— Заткните ему глотку. Тащите наверх.
И Торчину заткнули рот его же шапкой и связанного потащили на берег.
— Все на коней, — приказал Горясер.
Дружинники покарабкались вверх. Княжеские отроки все еще стояли в оцепенении. Горясер спросил:
— Как там князь?
К Глебу подбежал Моисей Угрин, склонился над ним, выпрямился, сказал дрогнувшим голосом:
— Князь мертв.
— Какая беда, — вздохнул Горясер. — Мы накажем убийцу, он заплатит нам своей головой.
И, повернувшись, направился вверх за своими дружинниками, в душе ликуя и гордясь содеянным: длань Перуна настигла еще одного властного киевлянина.
Нет, не врут волхвы, не врут.
изантийское посольство, прибывшее в Киев, остановилось на подворье митрополита. И вскоре явился в великокняжеский дворец служка митрополита спросить великого князя Святополка Ярополчича, когда он сможет принять византийского посланца.
— Завтра в полдень, — сказал Святополк, а когда служка ушел, спросил Бориса: — Это почему же византиец сначала к митрополиту пожаловал?
— Наверное, потому, что и тот и другой греки. И потом, пусть их. Тебе меньше забот.
Встреча императорского посла была назначена в самом большом зале дворца, где стоял великокняжеский столец — кресло с высокой расписной спинкой и резными подлокотниками, на концах которых, разинув пасти, сидели львы, сверкая изумрудными глазами. Вдоль стен тянулись длинные лавки, застланные коврами. На них обычно восседали бояре и дружинники, когда призывал их на совет князь.
К приему императорского посла Святополк облачился в тяжелое, украшенное драгоценными каменьями платье: водрузил на себя сверкавшие золотом бармы, шапку алого бархата с собольей опушкой, тоже усыпанную алмазами и жемчугом.
По лавкам, ближе к стольцу, рассеялись бояре, воеводы, тысяцкий. По правую руку от стольца сел князь Борис, по левую — казначей Анастас. Сзади встали два гридня-телохранителя в калантарях с начищенными до зеркального блеска пластинами.
Гридни стояли и у дворцового крыльца, и на самом крыльце тоже, все одетые в свои лучшие платья. Все это должно было убедить византийца, сколь уважителен киевский князь к императорскому посланцу да и к самой империи.
Когда посол подошел к крыльцу со своей свитой, на крыльце явился боярин и торжественно произнес:
— Великий князь земли Русской Святополк Ярополчич ждет тебя. Пожалуй к нам, — и поклонился послу.
Тот неспешно поднялся на крыльцо и прошел вслед за боярином в зал. А тот, войдя в зал, опять провозгласил:
— Великий князь, к тебе пожаловал посол императора Василия Романовича. Принимай его, — и с поклоном отступил в сторону, как бы давая византийцу дорогу к стольцу.
Посол остановился шагах в десяти перед стольцом, церемонно поклонился:
— Великий князь, я послан моими императорами поздравить тебя с вокняженьем над землей Русской, передать тебе их грамоту и подарки.
Неуловимым движением византиец извлек из-за обшлага пергаментный свиток с царской печатью и с поклоном протянул его в сторону стольца. Анастас вскочил с лавки, подошел к послу, принял грамоту и, передав ее Святополку, сел на место.
Посол хлопнул в ладоши, и тут же в дверь стали входить один за другим его слуги, внося подарки и складывая их к подножию стольца. Были там дорогие шелковые паволоки, аксамиты, серебряные сосуды, амфоры с дорогими винами, фрукты и даже сирийский меч, отливавший синевой.
— Я благодарю высоких братьев наших императоров Василия и Константина, — заговорил Святополк, — за их щедроты к нам.
Он понимал, что посол явился не только для того, чтобы поздравить и вручить подарки. Наверняка у византийских монархов есть к Киеву какая-то неотложная просьба. Он почти угадывал ее. «Будут просить войска. А где мне его взять? Да еще в то время, когда, того гляди, явится с новгородцами Ярослав».
И чтоб как-то сгладить свой будущий отказ Византии, великий князь сказал:
— Всякий дар красен отдаром, и мы с братом моим Борисом Владимировичем подумаем, чем одарить императоров Василия Романовича и Константина Романовича.
— О-о, князь, — возразил посол, — это дар от чистого сердца в знак скрепления нашего союза.
«Знаем мы ваше «чистое сердце», — подумал Святополк, а вслух спросил:
— Как здоровье наших царственных родичей?
— Спасибо, князь. Императоры оба, слава Богу, здоровы, чего тебе желают от чистого сердца.
— Как война их с болгарами? — спросил Святополк, давно знавший, что она окончилась победой Византии. Но посла надо было натолкнуть на похвальбу этой победой, чтобы потом легче отказывалось, мол, побеждаете, какое вам еще войско надо?
— О-о, наконец-то, провоевав с Болгарией более тридцати лет, мы в прошлом году победили их окончательно. Император Василий с Божьей помощью взял в последней битве в плен пятнадцать тысяч болгар.
— Да? — вскинул брови Святополк. — За такой полон можно озолотиться.
— Но нет, Багрянородный дал им всем свободу, — молвил посол с торжеством.
— Свободу? — удивился Святополк, и даже бояре на лавках завздыхали, переглядываясь в удивлении: «Какой же умный отпускает полон?»
Вполне насладившись произведенным впечатлением, посол наконец дополнил:
— Но перед тем ослепив всех.
— Как? — воскликнул Борис, даже привстав на лавке. — Всех ослепил?
— Ну не всех. Из пятнадцати тысяч оставил сто пятьдесят зрячих, чтобы каждый из них мог вести за собой свою сотню слепых, но и зрячим оставил лишь по одному глазу.
Больше всего эта новость подействовала на Бориса, — может, оттого, что он доводился сыновцом императорам-изуверам. На некоторое время в зале установилось молчание, бояре лишь обменивались взглядами: ну и ну! Кто ж может быть более жесток, чем византийцы? Пятнадцать тысяч! Целый город можно было заселить, именно так и действовал покойный Владимир Святославич. В конце концов, лучше в рабство продать — хошь бы и по гривне! Ой-е-ей! Наконец не выдержал боярин Ляшко, вздохнул:
— Какая в том корысть» была?
— Как какая? — удивился посол, словно только и ждал этого вздоха. — Войне-то конец. Они же, болгары, терзали нас с девятьсот восемьдесят первого года, это считай тридцать три года. А отныне смирились. Поняли, с империей лучше в мире жить.
«Или припугивает, — гадал Святополк. — Но тогда к чему подарки?» И, решив еще более обезопаситься, спросил:
— А как наша русская дружина показала себя?
— О-о, русские славно воевали, не зря им при победе в Пелагонии император отдал треть добычи. Это самая близкая к императорам и надежная дружина, ваши русские.
«Теперь не попросит, — успокоился Святополк. — Итак, у них шесть тысяч наших, да еще каких. Куда ж еще больше?»
Однако посол, видимо, думал иначе и потому, закончив хвалебное слово русским воинам, приступил к главному, из-за чего и прибыл в Киев:
— Но пока император усмирял болгар, у нас восстал Херсонес.
— Чернь?
— Если бы. Восстание возглавляет сам архонт[110] Георгий Дзулос. Ему так доверяли, а он поднял город против императоров.
— А чего же они хотят?
— Как чего? Отложиться хотят от Византии. Это мыслимо ли — дети против матери своей?
«Вот и в империи то же, что у нас, — подумал Святополк. — Там Херсонес, у нас Новгород выпрягся. И откуда эта зараза пошла, всем вдруг отделяться захотелось? Самостоятельностью заболели».
— Император очень надеется на твою помощь, великий князь, — наконец высказал посол главное, зачем явился, но произнес это негромко.
— Я бы рад, но чем я могу помочь?
— Дружиной, князь. Тебе тут близко, спустишься по Днепру — и вон уж Херсонес. Так твой отец Владимир Святославич ходил к нему. Об оплате можешь не беспокоиться, третья часть добычи твоя, князь. Рабами ополонишься. Много, может, и не будет, но тыщи две-три сможешь взять.
— Но у Херсонеса же флот свой, они не подпустят нас, — пытался хоть как-то отговориться Святополк.
— Император пошлет свой флот под командой Монго, и он сожжет все их корабли. Ну, князь? Соглашайся.
Конечно, в другое бы время условия, наверное, были приняты, были они даже выгодными: третья часть добычи, несколько тысяч пленных. Очень выгодны. Но только не сейчас, когда сам Киев вот-вот окажется под ударом. Ярослав у варягов нанимает войско, Глеб убит, Станислав вряд ли примет сторону Святополка. И отказывать сразу, пожалуй, нельзя. Неуважительно по отношению к императорам. Да и союз с ними терять никак нельзя.
— Мы должны подумать, — сказал Святополк. — Посоветоваться.
