встретимся завтра в первой половине дня?
– Отлично, – согласилась я.
– На крепостной стене есть очень хорошее кафе, сразу за палаццо Манси. Увидимся там в полдень?
– Замечательно, – сказала я. – Хм… а как мы друг друга узнаем?
Он рассмеялся:
– Не беспокойтесь. Лукка маленький городок. Я замечу вас без труда.
Повисла пауза.
– До свидания, – попрощался он. И повесил трубку.
На следующее утро у меня снова разболелся живот. Боль была легкая, но не проходила. Я решила не обращать на нее внимания. Если после обеда все еще будет болеть, попрошу Джованну вызвать доктора. По дороге в кафе я размышляла над тем, как мне подступиться к главной теме в разговоре с Уильямом. Раньше я об этом не задумывалась и была не права. Мне предстояло пробудить печальные и болезненные воспоминания. Возможно, он вообще не желал говорить о матери. Возможно, он давно уже подвел черту. Разве он не начал новую жизнь здесь, вдали от Роксбери и улицы Сентонж? Жизнь мирную и провинциальную. И вот я возвращаю его в прошлое. Со всеми его мертвецами.
Мы с Зоэ обнаружили, что можно ходить по верху крепостной стены, окружающей старый город. Там пролегала широкая дозорная дорога, обсаженная каштанами. Мы продвигались вперед, лавируя между бесконечными волнами бегунов, гуляющей публики, велосипедистов, роллеров, мамаш с детьми, громко разговаривающих стариков, подростков на самокатах и туристов.
Кафе располагалось чуть подальше, в тени деревьев. С каждым шагом голова моя становилась все более пустой и легкой. На террасе никого не было, кроме какой-то пятидесятилетней парочки, поедавшей мороженое, и немецких туристов, сосредоточенно изучавших карту. Я надвинула шляпу на лоб и разгладила помявшуюся юбку.
Когда он позвал меня по имени, я читала Зоэ меню.
– Джулия Джармонд?
Я подняла глаза и увидела высокого, хорошо сложенного мужчину лет сорока. Он уселся напротив нас.
– Здравствуйте, – сказала Зоэ.
Мне не удалось выдавить ни слова. Я молча на него смотрела. В его густых светлых волосах уже пробивалась седина. На лбу появились залысины. Квадратная челюсть. Крупный красивый нос.
– Здравствуй, – ответил он Зоэ. – Попробуй-ка лучше тирамису. Тебе очень понравится.
Потом он снял солнечные очки и закрепил их на голове. У него были глаза его матери. Бирюзовые и миндалевидные. Он улыбнулся.
– Значит, вы журналистка? Работаете в Париже, как я понял из Интернета?
Я нервно прокашлялась, теребя часы на руке.
– Я тоже посмотрела в Интернете. Ваша последняя книга, «Тосканские застолья», выглядит замечательно.
Уильям Рейнсферд вздохнул и похлопал себя по животу.
– Ох! Эта книга стоила мне пяти лишних кило, которые так и не удалось скинуть.
Я заулыбалась. Перейти от этой милой и приятной беседы к тому, что меня волновало, будет непросто. Зоэ пристально на меня посмотрела, словно призывая к порядку.
– Спасибо, что пришли… Мне это очень важно…
Мой голос прозвучал фальшиво.
– К вашим услугам, – улыбнулся он и щелкнул пальцами, подзывая официанта.
Мы выбрали тирамису с кокой для Зоэ и два капучино.
– Вы первый раз в Лукке? – спросил он.
Я кивнула. Над нами склонился официант. Уильям Рейнсферд сделал заказ на быстром и певучем итальянском. Оба над чем-то засмеялись.
– Я часто хожу в это кафе, – объяснил он. – Люблю здесь посидеть. Даже в такую жару, как сегодня.
Зоэ приступила к дегустации своего тирамису, позвякивая ложечкой о края розетки в общем молчании, воцарившемся между нами.
– Так чем я могу вам помочь? – весело спросил он. – Мара сказала, что речь пойдет о моей матери.
Я мысленно поблагодарила Мару. Она облегчила мне задачу.
– Я не знала, что ваша мать умерла, – начала я. – Мне очень жаль.
– Ничего страшного, – пожал он плечами. Положил сахар в кофе. – Это случилось уже так давно. Я тогда был ребенком. Вы ее знали? На вид вы кажетесь слишком молодой.
– Нет, на самом деле я лично не встречалась с вашей матерью. Так получилось, что я скоро должна переехать в ту квартиру, где она жила во время войны. На улице Сентонж, в Париже. И я знакома с близкими людьми вашей матери. Поэтому я здесь и так хотела вас увидеть.
Он поставил чашку и спокойно на меня посмотрел. Глаза его были безмятежны и задумчивы.
Под столом Зоэ положила свою влажную ладошку на мою голую коленку. Я проводила глазами пару велосипедистов. Стояла изнуряющая жара. Я сделала глубокий вдох.
– Даже не знаю, с чего начать, – неуверенно забормотала я. – Думаю, вам тяжело к этому возвращаться, но я чувствую, что должна. Семья моего свекра – их фамилия Тезак – познакомилась с вашей матерью на улице Сентонж в сорок втором году.
Мне казалось, что фамилия Тезак должна быть ему знакома, но он и бровью не повел. Название улицы Сентонж тоже не возымело никакого эффекта.
– Учитывая все, что там произошло, я имею в виду трагические события июля сорок второго и смерть вашего дяди, для меня было очень важно сказать вам, что семья Тезак никогда не забывала вашу мать. Особенно мой свекор, который вспоминал ее каждый день своей жизни.
Опять молчание. Глаза Уильяма Рейнсферда прищурились.
– Я очень сожалею, – поспешно добавила я, – я знала, что вам будет тяжело, простите меня.
Когда он наконец заговорил, у него был странный, словно придушенный голос.
– Что вы называете «трагическими событиями»?
– Ну как, облаву Вель д’Ив… – пролепетала я. – Еврейские семьи, арестованные в Париже в июле сорок второго…
– Продолжайте.
– И еще лагеря… Семьи, отправленные из Дранси в Освенцим…
Уильям Рейнсферд развел руками и покачал головой:
– Поверьте, я искренне сожалею, но я не понимаю, какое отношение все это имеет к моей матери.
Зоэ и я смущенно переглянулись.
Прошла минута, никто не сказал ни слова. Мне было очень не по себе.
– Вы говорили о смерти моего дяди? – наконец уточнил он.
– Да… Мишеля. Младшего брата вашей матери. Это произошло на улице Сентонж.
Опять молчание.
– Мишель? У матери никогда не было брата по имени Мишель. И я никогда ничего не слышал об улице Сентонж. Думаю, мы говорим о разных людях.
– Имя вашей мамы Сара? – запинаясь, переспросила я.
– Именно так. Сара Дюфор.
– Да, Сара Дюфор, это точно она, – с готовностью подтвердила я. – Или, вернее, Сара Старзински.
Я надеялась, что в его глазах появится свет понимания.
– Простите? – Его бровь поползла вверх. – Сара – кто?
– Старзински. Девичья фамилия вашей матери.
Уильям Рейнсферд смотрел на меня, выпятив квадратную челюсть:
– Девичья фамилия моей матери Дюфор.
В голове у меня прозвенел сигнал тревоги. Что-то пошло не так. Он ничего не знал.
Еще не поздно уйти, сбежать, прежде чем я вдребезги разобью спокойную жизнь
