Командор Врангель был отправлен в Петербург, чтобы царь Петр мог допросить его о положении дел в Швеции.
Сенявин же со своей эскадрой и взятыми судами отправился в Ревельский порт.
Захваченные корабли были в течение нескольких недель полностью отремонтированы и зачислены в состав русского флота под прежними своими названиями. Петр никогда не переименовывал трофейные корабли.
— Пускай в плаваниях по морям, — говорил царь, — напоминают врагам об их позоре, а русским морякам — о нашей боевой славе.
«Вахмейстер» и «Карлскрон-Вапен» участвовали в последующих кампаниях русского флота и часто упоминались в реляциях.[214]
Победа при Эзеле была первой победой русского флота в открытом море; до тех пор сражения происходили в теснинах, среди шхер, и больше походили на сухопутные битвы, с той разницей, что под ногами сражавшихся была не твердая земля, а палуба судов. Но при Эзеле молодые русские флотоводцы в своем умении маневрировать превзошли шведов, линейный флот которых существовал уже давно.
Егор Марков вернулся с завода в Петербург с намерением прожить дома недели три-четыре. Но уже через три дня его потянуло обратно. Всевозможные проекты о том, как добиться уплотнения пороховых крупинок, теснились у него в голове, сменяя один другой. Егор почувствовал, что долго в городе ему не выдержать, и начал собираться.
Аграфена взмолилась:
— Пожил бы дома хоть месяц, бессовестный! Вон и брата сколь времени не видал, а ему, гляди, опять на царскую службу идти!
— Да мы, матушка, с Ильей обо всем уже вдосталь наговорились. Он мне и про морскую службу, и про походы свои, и про славный бой при Эзель-острове — все рассказал.
* * *
Егор ехал по грязной кочковатой дороге, а в мыслях неотвязно вертелось все одно и то же:
«Как уплотнить пороховые частички? Как сжать мельчайшие блесточки серы, селитры, угля так, чтобы они слились нераздельно, прочно? Для этого надобно постоянное давление при непрерывном вращении… Вращение и давление…»
И тут Егора осенила мысль, которую он искал так долго.
— Жернова! — радостно воскликнул он.
— Ась? — обернулся ямщик.
— Ничего, ничего, погоняй скорее!.. Жернова, жернова! — повторял Егор. — Как это я раньше не догадался? Так вот тот секрет, который скрывают иноземцы! — Марков радостно рассмеялся. — Понятно, почему они и близко не подпускают к своим мельницам: ведь достаточно понимающему человеку услышать шум жерновов, и все станет ясно! Теперь ты от меня не уйдешь! — Он, смеясь, погрозил рукой в пространство. — Мельница должна молоть, а не толочь, вот оно дело-то в чем!
Ямщик, обеспокоенный громким разговором седока с самим собою, обернулся:
— Константиныч, с тобой ладно ли?
— Ладно, все ладно, Ермила, ты только погоняй вовсю!
* * *
Вбежав к Бушуеву, Егор обхватил его и начал кружить по комнате, распевая во все горло:
— Жернова, жер-нова, же-ер-но-о-ва-а!
— Али ты спятил, Егор Константиныч?
— Ничуточки, Елпидифор Кондратьич! Понимаешь ли, до чего я додумался?!
Он рассказал управляющему свою идею. Против ожидания Маркова, старый мастер встретил его открытие хладнокровно:
— Гм! Жернова?.. Это для меня не новость.
— Как — не новость? — вскипел Егор. — Что же ты молчал?
— Да о чем говорить-то? Про жернова я еще от отца слыхал, когда мальчонкой был. Пользовались ими в старину, лет полета тому назад, а может, и побольше…
— Ну и что же?
— А потом бросили!
— По какой причине?
— Этого я тебе точно не скажу, Егор Константиныч, я тогда несмышленыш был. Главная причина, пожалуй, та, что очень часто смесь под жерновами взрывалась…
— А какое качество пороха было?
Бушуев рассмеялся:
— Эк, спросил тоже — качество! Да об ту пору никаких качеств и не знали и пороха совсем не испытывали…
— Как же это?
— Очень просто: пыхает при поджоге, и ладно. В пушку заложил, пальнул, летит ядро — хорошо! А иной раз и не летит, а только в стволе пшик послышится…
Бушуев, а за ним и Марков захохотали.
— Вот потому-то я про жернова и молчал. Думал — раз это дело знали, да бросили, стало быть, ничего оно не стоит.
Но сообщение Бушуева не расхолодило Егора.
— Не так это, друг любезный Елпидифор Кондратьич! Верно, без уменья в старину жерновами пользовались. А по моему расчету должно это хорошо получиться.
— Ну что ж! — согласился Бушуев. — Попробовать можно.
— Чутошные[215] жерновки у нас найдутся?
— У нас-то нет, надо у соседа, мукомола, поспрошать.
Маленькие жернова были найдены. Марков гладко обточил их. Первую размалывающую установку он устроил в ящике из толстых березовых досок, выпустив наружу вал, которым можно было вращать верхний жернов — бегун. Он сделал маленькое смотровое окошечко и хотел его застеклить, но Бушуев отговорил:
— Ежели внутри взорвется, то нам осколками глаза выхлестнет. Лучше мы с тобой поставим слюду.
Для первого опыта было взято несколько золотников смеси. С замиранием сердца начал Егор крутить вал, чутко прислушиваясь к шороху жерновов. Бушуев смотрел в окошечко.
— Э, Егор Константиныч, — заявил он через пять минут, — вся смесь с лежня[216] осыпалась.
Пришлось перестраивать установку. Нижний жернов Марков сделал в виде чаши, которая не давала смеси высыпаться из-под бегуна.
С таким приспособлением дело пошло на лад. Но через полчаса кручения внутри ящика ударило, и в воздухе разнесся острый запах пороховой гари.
Изобретатели печально взглянули друг на друга.
— Взорвало! — вздохнул Марков.
— Я ведь тебе говорил…
Установку разобрали, почистили. Новую порцию взяли меньше — взрыв произошел через час после начала опыта.
— Так у нас ничего не выйдет, Елпидифор Кондратьич, — заявил Марков. — Ведь когда в ступках смесь толчем, то ее смачиваем. Надо смачивать и здесь. Сухое вещество всегда будет взрываться.
Работы снова прекратились. Егор приспособил лейку, из длинного и узкого носика которой падали одна за другой капли воды. Частоту падения капель можно было регулировать, наливая в лейку больше или меньше воды. Оставалось путем опытов установить количество воды, потребное для смачивания. Если давали воды слишком много, получалась темная грязь, которая просачивалась через все щели кожуха. При недостаточном количестве воды смесь взрывалась.
По настоянию Бушуева, опыты производились в особом амбаре, под величайшим секретом.
Долгими, кропотливыми опытами изыскатели подошли к правильной подаче воды на жернова. Но однажды их постигло несчастье. Носик лейки, выпускавший воду, засорился, и ни Марков, ни Бушуев этого не заметили. Они как раз заложили порядочную порцию смеси и с нетерпением ожидали результатов. Марков крутил вал, а Бушуев подошел его сменить. И в это время внутри ящика трахнуло, и он разлетелся. Марков упал, чувствуя сильную боль в левой руке; около него лежал ошеломленный Бушуев; из раны на лбу у старика бежала кровь.
Жернова внутри ящика разлетелись в куски, и вся установка была разрушена. Превозмогая боль, Марков и Бушуев сбросили обломки в подвал, навели кое-какой порядок и только потом вышли.
— Чего толпитесь? — сурово крикнул Бушуев на собравшихся рабочих. — Али никогда взрывов не видали? Ну, пыхнуло, ну, покорябало нас, а работу из-за этого резон бросать? Марш по местам!
Левая рука у Егора Маркова оказалась переломленной, и это вызвало порядочный перерыв в работе. Но время не пропадало даром. Марков обдумывал до мельчайших деталей будущее оборудование.
Ему пришла в голову хорошая мысль: заменить каменные жернова медными, налитыми внутри для тяжести свинцом.
— Это будет лучше, — объяснял он товарищу по опытам. — От каменных жерновов при вращении получается пыль, коя ухудшает свойства пороха; да и шероховаты они чересчур: удары неровностей дают искорки, и ежели смесь недостаточно смочена, она сразу взрывается.
Пока Егор болел, Бушуев энергично действовал, несмотря на просьбы жены и детей сидеть дома и лечиться. С плотно обвязанной головой, он разъезжал с мельницы в город и обратно в постоянных хлопотах. Он заказал два жернова и, чтобы это получилось совершенно секретно, сдал заказ на бегун одному литейному заводу, а на лежень — другому.
Через месяц опыты возобновились.
После четырех-пяти часов вращения (это теперь производилось силой воды) получался порох, все частички которого в результате окончательной обработки были одинаково тверды и плотны и отливали одним и тем же синевато-черным блеском.
— Можно теперь и к царю идти! — заявил пылкий Бушуев.
— Рано… рано… — говорил Егор. — Надо до настоящего дела довести, чтобы потом стыдиться не пришлось. Выждем время, пусть наш порох полежит. Узнаем его стойкость.
