Манджу не знала точного местонахождения брата, лишь что он где-то в Малайе. Она написала, чтобы сообщить, что здорова, а ее беременность протекает спокойно. Но Нил и его родители тревожатся за Дину, он уехал в Малайю несколько месяцев назад, и с тех пор о нем не слышали. Они были бы рады, если бы Арджун его нашел. Вероятно, он остановился в Морнингсайде, у Элисон, которая недавно потеряла родителей. Манджу сообщила адрес.
В тот же день Арджун взял взаймы штабной Алвис и поехал в Сангеи-Паттани. Он зашел в китайский ресторан, где они с Харди пару раз обедали, позвал его владельца Ах Фатта и показал ему адрес.
Тот отвел Арджуна в сторонку, в тенистую аркаду, и указал на стоящий через дорогу красный родстер. Это машина Элисон, объяснил он Арджуну, каждый в городе ее знает. Элисон пошла к парикмахеру и вернется через несколько минут.
- Вот она.
На ней был чёнсам [46] из черного шелка с разрезом от ступни до колена. Волосы обрамляли лицо, как отполированный шлем, их черный блеск контрастировал с мягким сиянием кожи.
Арджун уже несколько недель не разговаривал с женщиной, прошло очень много времени с тех пор, как он видел настолько привлекательное лицо. Он снял фуражку и мял ее в руках. Он уже было собрался подойти и представиться, когда красная машина сорвалась с места и исчезла на дороге.
***
Теперь периодическое оживление на склонах горы и правда стало предзнаменованием приезда Элисон. Поднявшиеся над пологом леса птицы стали для Дину точным признаком, что пора бежать вниз, к проему, чтобы посмотреть вниз, и часто это и правда оказывалась Элисон, одетая в одно из своих мрачных черных платьев, которые носила в офисе. Зная о его присутствии, она смотрела вверх и махала, и уже перебираясь через ручей начинала расстегивать блузку и ремень. На поляну она вступала уже раздетой, и Дину ожидал там, готовый щелкнуть затвором.
Казалось, что часы, которые он провел, приноравливая глаза к склонам горы, явились бессознательной подготовкой к этому, к Элисон. Он потратил много времени, думая о том, куда ее поставить, к какой стене или цоколю, представлял ее сидящей наверху, выглядывающей из-за притолоки, одна нога впереди, а другая сзади, согнута в колене. Между ее ногами он замечал просвечивающие бороздки латерита или мягкие холмики мха, как визуальное эхо трещинок и изгибов ее стела.
Но ее материальное присутствие быстро разрушало эти тщательно придуманные схемы. Как только ее тело оказывалось там, где он хотел, что-то шло не совсем так, он хмурился в квадратную рамку видоискателя и снова вставал на колени возле нее, мягко погружая пальцы в эластичную твердость бедер, перемещая ее ноги на микроскопическое расстояние. Сдвинув ее ноги вместе или чуть-чуть раздвинув, он проводил пальцем по треугольнику ее лобка, иногда приглаживая волосы, иногда растрепывая. В обрамлении видоискателя, неестественно четкие, эти детали, казалось, приобретали огромное значение. Стоя на коленях у ее ног, Дину проводил мокрым пальцем по линии волос, чтобы оставить блестящий влажный след.
Элисон смеялась над той невообразимой серьезностью, с которой Дину совершал эти интимные ласки, только чтобы отбежать обратно к камере. Когда заканчивалась пленка, она останавливала Дину, прежде чем он успевал начать новую.
- Нет. Хватит. Теперь иди сюда.
Она нетерпеливо тянула его за одежду - рубашка тщательно заправлена за пояс, под ней майка.
- Почему ты просто всё это не снимаешь, приходя сюда, как делаю я?
Он сердился.
- Я не могу, Элисон, это не по мне...
Она усаживала его на каменный цоколь и срывала с него рубашку. Оттолкнув его, Элисон заставляла его лечь на камень. Он закрывал глаза, подложив под голову ладони, а она становилась над ним на колени. Когда в голове прояснялось, Дину видел, как она улыбается, как львица над добычей, сверкая зубами. Ее черты были такими совершенными, как только можно себе представить - горизонтальные линии лба, бровей и губ, прекрасно сбалансированные с вертикалями прямых черных волос и тонкими нитями морщинок, обрамляющих рот.
Она читала в его глазах отражение этих мыслей и громко смеялась.
- Нет. Эту фотографию ты не увидишь нигде, кроме собственной головы.
А потом, быстро, но методично, он снова одевался, тщательно заправляя рубашку в брюки и застегивая ремень, наклонялся, чтобы завязать шнурки парусиновых туфель.
- Зачем тратить на это время? - дразнила Элисон. - Всё равно придется снимать.
Он отвечал серьезно и без улыбки.
- Так нужно, Элисон... Я должен быть одет, когда работаю.
Иногда ей становилось скучно столько времени сидеть. Часто она что-то бормотала под нос, пока он настраивал камеру, на малайском, тамильском и китайском, вспоминая мать и отца, вслух размышляя о Тимми.
- Дину - однажды вскричала Элисон в отчаянии. - Мне кажется, что ты больше обращаешь на меня внимания, когда смотришь через камеру, чем когда лежишь рядом.
- И что в этом плохого?
- Я не просто объект, на котором можно сфокусировать камеру. Иногда мне кажется, что тебя только это во мне интересует.
Он увидел, что Элисон расстроена, и бросил штатив, чтобы сесть рядом с ней.
- Так я вижу тебя лучше, чем любым другим способом, - сказал он. - Если бы я разговаривал с тобой часами, то и тогда не узнал бы лучше. Я не утверждаю, что это заменяет разговоры, просто это мой способ... мой способ понимания... Не думай, что для меня это легко... Я никогда не снимал портретов, они меня пугают... эта интимность... так долго находиться в чьем-то обществе... Я никогда не хотел снимать портреты... а еще меньше - обнаженную натуру. Это мой первый опыт, и мне нелегко.
- Я должна быть польщена?
- Не знаю... но я чувствую, что фотографии помогают мне тебя понять... Думаю, я знаю тебя лучше, чем кого-либо.
- Только потому что снял несколько фото? - засмеялась она.
- Не только поэтому.
- А что тогда?
- Потому что это самый интимный способ, которым я пытаюсь понять кого-либо... или что-либо.
- Ты хочешь сказать, что не узнал бы меня без своей камеры?
Он опустил взгляд на руки и нахмурился.
- Вот что я тебе скажу: если бы я не провел это время с тобой, здесь, делая фотографии... Я бы не был в этом так уверен...
- В чем?
- Что я тебя люблю.
Она удивленно села, но прежде чем успела заговорить, Дину продолжил:
- И я также знаю...
- Что?
- Что хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.
- Выйти за тебя замуж? - Элисон положила подбородок на колени. - Почему ты решил, что я выйду замуж за человека, который может разговаривать со мной только с помощью фотоаппарата?
- Так ты не выйдешь?
- Не знаю, Дину, - она нетерпеливо покачала головой. - Зачем выходить замуж? А так чем плохо?
- Брак, такой, как я хочу, заключается не только в этом.
- Зачем всё портить, Дину?
- Потому что я этого хочу...
- Ты меня не знаешь, Дину, - она улыбнулась, погладив его по макушке. - Я не похожа на тебя. Я упрямая и испорченная, Тимми называл меня капризной. Ты меня возненавидишь через неделю после свадьбы.
- Думаю, об этом мне судить.
- И зачем жениться? Тимми здесь нет, как и родителей. Ты видишь, насколько нездоров дедушка.
- Но что если...? - он наклонился, чтобы положить руку к ее животу. - Что если будет ребенок?
Она пожала плечами.
- Тогда и посмотрим. А пока давай будем довольствоваться тем, что имеем.
***
Без единого слова по этому поводу вскоре после их первой встречи Дину понял, что между ним и Илонго существует какая-то связь, о которой знает Илонго, но ему самому она неведома. Это понимание постепенно крепло в результате их разговоров, взрощенное на вопросах и периодических уклончивых ремарках, на любопытстве Илонго относительно дома семьи Раха в Рангуне, на его интересе к семейным фотографиям, на том, как в его речи выражение "твой отец" постепенно потеряло местоимение.
Дину понял, что его готовят, и когда Илонго решит, что время пришло, он расскажет о том, что их связывает. Это понимание будило в Дину на удивление мало любопытства, и не просто потому, что его внимание было целиком приковано к Элисон. Но и из-за самого Илонго, было в нем нечто настолько вызывающее доверие, что Дину не торопился ему признаться в своих догадках.
Помимо Элисон, в Морнингсайде Дину чаще всего виделся в Илонго и зависел от него во многих мелочах - отправке писем, обналичивании чеков, велосипеде взаймы. Когда он решил устроить собственную темную комнату, именно Илонго помог ему найти в Пенанге подержанное оборудование.
Однажды в воскресенье Дину сопровождал Илонго в еженедельной поездке в Сангеи-Паттани вместе с Саей Джоном. Они посетили ресторан Ах Фатта, где Сая Джон как обычно передал конверт.
- Я делаю это в память о жене, - сказал он Дину. - Она была из народности хакка, по обоим родителям, и всегда говорила, что я тоже хакка, хотя никто не мог судить об этом наверняка, раз я никогда не знал родителей.
