Несмотря на большие потери в городе все еще оставалось много народу. Правда, после убийственного сражения в долине, в основном это были женщины и дети. Воду для питья теперь таскали от источника ведрами – и все равно всем не хватало – людям, и в особенности животным: цистерна для воды была пуста: уже три дня как не было ни одного дождя, и только роса по утрам давала немного влаги. О том, чтобы гасить пламя, не могло быть и речи.
Стоял страшный шум – крики людей, стоны раненых, ржание лошадей, лай собак. Теперь еще и женщины выли на все голоса, плакали дети. Разве что мужчины стояли молча, наблюдая, как бесится пожирающее каменную стену пламя, как пожар охватывает деревянные дома.
– Не иначе гнев богов, – сказал Бицилис.
Достаточно громко сказал, так, что не только Децебал, но и столпившиеся неподалеку коматы услышали.
– Гнев богов… – зашелестел шепот, растекаясь в толпе не хуже болотного пожара, что уходит в глубину, а потом, вырываясь наружу, обрушивает внутрь огненного котла и деревья, и людей.
Внезапно заклубились тучи, наползли на крепость, закрывая ее от штурмующих. Синие гневные завитки кипели по краям, а в глубине вспыхивали одна за другой ослепительные зарницы. Гроза обещала вот-вот пролиться дождем.
– Это Гебелейзис-Замолксис подает нам знак, – Децебал поднял голову к небу, расправил плечи. Порыв сильного ветра взметнул его плащ и выбившиеся из-под шапки кудри, разметал по груди седую бороду.
Лучники, собравшись возле царского дворца, тут же принялись слать стрелу за стрелой в тучи – напоминать богу о своем обещании хранить дакийский народ и помогать против чужеземцев.
И дождь хлынул – вот только шел он западнее крепости – струи лились на римлян, вода стекала по склону, а огонь продолжал пылать. Гроза, что должна была принести избавление Сармизегетузе, отступала, будто испугалась римского императора, и теперь спешно отдавала свою силу римлянам.
– Замолксис, дай мне знак! – закричал Децебал, поднимая руки к небу.
В ответ сверкнула молния, огненное ее копье ударило в сторожевую башню и подожгло. Мгновенно охваченная огнем, деревянная башня превратилась в огромный факел. Даки стояли, изумленные, пораженные творящимся на их глазах: боги отвернулись от них, причем отвернулись столь демонстративно!
– Замолксис! – закричал Везина.
Небо в ответ лишь ветвилось молниями, гром громыхал, будто невидимый великан колотил кулачищами в медный щит, полотнище дождя колебалось, приближаясь к крепости, но гроза все медлила, как будто не в силах была добраться до Сармизегетузы, как будто неведомая сила ей мешала.
«Дух мщения…» – вспомнил Везина распростертое на андезитовом круге изуродованное тело римского солдата.
Децебал вдруг пошатнулся и упал. В первый момент Везине показалось, что царя поразило молнией. Телохранители подняли владыку, подхватили под руки и повели к дворцу. Народ молча расступился. Лишь слышались плач и непрерывный кашель – крепость заволокло дымом, и даже порывы сильного ветра не могли его разогнать – они лишь гнали огонь от дома к дому.
Растерянность охватила всех, кто увидел этот очевидный и презрительный ответ Гебелейзиса. Прежде боги были снисходительны к их народу, ныне они не желали победы Децебалу и не собирались спасать его столицу. Царь двигался как во сне, с трудом переставляя ноги и опираясь на плечо одного из телохранителей, но, казалось, ничего не слышал и не видел. Следом за ним шли двое – Бицилис и Везина.
– Диег! – позвал вдруг Децебал, позабыв, что брат его, верный во всем помощник, пал в недавней битве, как и любимый старший сын Скориллон. Внуки, мальчишки, сыновья дочери, бежали вслед за телохранителями, сжимая в руках сики, – их детские руки еще не в силах были орудовать фальксами, но с кривым кинжалом обращались мастерски.
Однако Везина не пустил в покои Децебала ни мальчишек, ни телохранителей, лично довел царя до кровати и усадил – ложиться тот отказался. Последний свой совет в столице Децебал держал лишь с двумя пилеатами.
– Если начнется штурм и станет ясно, что крепость не отстоять, уйдем к нашим храмам, – предложил Везина. – По северному склону спустимся вниз и побежим на север. Там нас примут вожди свободных даков.
– Многие воины хотят драться до конца, – возразил Бицилис. – Их в будущем ждет прекрасная и новая жизнь, как обещал Замолксис.
– Боги отвернулись от нас! – закричал Везина. – Или ты не видел? Уходи, великий царь! Это не люди – боги нас гонят отсюда.
Внезапно дождь наконец прорвался в столицу, струи воды обрушивались, гася пламя, бревна и раскаленные камни шипели, будто змеи, удушливый дым заползал в окна. Город все еще не хотел умирать. Децебал повернулся к окну и стал смотреть на рушащийся с неба поток. В глазах его была смертная тоска, как будто он, умирая, искал, за что зацепиться, чтобы спастись, но не находил.
Дверь отворилась, и в комнату вошел Сабиней. Простой комат по-прежнему числился в сотрапезниках царя, хотя Децебал порой гневался и гнал Сабинея от себя. Сейчас комат был весь в копоти, и от него воняло дымом – с южной стены он ушел последним.
– Надо бежать, великий царь, – сказал он. – На север или на восток. Крепость нам не отстоять, южная стена вот-вот рухнет. Уйдем, пока дорога еще не перерезана римлянами.
– Да, мы уйдем на север – в Пятра Крави, – внезапно не то взвыл, не то закричал Везина. – Там, на севере, встретим римлян, утопим их в водах Мариса, не позволим им пройти! Зимой вернемся, обернемся волками и загрызем их…
Децебал глянул на Везину налитыми кровью глазами. О, если бы сила его ненависти равнялась силе физической – он бы голыми руками передушил всех захватчиков, всех до одного.
– Столицу не отстоять, – поддержал Сабиней Везину, хотя прежде они смотрели друг на друга волками. – По северной тропе можно спуститься небольшими отрядами.
Все ждали ответа Децебала, но тот сидел недвижно, будто окаменел, и молчал. Взгляд его по-прежнему безжизненно скользил по лицам окруживших его друзей, будто не видя.
– Встретимся в Капилне, – предложил Везина, так и не получив от царя ответа.
– Я останусь, – заявил Бицилис. – Буду защищать крепость до конца.
– Я уйду… – произнес внезапно Децебал. И после долгой паузы добавил: – Но потом вернусь и сокрушу Траяна.
* * *
Гроза наконец ушла, погасив пожар, но над крепостью в небо поднимались столбы густого дыма. Римляне обстреляли стену камнями из баллист, и она рассыпалась жаркой, мечущей искры грудой. Однако сразу же лезть в пролом штурмующие не могли – по раскаленным камням невозможно было ступать даже в калигах.
Ночью защитники крепости строили новую стену позади разрушенной – клали камень, скрепляли деревянными штифтами. Работать было светло: костры за стеною давали достаточно света. Младший сын Децебала, еще совсем мальчишка, не ушел с царем – остался с защитниками.
– Замолксис примет тебя с радостью! – Бицилис положил ему руку на плечо.
Если парню и было страшно, то он не подал виду.
– Сабиней говорил как-то, что умеет оборачиваться волком. А я смогу? – спросил мальчишка.
– Сможешь, – пообещал Бицилис.
Те, кто оставался, как будто не замечали, как просачиваются к восточным воротам один за другим телохранители из царской свиты. Если им надобно уйти в сакральную зону – значит, так повелел им царь и верховный жрец. Бицилис видел, как скользит к восточным воротам, закутавшись в плащ, Везина, и отвернулся. Каждый теперь шел своим путем. И не только сам шел, но и других толкал – каждый в свою сторону.
* * *
Сабиней тащил на плечах здоровенный кожаный мешок с вещами – припасами, одеждой и тем нехитрым скарбом, что должен пригодиться семье в дороге. Флорис следовала за ним, держа спящего сына на руках. Малыша назвали Торном, но Сабиней знал, что тайком жена кличет малыша Луцием, и не запрещал ей этого делать.
Флорис никогда не бывала прежде в сакральной зоне. С замирающим сердцем миновала она восточные ворота. Сразу за воротами шла мощенная известняковыми плитами дорога. Возле самой стены находились деревянные бараки и склады, а дальше можно было разглядеть массивные столбы, стоявшие в ряд, будто солдаты, построенные в центурию. Правда, их здесь было пятнадцать в ряду – и рядов четыре. Шестьдесят – вспомнила школьный урок математики Флорис, меньше центурии, точно… Она сделала несколько шагов и увидела второе святилище – все те же деревянные столбы на каменных основаниях, только числом куда меньше. Справа от святилищ тянулась стена, сложенная из блоков известняка, с несколькими сторожевыми башнями. Слева, насколько могла разглядеть Флорис в красноватом свете пожарища, что по-прежнему подсвечивало небо, – невысокая стена укрепляла склон террасы. Еще дальше над столбами святилища поднимался темный массив плавильной мастерской – прежде в мастерской день и ночь пылал огонь, теперь дакам было не до выплавки металла, и печь погасили.
