весу серебра. Состав его в старых монетах оставался неизменным, но сбыть их становилось все труднее, а вот новые монеты, прозванные «свежачком», ценились даже выше своего номинала.
Испанский доллар имел повсеместное хождение, однако в основном использовался для бытовых покупок, крупные же сделки обычно заключались в китайской валюте, самой мелкой единицей которой была монета каш (другое ее название чен). Изготовленные из сплава меди с цинком, эти монеты имели квадратную дырочку посередке, что позволяло нанизывать их по сотне штук в связку, по-английски называвшуюся «мейс». Отправляясь за покупками, люди надевали эти связки на запястье, точно браслеты.
Нил считал каш красивой денежкой, однако носить на руке груду монет дешевле индийской пайсы было тяжело. А вот китайский таэль, содержанием серебра на треть превосходивший испанский доллар, ценился высоко и использовался в расчетах между крупными торговцами.
Нил терялся в догадках: заказанный кошелек с таэлями служил знаком торговой операции, однако сумма была слишком незначительной для сделки и чересчур большой для бытовой покупки. Переговорить о том с другими работниками было немыслимо, и он решил, что для него разгадка навсегда останется тайной. Однако немного позже, когда он отнес кожаный кошелек с девяноста таэлями в хозяйскую спальню, а потом зашел в контору собрать бумаги, на своем столике Нил обнаружил загадочные письмена — на промокательной бумаге отпечатались строчки косым почерком Бахрама. Видимо, хозяин воспользовался конторкой секретаря, поскольку его стол был залит чернилами, и, ответив на депешу, промокнул свое послание. Вглядевшись, Нил разобрал отдельные слова: «…Иннесу… в подтверждение… доставлю кошелек… Эхо-Хон в одиннадцать… Твой Бахр…»
Вико прислал подробную инструкцию, и Бахрам знал точно, что нужно делать. Предстоял визит к Джеймсу Иннесу, обитавшему в фактории Бухта. Бахрам передаст ему деньги только после доставки первой партии ящиков: это не оплата услуг Иннеса, но мзда чиновникам, обеспечившим беспрепятственный проезд по реке. Первый рейс станет пробным, и Вико не будет сопровождать груз — он останется в Вампоа и проследит за благополучной погрузкой следующей партии.
Вико все так рассчитал, чтоб Бахрам провел в Бухте не больше часа; время, конечно, недолгое, но тот не любил это место и хотел бы справиться с делом еще быстрее. Сам он никогда не жил в Бухте, но знал о ней не понаслышке, ибо она соседствовала с его первой обителью в Кантоне — Голландской факторией. Эти здания, разделенные только оградой, отличались как небо и земля. Голландская фактория — суровая донельзя, Бухта — шумное разгульное пристанище решительных и упрямых приверженцев свободной торговли вроде Иннеса и Джардина.
Бухта, последнее строение Города чужаков, получила свое название благодаря тому, что стояла на берегу узкого канала, на другой стороне которого располагались пакгаузы кантонской купеческой гильдии. Характерной особенностью этой фактории были собственные маленькие причалы, обеспечивавшие прямой выход на реку.
Бахрам никогда не понимал обитателей Бухты, нахваливавших ее местоположение из-за близости к воде. Так называемый канал, представлявший собою комбинацию речки со сточной канавой, служил главным руслом для выноса городских отходов. В отлив он превращался в ручеек, и обнажившиеся берега его являли невообразимо гадкую картину: гудящие тучи мух над мусорными кучами, из которых выглядывали раздувшиеся трупы собак и поросят, исторгавшие тошнотворную вонь.
Этакое зрелище вряд ли кому могло понравиться; людей вроде Иннеса прельщали выход к реке и соседство складов, позволявшие доставить груз, минуя майдан, прямо к дверям фактории. Рядом располагалась и контора начальника таможни, но это не имело значения, поскольку все «мытники», как их здесь называли, были подмазаны задолго до прибытия товара.
Бахрам знал, что отлаженная система доставки почти наверняка исключала неудачу, и все равно не мог унять беспокойство по разным поводам. В гороскопе, которым его снабдила Ширинбай, он глянул, благоприятен ли нынешний день для дел, и встревожился, увидев отрицательный ответ. Потом осмотрел приготовленную одежду и решил, что она слишком нарядна для предстоящей затеи. В тюрбане и чоге он и так будет приметен, вовсе ни к чему богатством одеяния привлекать к себе ненужное внимание.
Поразмыслив, Бахрам остановился на неброском старом кафтане, который уже давно не носил. А когда слуга завязывал ему тюрбан, пришла мысль оставить свободный конец, которым, в случае чего, можно прикрыть лицо. Наверное, это было нелепо, но Бахрам пребывал в таком состоянии, что хватался за любую возможность придать себе хоть немного спокойной уверенности. Однако он не мог обратиться с просьбой к слуге, ибо вся челядь знала, что он всегда носит туго завязанный тюрбан, и оставленный хвост тотчас породит слухи и разговоры. Бахрам решил отослать слугу и завязать тюрбан самостоятельно.
Однако болван воспринял это как недовольство им и, заламывая руки, пустился причитать:
— Киа кья хузур? Что я сделал не так?
Бахрам, потеряв терпение, гаркнул:
— Дубина! По-твоему, я безрукий, что ли? Чали я! Пшел вон!
Слуга, подвывая, попятился, и Бахраму стало совестно: человек этот был с ним лет двадцать, на службу к нему поступил еще юнцом, а сейчас в его усах посверкивала седина. Из нагрудного кармана Бахрам достал первую попавшуюся монету (оказалось, это целый доллар, ну да ладно) и подал слуге:
— Вот, возьми. И ступай. Я закончу сам.
Увидев доллар, слуга прослезился.
— Хозяин, вы нам отец родной, опора и надежда наша! — Согнувшись в поклоне, он схватил руку Бахрама и покрыл ее поцелуями. — Что бы мы без вас…
— Хватит! Иди уже! Чал!
Выпроводив слугу, Бахрам подошел к зеркалу, ослабил конец туго закрученного тюрбана и закрепил его неплотно. Он заметил, как дрожат его руки. Бахрам сделал глубокий вдох. Нервы ни к черту. Он на грани. Но разве кто-нибудь мог представить себе, что Бахрам-джи Навроз-джи Моди будет сооружать подобие чадры из своего тюрбана?
Прежде чем выйти из спальни, Бахрам засунул кожаный кошель за кушак под чогой. Тяжеловато, но зато деньги надежно спрятаны. Уже на пороге он решил, что, пожалуй, стоит прихватить толстую ротанговую трость, увенчанную фарфоровым набалдашником. Часы показывали почти одиннадцать. Бахрам поспешно вышел из комнаты и увидел своего секретаря, переминавшегося на лестничной площадке.
— Будут какие-нибудь указания, сет-джи? — спросил Нил.
— Нет, мунши-джи. — Бахрам одарил его улыбкой. — В последние дни вы славно потрудились. Возьмите-ка выходной.
— Слушаюсь, сет-джи.
Внизу лестницы толклись и перешептывались еще несколько слуг.
— Можно нам пойти с вами, хозяин?
— Позвольте вам помочь, сет-джи.
Бахрам знал, что нужно проявить твердость, иначе слуги не отвяжутся.
— Нет, никто со мной не пойдет. — Он погрозил пальцем. — И не вздумайте красться следом.
Слуги, понурившись, расступились, и Бахрам вышел на улицу. Свежий воздух и привычная суета майдана немного его успокоили:
