— Я верну деньги, — процедил Федор. В голове у него ощущалось некое упругое коловращение мысли, от которого стало даже немного щекотно. — Но за ними нужно ехать.
— Куда?
— В горы.
— В пещеру Али-бабы? — фыркнул костлявый.
— Угадали.
— За буратин нас держишь? — сказал второй. — Это тебе не на пользу.
Федор рассмотрел его в водительское зеркало: это был человек правильных геометрических очертаний. Лицо представляло собой прямоугольник, насаженный на квадрат шеи, с приделанным снизу треугольником подбородка. По бокам торчали овалы ушей, а посередине мигали кружочки выкаченных глаз. В целом он напоминал персонажа детского мультфильма, но Федор не мог вспомнить какого именно.
— А вы что, не знаете, как называются эти горы? — спросил он. — Алтан в переводе с древнетюркского означает «золотой».
— Короче, Миклухо-Маклай.
Федор сделал паузу, поскольку был уверен в облагораживающем влиянии театральных эффектов на людей простых и до сих пор не задумавшихся о смысле жизни. Затем сказал:
— Там золото.
Молчание длилось чуть дольше, чем требовалось для осознания факта. Федору это понравилось.
— Где? — страстно выдохнул водитель.
— В пещере.
— Сколько?
— Центнера полтора, — прикинул Федор.
— Кто еще знает? — спросил прямоугольный.
— По-видимому, никто. Скорее всего, оно лежит там с Гражданской войны.
— Откуда знаешь?
— Я профессионал, — без ложной скромности ответил Федор. — У меня нюх.
— Следопыт, что ли?
— Можно сказать и так.
— На машине проедем?
— Думаю, да. Только надо запастись продуктами. И бензином.
— Гляди, следопыт. Не на тот след заведешь, медведям тебя скормим. Говорят, они тут злые.
— Не то чтобы злые, — задумался Федор, — но пожрать любят. Оружие у вас, парни, надеюсь, имеется?
…Дорога большей частью проходила в молчании. Федор показывал путь, водитель тихо ругался по матушке, когда езда превращалась в автоальпинизм и в любую минуту мог заглохнуть двигатель. Второй бандит громко поглощал чипсы, пачку за пачкой, и время от времени лаконично комментировал увиденное за окном: «Лепота…»
Августовская осень в горах разгулялась не на шутку. Леса поржавели и попрозрачнели, лиственницы сбрасывали иголки, делаясь похожими на эротические грезы юности. Пастухи перегоняли стада ниже и попадались чаще. Федор старался не думать, так как подозревал: додуматься сейчас можно до такой нежелательной и опасной мысли, которая заставит его сказать, что про золото в пещере он пошутил. В то же время он понимал, что означают подобные сомнения. Они означали существование в его голове еще более опасной мысли, от которой, будь она извлечена из глубин, зашевелились бы волосы — столь откровенной мистикой шибало бы от нее. Возможно, он даже не поверил бы ей и попытался отстраниться от нее, чтобы сохранить веру в себя. Но не было никакой уверенности, что это удастся.
Машина остановилась на узкой лесной дороге. Водитель торопливо выскочил и отбежал за кусты, на ходу расстегивая брюки.
Через пять минут он вернулся, несколько отрешенный от реальности. Сев за руль, еще какое-то время думал, при этом смотрел прямо перед собой.
— Эй, Скелет, ущипни себя за зад, — посоветовал товарищ.
— Сейчас, — машинально ответил тот, берясь за руль, — сейчас… Там в кустах лежит голый… поеденный. Как в «Челюстях». Руки-ноги откусанные. — Он повернулся к Федору: — Это что за крокодилы здесь водятся?
Зрачки у него были расширенные, в них плескалось неведомое.
— Ах это, — сохраняя невозмутимость, ответил Федор. — Так это духи пошаливают.
— Какие духи? — напрягся бандит на заднем сиденье. — Талибы через границу ходят?
— Обыкновенные духи, с того света. Человечину очень любят. Особенно устремившуюся ко злу. С холодным сердцем и немытыми руками.
Федору показалось, что в глазах у прямоугольного промелькнуло нечто вроде понимания.
— Едем, Скелет. А ты, слышь, прикинься рыбкой и молчи. Не на проповеди.
Какое-то время Федор следовал этому указанию. Он размышлял, тот ли это труп, который они с Аглаей забросали ветками, или посторонний. Сопоставляя географические ориентиры, он пришел к выводу, что Скелет видел не Толика, а какого-то другого несчастного. Если только это не странствующий мертвец. От подобных соображений Федору расхотелось молчать, и желание поделиться наболевшим пересилило опасения нарваться на грубость.
— Но вообще я более склонен думать, что это призраки Гражданской войны, которых вывел тут Бернгарт. Не слыхали о таком? Хотя, дело, конечно, не в нем. Это у нас, у русских, такая игра — друг дружку по лбу лупить в поисках истины. В нас за сто лет накрепко вбили психологию гражданской войны. У русского не может быть много истин — если их больше одной, он от них болеет и звереет. Ему одна-единственная нужна, абсолютная. И кто сказал, что такой нет на свете? Кто измерял истины циркулем и сказал, что они все равны? А некоторые к тому же равнее остальных…
— Кто? — Скелет отвлекся от дороги.
— Я-то знаю кто. Только не скажу.
— Ну и гад.
— Ладно. Пускай. Я вот что хочу сказать. Предположим, до 17‑го года у нас была историческая миссия, которую опытным путем выводили из единственной, всеми принятой истины. Назовем ее условно «бремя русского человека». Хорошо мы это бремя на себе волокли или плохо, неважно. Наверно, все хуже тащили, спотыкаться начали. И вот из милосердия у нас это бремя забрали, сказали: отдохни немножко, погуляй, пока не надоест.
— Кто сказал? — спросил Скелет.
— Предположим, Бог. И с тех пор мы гуляем. Русская гулянка, как известно, широка и тяжела последствиями. Но мы к этому привычные. Пока гуляли, на нас сперва другой груз навесили, потом, в 91‑м году, мы и этот спихнули. С тех пор опять лбами бьемся: гулять надоело, а какое историческое бремя на себя теперь взвалить, не знаем? Вам, к примеру, это известно?
— Ищи других вьючных ослов, — угрюмо ответил прямоугольный.
— Вот именно, — сказал Федор. — Это для себя мы молодцы, а для соседей по планете — вьючные ослы. Свое не везем, так будем чужое на горбу тащить, пока шкура не слезет.
— Слышь, папа римский, — бандит сзади потерял терпение, — я тебя в последний раз по-хорошему прошу — прикрой трансляцию.
Федор, помедлив, произнес:
— Ну, в общем, я сделал для вас все, что мог.
…Пещеру он нашел легко, будто раз десять тут побывал, и в этом тоже было предчувствие, снова шевельнувшее своими ложноножками. Федор, сжав зубы, перешагнул ручей и поманил за собой бандитов. Узрев дыру и заглянув внутрь, они велели ему лезть первым. Фонарь нес Скелет, луч света прыгал по сторонам, как мартышка в клетке.
Последние шаги Федор проделал в леденящем душу сомнении: на месте ли золото? Его охватила тревога, и тусклый блеск металла не сразу бросился в глаза. Зато резко ударил по натянувшимся до скрипа нервам возглас Скелета. Изумленный вскрик выбил из стен гулкое эхо и отправился дальше, в глубь горы.
— Золото!.. Золото… золото… — на разные лады бубнил Скелет, глядя во все глаза и не решаясь подступиться.
Прямоугольный шагнул к горе тускло-желтых брусков, опустился на корточки и пару минут сидел без движения. Когда ошеломленное бормотание Скелета пошло на убыль, он заявил:
— Этого мне хватит.
Федор подступил к Скелету, взял его за грудки и тряхнул:
— Где девушка, говори быстро.
— А? Какая девушка?..
Федор дал ему оплеуху.
— А… Там, в пустыне… в степи… типа виллы… Да пусти ты.
Скелет смотрел на золото. Федор оставил его и направился к выходу.
Ни о чем таком он не думал, выбираясь наружу. Но когда за спиной раздался рокочущий грохот, он сразу понял, что ждал чего-то подобного.
Вход в пещеру перестал существовать. На его месте образовался завал из каменных глыб. Ручей тоже исчез под обломками скалы, но спустя несколько минут Федор увидел тонкую струйку, пробившую себе дорогу. Только водопада больше не было.
Он попытался отвалить камни и быстро убедился, что это бессмысленно. Затем покричал немного, дожидаясь ответа из горы.
— Что голосишь, не услышат тебя.
Сильно вздрогнув, Федор обернулся. Сзади стоял беловолосый старик с долгой бородой, заткнутой за пояс. На нем была длинная ветхая рубаха, похожая на монашье рубище, а на ногах огромные лапти, подвязанные веревочками. На плече он держал вязанку хвороста.
— Бог в помощь, — одеревенело произнес Федор.
— И тебе, хороший человек, помогай Бог. Что ж ты товарищей своих бросил?
— Гусь свинье не товарищ, — с запинкой ответил он.
Длинные волосы старца шевелились от несильного ветра, и Федору казалось, что от головы его исходит белое сияние, на которое было непросто смотреть.
