— Так их, Нечипор!
Запорожцы любили и уважали силу. Но Нечипора возмутило и взорвало обвинение в шпионстве, и он закричал бешено:
— Вы-ы! Вы все изменники и сумы переметные вместе с вашим кошевым.
Этого уже круг простить не мог. На Нечипора навалились кучей, подмяли его, повязали и оттащили к позорному столбу.
Теперь уже никто не мешал кругу приговорить единогласно: всему войску запорожскому идти на помощь Мазепе и королю, спасать Украину от ига москалей.
Когда гость и кошевой вернулись в курень, Герцык сказал:
— Ну, Костя, спасибо! Выручил ты меня.
— А как же? Долг платежом красен. Ай забыл, как ты меня, раненного, от татар уволок.
— Помнишь?
— Еще бы. Это на всю жизнь, Павло.
— Ох, худо, Костя. Этот Нечипор, увидишь, наделает нам хлопот.
— Ничего, Павло, не боись. Мы на таких тоже управу знаем. Гриц, — позвал кошевой и, когда явился казак, сказал ему тихонько: — Годи немножко и, пока светло, пойди к столбу, развяжи и отпусти Нечипора, скажешь, кошевой, мол, простил тебя, дурака. А как стемнеет, возьми моих хлопцев, добрый куль и… Сам знаешь.
Гриц ушел. Кошевой налил две чарки горилки.
— Ну, за добрый почин, Павло.
— За добрый.
Выпили. Закусили жареной рыбой.
— Я верно понял, Костя, Нечипор уже не будет болтать?
— Верно, Павло. С сего дня он станет с рыбами разговоры разговаривать. Ха-ха-ха, — затрясся Гордиенко от смеха и стал опять наполнять чарки горилкой.
Полковник Яковлев, получив приказ светлейшего «поспешать в Сечь и искоренить злокозненное гнездо изменников», вышел в поход с полком из Киева в конце апреля. В поддержку ему были обещаны драгуны под командой Волконского.
Меншиков не случайно придавал Яковлеву драгун. Сечь уже успела разгромить один полк, посланный на ее усмирение, подвергнув многих пленных пыткам, а часть из них отправив крымскому хану в рабство «ради вечной дружбы и союзу». Светлейший считал, что конфузия сия произошла из-за отсутствия кавалерии. И даже не обиделся на замечание фельдмаршала: «А я сколь раз об этом говорил уж».
Яковлев счел обязательным сообщить своим солдатам о страшной судьбе того полка, дабы настроить людей к битве не на жизнь, а на смерть. И солдаты поняли своего командира: пленных не брать.
Перед Переволочной разведка донесла Яковлеву, что там находится отряд запорожцев-мазепинцев. Переволочна была взята с ходу штурмом. Все не успевшие бежать запорожцы были убиты. Яковлев приказал уничтожить все лодки, баркасы и другие средства переправы. Он не мог догадываться, какой катастрофой обернется это в будущем для шведов.
После ухода основного Запорожского войска под бунчуком Кости Гордиенко к королю Сечь не опустела. В ней оставалось около двух тысяч казаков под командой наказного кошевого Кирика Коняловского. Они не только охраняли Сечь, но и ожидали подхода орды крымского хана, к которому возгорелись вдруг приязнью и с его помощью надеялись прогнать москалей с Украины.
Рано утром 14 мая казак, дежуривший на сторожевой вышке, вскричал:
— Браты-ы! Опять москали идуть!
Кирик сам забрался на вышку, взглянул на пылившую вдали колонну солдат и, спустившись вниз, распорядился:
— Вершние за мной, мы ударим их с правой руки. Пешие идуть им встречь.
Яковлев догадывался, что бежавшие из Переволочны наверняка сообщили запорожцам о его приближении. И поэтому, завидев вышки и земляные валы Запорожской Сечи, изготовил полк к бою. Он обратил внимание на пыльный шлейф, потянувшийся в сторону от крепости, и догадался, что запорожцы собираются окружить его конницей.
Вызвав командира первого батальона, находившегося на левом фланге, Яковлев приказал:
— Опасайтесь слева удара кавалерии. В случае нападения стройтесь в каре.
— Господин полковник, а где же драгуны? Нам без прикрытия не устоять.
— Драгуны будут позже. А нам надо продержаться до них любой ценой.
С визгом и свистом кинулись рассыпавшиеся по полю казаки на полк Яковлева. Первый ряд солдат, вскинув мушкеты, ударил по атакующим залпом с колена, второй ряд выстрелил из положения стоя. Казаки хотя и понесли потери, но знали, что третьего залпа не последует, поскольку солдаты не успеют зарядить мушкеты. И поэтому быстро бежали на сближение, чтобы начать рукопашную. Чем только не размахивали запорожцы — саблями, мечами, копьями, топорами и даже вилами и острогами.
Солдаты встретили их штыками, и в первые мгновения казалось, что повернут эту вольницу вспять. Но запорожцев прибывало все более и более, а тут еще на левый фланг навалилась со свистом и улюлюканьем их конница, ведомая самим кошевым.
Яковлев носился на взмыленном коне с одного фланга на другой и, пытаясь перекричать шум боя, командовал:
— В каре! Стройся в каре!
Однако построиться в каре в этой мешанине было невозможно. Эта свалка, когда солдаты смешались с казаками, была на руку запорожцам, привыкшим не ждать команд, а действовать самостоятельно и быстро.
Полк стал пятиться. Кошевой, заметив, что ему удалось отрезать от полка часть солдат, закричал что было духу:
— Держи полон, хлопцы-ы! Отходим.
Запорожцы стали отходить. Яковлев хотел проводить их залпом из мушкетов, но солдаты, разгоряченные и потрясенные рукопашной, долго не могли прийти в себя. Где уж тут засыпать в мушкет порох и загонять пулю! К обеду Яковлеву доложили: потери — триста человек, около двадцати солдат уведены в плен вместе с командиром первого батальона.
«Бог мой, — подумал Яковлев, — еще один такой бой, и пленят уже меня. Где же Волконский со своими драгунами?»
Еще не успели казаки насладиться победой и выпить за нее по чарке горилки, как со сторожевой вышки раздалось радостное:
— Браты-ы! Орда к нам скачет!
И на этот раз кошевой не поленился, забрался на вышку и, приставив ладонь козырьком к глазам, посмотрел на пылившую вдали конницу. Сказал уверенно:
— Это хан.
Слезши вниз, обратился к казакам:
— Ну вот, хлопцы, и этих москалей отправим на небо. За мной!
Первой из ворот, следуя за кошевым, вылетела конница, за ней, боясь опоздать к дележу добычи, рванулись пешие. Рванулись бегом, обгоняя друг друга. Бежали весело, шумно: дождались-таки хана!
Яковлев, увидев мчавшуюся на полк запорожскую конницу, тут же построил четкое каре, которое словно еж ощетинилось штыками. Правильно выстроенное каре для конницы почти неуязвимо.
— Пли! — крикнул полковник, подпустив запорожцев поближе.
Ударил дружный залп, несколько передних коней упало, перевернулось.
И тут, случайно оглянувшись, Яковлев увидел, как левее его каре, рассыпаясь по полю, несутся драгуны, сверкая палашами.
Дорого обошлась запорожцам ошибка дозорного и кошевого, принявших драгун Волконского за Орду, спешащую им на выручку.
Передние, увидев, что это не Орда, а тоже «москали», пришедшие своим на помощь, стали заворачивать коней. Но сзади, ничего еще не зная, не разбираясь в случившемся, напирали пешие.
— Хлопцы-ы, измена-а! — заорал кто-то.
Драгуны врубились в эту орущую толпу смешавшихся пеших и конных запорожцев. Когда эта толпа наконец-то поняла, что случилось, то в панике поворотила обратно под спасительные валы и плетни Сечи. В воротах образовалась свалка. Конные давили пеших, пешие валили коней вместе с седоками. Все лезли друг на друга. Крики, вопли, испуганное ржание коней неслись далеко окрест.
Сколь отчаянно смелы были запорожцы в предвкушении легкой победы и доброй поживы, столь растерянны и небоеспособны оказались при внезапной смене обстоятельств, обернувшихся не в их пользу.
Драгуны и полк Яковлева на плечах бегущих запорожцев ворвались в Сечь…
Когда красное солнце коснулось окоема, Сечь была уничтожена. Яковлев приказал зажечь ее со всех сторон. И запылали камышовые крыши, плетни палисада, вышки, амбары, курени. Все уже было высушено южным майским солнцем и горело споро и дружно.
Сечь виделась в сумерках уходившему прочь полку сплошным костром. Но вскоре он угас и стих.
А через день уже плавали, грая, в небе над ней тучи воронов, слетаясь на добрую поживу, на черную тризну по Запорожской Сечи, изменой отчине погубившей себя.
Глава двенадцатая
У СТЕН ПОЛТАВЫ
В начале апреля армия Карла XII появилась у стен Полтавы. Карл тут же в сопровождении небольшого эскорта отправился на рекогносцировку {226} к крепости, стены которой были сооружены из земляного вала и дубовых бревен.
— И это крепость? — спрашивал насмешливо король у скакавшего рядом Мазепы.
— Крепость, ваше величество, — несколько смущенно отвечал Мазепа, словно стыдясь за эти деревянные заборы. — Камня нет, приходилось строить из того, что под рукой.
