– Брысь отсюда! – процедил, не глядя на мародеров, Приск. – Или так огрею….
Он не договорил, пригрозил демонстративно палкой из лозы, которой редко пользовался, но сейчас взял с собою.
– Ладно, мы и так собирались уходить, – буркнул ауксиларий, выползая из ямы.
Его место тут же занял Малыш и, не чураясь столь низкой работы, стал укладывать свертки на дно каменной ямы. Тел было много, но всю яму они заполнить никак не могли. Сюда же Приск положил сверток с найденными в Сармизегетузе игрушками – деревянными куколками да лошадками.
– Зачем все это? – спросил Тиресий.
– Не знаю. Так попросил Бицилис, – отозвался Малыш.
– Может быть, они должны прожить еще одну жизнь на земле? А для этого их тела не должны успеть разложиться? – предположил Приск.
Кука пожал плечами: никто из них толком ничего не знал о верованиях даков.
Уже сверху задвинули плиты, как вдруг Малыш всполошился и одну из них стал вновь поднимать.
– В чем дело-то? – окликнул его Приск. – Забыл чего? – Ему хотелось как можно быстрее все закончить и уйти.
– Монеты для Харона.
– Они же даки! Мы даже не знаем, есть ли у них Харон, – отозвался Кука.
– Харон есть у всех, – буркнул Малыш
Мелких монет у него при себе не нашлось, и он бросил в могилу два римских денария чеканки Траянова времени, оба с ликом императора.
После чего плиту вновь опустили. Поверх накидали землю да дерн, положили камни.
Никто уже никогда не найдет эту могилу, весною покроет ее трава, через год начнут расти здесь первые елочки – через сто лет встанет лес до неба, как всюду вокруг. К тому времени все, кто лежит в этой яме, успеют прожить свою жизнь заново.
Приску очень хотелось думать, что так и будет.
Лето 859 года от основания Рима
Капилна
Сабиней догнал отряд Децебала в Капилне. Флорис так выдохлась, что теперь он нес и вещи, и ребенка. Впрочем, вещей стало намного меньше: часть продуктов они съели, а без чего могли обойтись – бросили. В конце концов остался лишь мешок с едой, одно одеяло (Сабиней вполне обходился плащом) да сетка с едой, весьма уже похудевшая. Ребенок хныкал от голода. Флорис нажевала малютке хлеб, завернула в тряпицу и дала пососать эту нехитрую кашу.
Они долго карабкались к Капилне по крутой дороге, но их никто не остановил и не окликнул. Ворота крепости стояли нараспашку. Сабиней отметил, что, похоже, Капилну даже не собираются оборонять. Несколько человек вынимали камни в основании башни и прятали в импровизированный тайник серебряные и бронзовые украшения. Они проводили пришедших настороженными взглядами, после чего продолжили свое занятие. Во дворе стояли два десятка лошадей, многие уже взнузданные, на вьючных лошадях были накручены одеяла и мешки с продовольствием. Похоже, Децебал готовился отправиться в путь.
В жилой башне был накрыт стол, командовавший крепостью пилеат и его люди делили трапезу с великим царем. Сабиней и Флорис, войдя, тут же уселись за стол. На них, казалось, никто не обратил внимания, только жена пилеата повернулась к Флорис и поставила перед ней кувшин с молоком.
В ответ Флорис кивнула и неожиданно заплакала: она вдруг поняла, сколько им еще придется идти и что – пережить. Накануне вечером у нее даже мелькнула мысль: а зачем они бегут, почему не сдаться? Она – римлянка, сестра признает ее, Гай Приск – тоже. Как и когда это может произойти, Флорис понятия не имела, но странная надежда на избавление, на возвращение в Эск, вдруг окрылила ее и прибавила смелости. Она заговорила с Сабинеем о возвращении.
– Нет, – отрезал комат. – Даже если ты вернешь себе свободу (во что я верю с трудом), что станется со мной, ты знаешь? Меня превратят в раба, более того – в гладиатора. Я умру, сражаясь на арене.
Она смотрела на него полными слез глазами.
– А наш сын, – продолжал Сабиней. – Он вырастет рабом. Если вырастет. Ты хочешь видеть нашего сына рабом?
Она замотала головой и прижала Луция-Торна к себе.
Сейчас, за столом в Капилне, она с надеждой посмотрела на мужа. Они спасутся. Ее муж – герой. Сильный, смелый, упорный. Сабиней сидел подле Децебала и о чем-то тихо говорил. Но царь его, похоже, не слушал.
Внезапно Децебал поднялся.
– Мы возвращаемся! – воскликнул он.
Сабиней тоже вскочил.
– Великий царь! Сармизегетуза пала! Куда нам возвращаться?!
– Будет гроза, будет потоп, вода смоет чужаков с моей земли… Я вернусь, и город будет отстроен… Замолксис… – Он поднял руку к потолку.
Флорис в испуге посмотрела на хозяйку.
У той дрожали губы, она силилась что-то сказать, но не могла.
– Я не вернусь, – сказал Сабиней.
– Замолксис не отнимет у меня моего царства! – Децебал вышел из трапезной, не оборачиваясь.
Телохранители в растерянности переглянулись.
Жена пилеата схватила Флорис за руку.
– Возьми лошадь, возьми припасы… уходи. Скорее…
Она вдруг жарко поцеловала Флорис в лоб, потом сорвала с запястья серебряный браслет и надела на руку Флорис.
– Торопись!
Когда Флорис выскочила из башни, Децебал уже был в седле и подъезжал к воротам.
– Нам разрешили взять одну из лошадей, – сказала Флорис телохранителю.
Тот покорно вручил женщине поводья серой немолодой кобылы.
– Идем, – сказал Сабиней. – Как только Децебал умрет, все крепости падут к ногам римлян. Нам надо торопиться.
– Умрет? – переспросила Флорис, глядя на понурую спину правителя, что исчезала, будто тонула, за срезом крутого спуска дороги.
– Умрет, – ответил холодно Сабиней.
Он подсадил Флорис на лошадь, подал ей ребенка, перекинул сумки с провизией и повел лошадь с холма.
* * *
Добрые вести приходили в лагерь Траяна чуть ли не каждый день. Гонцы наперебой сообщали: захвачена крепость, поселок, взяты сотни и сотни даков в плен.
После того как пала Сармизегетуза, сдались Костешти и Блидару, Капилна практически без боя открыла ворота и тут же безжалостно была сожжена. От Лузия Квиета пришло известие, что он не только захватил и сжег Пироборидову, но и дошел до места, где когда-то стоял Апул. Затем он двинулся вверх по «золотой реке», ведомый римскими дезертирами, взял Потаиссу, Напоку, Поролиссий, ворота которых открывались сами, ибо прежде всадников Лузия Квиета достигало этих земель известие, что пала Сармизегетуза и Децебал бежал. Вслед за всадниками шел легион под командованием Сосия Сенециона, занимая более мелкие форты и поселения рудничных поселков, деловито забирая все, что можно было забрать, ставя людей Траяна надзирать за захваченными рудниками, ибо рудники, бывшие прежде царской монополией, тут же становились монополией императорской.
На месте бывшего Апула срочно закладывали крепость, здесь отныне должен был стоять Тринадцатый легион Гемина. О том, что надобно спешить, напомнили сами даки: пока легионеры разгружали корабли с зерном, шайка разбойников человек в двести напала на легионеров и порт. Подобные вылазки даки устраивали повсюду. Но это были судороги умирающего, агония огромного сильного тела, лишившегося головы.
Тем временем в Рим спешил гонец с известием, что Дакия завоевана. В третий день до ид августа[94] в столице официально было провозглашено, что огромное царство, столь огромное, что могло сравниться только с завоеваниями Юлия Цезаря в Галлии, принадлежит отныне Сенату и народу Рима.
* * *
Тиберий Клавдий Максим, эксплоратор Второй Паннонской алы с двойным окладом, занимался делом хлопотным и не слишком почетным. С турмой всадников вылавливал он по горам дакийских беглецов – стариков да малых детей не брал – возни с ними много, а вот красивых женщин и уж тем более – мужчин, способных держать оружие, без всяких расспросов вязали и отправляли в ближайший римский лагерь. Подростков тоже хватали – парни да девчонки тринадцати – пятнадцати лет особенно ценились на невольничьих рынках: их еще можно приучить к неволе, приспособить к ремеслу и заставить забыть прежнюю жизнь, взрослым же мужчинам оставалось два пути – в рудники или в гладиаторские школы, а то и сразу – на арену амфитеатра.
Тиберий был старый служака, в этом году ему исполнилось сорок пять. Он служил еще при Домициане в Седьмом Клавдиевом легионе знаменосцем в отряде конной охраны легата, но потом поссорился с легатом и перевелся в Паннонскую алу, что в его случае выглядело как унизительное понижение.
На Дакийских войнах Траяна Тиберий отличился, но не так, чтобы выслужить себе особые награды и с легким сердцем уйти в почетную отставку. Напророчила ему гадалка, что суждено Клавдию Максиму свершить нечто такое, отчего его имя навсегда сохранится для потомков. Но ловля несчастных пленников не сулила ни славы, ни особой награды.
Когда увидел он в небольшой долинке отряд всадников, то поначалу решил, что это обычные беглецы. Правда, вскоре понял – нет, не обычные. Во-первых, все даки были конные, что смотрелось странно: всадники давно исчезли из этих мест, кто мог удрать, давно скрылся на востоке. Во-вторых, у них были с собой вьючные лошади. И, в-третьих, Клавдий разглядел на голове одного из них суконную шапку.
