Видя угрожающую сыну опасность, Томас выпустил копье, отчего двое на том конце попадали. Тем временем рыцарь схватил палицу, прислоненную к внутренней стенке баррикады, и короткой, коварной дугой саданул сипаха по голени, не дав ему нанести удар. Кованый оголовок пробил плоть и кость, отчего сипах опрокинулся как подкошенный. Вторым ударом Томас в фонтане крови, костей и мозгов раскроил сипаху череп. Ричард, по-прежнему не подозревая о грозившей ему опасности, снова ткнул копьем, вынудив врага метнуться вбок, чтобы уберечь от удара лицо.
Резкий удар по левому плечу застал Томаса врасплох, развернув лицом к врагу. Коротким взмахом палицы он вышиб у османа клинок из рук. Затем с минуту врагов поблизости не оказалось, и Томас огляделся по сторонам узнать, как там справляются остальные товарищи. Трое лежали, раскинувшись по плитняку за баррикадой. Один лишился руки и сейчас, прижимая к груди окровавленный обрубок, пошатываясь, отступал к верхушке лестницы. Вот голова его дернулась вбок: по ней выстрелом попал стрелок с равелина. Солдат упал навзничь всего в нескольких ярдах от лестницы.
Взгляд уловил движение справа; Томас едва успел отпрыгнуть, как вниз рубануло кривое лезвие и со звоном отскочило от наплечника. В быстром повороте рыцарь ударил палицей, сбив лезвие на камень баррикады. В руке у сарацина осталась только ручка с эфесом, которую он со злобным шипением запустил Томасу в грудь, безобидно угодив в нагрудник. Шипение смолкло: в грудь ругателя сбоку поддел пикой Ричард. Сарацин со стоном заковылял к сборищу родных для него халатов, тюрбанов и шипастых шлемов.
Совсем близко пропела стрела, и стали видны лучники, которые, заняв позиции на грудах каменных обломков, стреляли поверх голов своих товарищей. Защитники стояли несколько выше турок и представляли собой легко уязвимые мишени.
— Берегитесь стрел! — проорал Томас, пытаясь перекрыть шум битвы.
Однако для солдата, занятого мехами нафты, предупреждение прозвучало слишком поздно. Стрела угодила ему в плечо, и рука, судорожно вздрогнув, выпустила одну из ручек мехов. Насадка выпала. Ближние турки тотчас издали торжествующий рев.
— Ричард! — окликнул Томас. — Возьми мехи!
Тот кивнул и, бросив копье, подбежал к раненому солдату и взял у него оружие. По другую сторону баррикады турки усиливали натиск, чувствуя, что до победы над защитниками уже рукой подать.
Ричард ухватился за ручки и поднял мехи на баррикаду, расположив насадку на плоском камне, поставленном специально для этой цели. Затем сжал ручки по направлению друг к другу, закачивая жидкость. И вот, вспыхнув от свечки, яркая дуга вновь полыхнула на врага. Ричард целил прямо в гущу турок, прущих на середину баррикады, и пламя обдало их, как грешников в аду, превратив в живые факелы, заходящиеся надсадными пронзительными воплями, сгорая заживо.
С мрачной решимостью эсквайр работал мехами, наводя рукав из стороны в сторону и обдавая огнем охваченную ужасом вражескую орду. Те, что сзади, приостановили наступление, в ужасе взирая на жуткую картину впереди, а затем и вовсе начали откатываться, ища прибежища в завалах среди каменных обломков во рву.
Их страх, передаваясь от человека к человеку, вскоре охватил и тех, кто уже достиг баррикады. Теперь вниз по склону стали скатываться и они, оставив в одиночестве своего офицера, попеременно выкрикивающего что-то дерзкое в адрес защитников и что-то презрительное своему отходящему воинству. Он наискось взмахивал тяжелым ятаганом, словно отгоняя от себя неприятелей. Вот офицер встал, ясно различимый всеми, и принялся взмахами указывать своим, чтобы шли вперед. Но тут один из испанцев, припав на колено, нацелился из аркебузы и хладнокровно застрелил героя, попав ему под подбородок. Круглая пуля вылетела из-под тюрбана, и офицер, простояв еще секунду неподвижно как статуя, упал среди сожженных и окровавленных тел своих людей внизу баррикады. Томас с облегчением увидел, что атака захлебнулась.
— Все в укрытие! — приказал он, взмахом призывая солдат укрыться за парапетом. — Ричард, и ты тоже.
Юноша, все еще стоящий у мехов, был хорошо различим. Он опустил свое оружие и, прячась за насыпью бруствера, бережно загасил свечку. Если враг набросится снова, оружие можно будет легко разжечь повторно от одного из аркебузных фитилей.
— Сержанты, смотреть за врагом! — поднеся ладони ко рту, прокричал наставление Томас.
Он направился вдоль баррикады налево, считая потери и говоря слова похвалы и поддержки испанским солдатам, чьи перемазанные сажей лица расплывались в улыбках: как же, еще один приступ отбит, и они живы. Правда, повезло не всем. Из сорока человек, принявших бой поутру, семеро были убиты, а еще с десяток ранены; из них трое все еще могли держать оружие и покидать свои посты отказались. Остальные добрались до лестницы и пошли под укрытие лазарета.
Возвратившись в конце концов к своему месту посередине линии, Томас с усталым вздохом опустился рядом с Ричардом.
— Воды? — спросил тот, протягивая фляжку, которую рыцарь с благодарным взглядом принял, вынул крышку и, запрокинув голову, сделал глоток, прополоскав спекшийся рот, после чего опустил и вернул фляжку.
Безоблачное небо выцвело от жары. Через час-другой стены накалятся от зноя, и от солнца негде будет спрятаться. Надо удостовериться, что люди вдоволь снабжены водой. Сейчас, когда изначальный приступ отбит, неприятель будет обстреливать защитников с удвоенным рвением, пока офицеры будут настраивать свое воинство для очередного броска.
Минуло несколько дней с той поры, как они с Ричардом и полковником Масом примкнули к гарнизону. За эти дни с каждым новым отражением приступа выявлялось все растущее нежелание врага возобновлять атаки. Преобладала тактика обстрелов и незначительных бросков на укрепления с целью забросать защитников зажигательными снарядами. Раньше гарнизон крепости насчитывал восемьсот человек. К прибытию в форт Томаса от этого числа уже едва насчитывалась половина, а теперь и вовсе осталось сотни три, не больше. Каждую ночь из Биргу подтягивались небольшие подкрепления. Было ясно, что Великий магистр бережет силы для последующей борьбы, когда Сент-Эльмо наконец падет перед неприятелем. Осталось, похоже, уже недолго.
— Надо было тебе остаться в Биргу, — поглядел он на сына.
Ричард покачал головой.
— У меня не было особого выбора, после того как я обнаружил пропажу документа. Кто-то прознал насчет меня… насчет нас нечто большее, чем можно считать безобидным. С заданием я не справился, и оставаться в Биргу для меня было бы небезопасно. Сюда за мной, по крайней мере, никто не нагрянет. — Он сухо усмехнулся. — Ирония в том, что если нас не уничтожат турки и каким-то чудом спасет дон Гарсия, то я, скорее всего, попаду в руки дознавателей ла Валетта.
— Я думаю, это для нас сейчас несущественно, — тихо сказал Томас. — Османы почти соорудили батарею, покрывающую бухту. А потому подкреплений из Сент-Анджело больше не будет.
Он поглядел на солдат, устало сидящих за баррикадой. Многие были ранены и перевязаны грязными повязками, а заострившиеся лица ясно говорили об истощении и покорности перед своей неизбежной участью. К сыну Томас обернулся с большой печалью.
— Надо было мне тогда, годы назад, наплевать на риск и бежать вместе с Марией в Англию. Тогда никого из нас здесь сейчас не было бы.
— Теперь уж поздно, — пожал плечами Ричард. — Ничего не изменить. И нет толку винить себя, отец.
Слово сорвалось с губ невзначай; оба внимательно посмотрели друг на друга.
— Я надеялся, что ты когда-нибудь, пусть хотя бы в конце, меня так назовешь. — Томас ласково потрепал юношу по руке. — Спасибо тебе.
— Я ведь ваш сын, — просто произнес Ричард.
Томас улыбнулся:
— Мой сын… Как отрадно это звучит. Я горжусь тобой. Уверен, что и мать тобой гордилась бы. — Томас поглядел вниз, между своих пыльных башмаков, и призадумался. — Надо же, каких дров мы успеваем наломать за свою жизнь. А ведь она на самом деле такая короткая… И вот он, результат. Такая зряшная трата сил… Я должен был удостоить вас лучшей доли. Жаль, что не сумел. Прости меня.
— Извиняться нет нужды, — устало сказал Ричард. — Кроме того, если мы умираем как мученики за веру, так ведь нам еще и уготовано место в раю, разве нет?
Томас секунду помолчал.
— Ты в самом деле веришь в райское блаженство, Ричард? В Бога, Христову веру, Библию?
Сын посмотрел с толикой обеспокоенности.
— Небезопасно озвучивать такие мысли при посторонних. Я лучше придержу их при себе.
— Теперь эта осторожность уже излишня. Мы здесь вне ее.
Ричард, набрав воздуха, выдохнул щеками и, помолчав, спросил:
— А вы, значит, правда не верите в римско-католическую церковь?
— Нет. Ни в католическую, ни в какую другую. Ни в церковь, ни в религию. Все это для меня мертво, и уже отнюдь не первый год.
