся. Попугают, и только. А ты пока в Сагопши не ходи. Здесь они до тебя не доберутся…
– Не доберутся, если будет меня слушаться! А ему, видишь ли, скучно в доме сидеть… – пожаловалась Сийбат.
^ – Надо терпеть! – Дауд укоризненно посмотрел на Хусена. – Если хочешь избежать тюрьмы, другого ничего не остается. Вот я сколько лет все больше скрываюсь. Домой только в гости приезжаю, да и то ночами, как вор. А иначе нельзя.
Хусен сидел с опущенной головой, словно провинившийся.
– Надо терпеть, – добавил Дауд. – Теперь уже недолго.
– О, дал бы бог! – сказала Сийбат и глубоко вздохнула. Потом вдруг засуетилась, увидев, что Дауд поднялся. – Ты куда? Подожди, я сейчас курицу зарежу…
– Жить вам в достатке, Сийбат! Спасибо, я сыт. Поел перед дорогой. Надо спешить. Хочу обернуться в ночь.
В голове у Хусена зароились разные мысли.
Если царь доживает последние дни, то как же он воюет? И ведь победы одерживает? У кого же хватит сил его свергнуть? Хусен собственными глазами видел мощь царских войск, но слышал и то, как «солдаты проклинали и войну и царя. Да и разве только одни солдаты недовольны? А жители Сагопши, к примеру? Рассказывают, когда пришел приказ угнать сельское стадо коров на фронт, люди поднялись как один. Сопротивлялись с оружием в руках. И не в одном Сагопши…
«А что, если все вместе возьмут и двинут? И убьют царя, – думал Хусен. – Пчелы, говорят, убивают свою матку, но место это тотчас занимает другая…»
Чего только не передумал Хусен. И все один. Посоветоваться-то не с кем.
А время шло. Царь восседал на своем троне. Войне в конца не видно. И Хусен все по-прежнему в заточении.
