Джон Робинсон - Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.

Как и следовало ожидать, бывший регент Константин отказался уступить власть новоиспеченному королю Антиохии. Похитив Филиппа однажды ночью, его бросили в казематы замка армянской столицы Сис, находившейся во власти Константина.

В страхе за свою жизнь королева Изабелла бежала под защиту госпитальеров, совершив тем самым серьезную ошибку. Как только Константин потребовал выдать ему юную королеву, госпитальеры, прекрасно разумея, что Константин начнет враждовать с их врагом Боэмундом, передали перепуганную девушку прямо ему в руки. Отправив палачей разделаться с Филиппом, Константин тут же вынудил королеву Изабеллу выйти за его собственного сына.

За убийство сына Боэмунд отомстил тем, что известил турков-сельджуков, что если они совершат набег в Армению, сам Боэмунд никоим образом препятствовать им не будет. Константин же со своей стороны сделал в точности такое же предложение суннитскому эмиру Халеба, намекнув, что тот может преспокойно напасть на Антиохию. Правда, ни тех, ни других мусульман боевые действия не прельщали – им было довольно и того, что христиане между собой на ножах, и между двумя северными государствами воцарилось некое подобие мира, преисполненного горькой злобы и ненависти.

На юге же королю Жану требовалось позаботиться о собственном престолонаследии, подыскав подходящего жениха дочери Иоланде. В Святой Земле он достойных кандидатов не видел, и потому в 1222 году надумал отправиться во Францию, дабы испросить помощи короля, чье ходатайство в свое время возвело на иерусалимский трон его самого. Мужа для его одиннадцатилетней дочери должен был присмотреть король Филипп.

Однако, когда Жан задержался в Риме, чтобы нанести визит Папе, планы его переменились. Находившийся там же Великий Магистр тевтонских рыцарей Герман фон Зальца сделал ему весьма интригующее предложение – обручить Иоланду с его добрым другом, владыкой Священной Римской империи Фридрихом II. Императору, похоронившему жену всего четыре месяца назад, не исполнилось еще и тридцати, и уж наверняка лучшего жениха не сыскать на всем белом свете. Папа пришел в восторг: если королем Иерусалимским станет Фридрих, ему волей-неволей придется исполнить обет, принятый еще в 1215 году, и возглавить крестовый поход. Что же до Жана, ему подобный брак сулил перспективу стать тестем римского государя, а то и дедом грядущего императора. Но, обдумывая дело так и эдак, он все более и более тревожился о собственном положении в Святой Земле после того, как королевский брак свершится. Однако Великий Магистр фон Зальца заверил Жана, что тот до самой смерти будет править как регент.

Ну, а Фридрих II никогда не упускал возможности распространить свою власть еще дальше. Раз король Амальрик Кипрский четверть века назад получил свою корону из дланей тогдашнего Римского императора, то и Фридрих, император нынешний, – законный сюзерен островного королевства. Поскольку нынешнему королю Генриху I всего одиннадцать лет от роду, Фридрих без труда утвердит свою власть и там. Женившись же на королеве Иоланде, станет королем Иерусалимским. В общем и целом, все шло к тому, что он сможет объединить все христианские государства и править ими самодержавно, – а иного правления Фридрих себе и не представлял.

Воспротивиться этому мог только король Филипп Французский, призванный послужить сватом малолетней королевы, но прикованному болезнью к постели Филиппу было не до того. Перед кончиной, постигшей его в июле 1223 года, он не забыл и Святую Землю, оставив по завещанию весьма солидные суммы золотом в помощь тамплиерам, госпитальерам и королевству Иерусалимскому. Долю, причитавшуюся Иерусалиму, передали королю Жану. Как ни пришлась по душе Фридриху идея женитьбы, с приготовлениями он не торопился, и только в августе 1225 года в Акру прибыл архиепископ Капуи, уполномоченный Фридрихом исполнить свадебный обряд без жениха. Отныне Иоланда, достигшая предписанного законом четырнадцатилетнего возраста, могла короноваться на Иерусалимский трон, и церемония помазания, последовавшая за женитьбой через посредника, состоялась в Тирском соборе в присутствии цвета военных орденов и местной знати.

Затем Иоланду отвезли к Фридриху в Италию, где состоялось повторное венчание в соборе Бриндизи. Отныне королем Иерусалима стал Фридрих, но Жан все еще пребывал под впечатлением, что отправляет обязанности регента собственной дочери. Правда всплыла через пару дней после венчания, когда Жан, решивший навестить дочь, застал ее безутешно рыдающей. Оказывается, Фридрих успел соблазнить одну из кузин Иоланды и вместе с ней отправился в круиз по Италии. Когда же Жан явился к Фридриху, дабы обрушить на него праведный отцовский гнев, зять попросту пропустил его укоры мимо ушей, вместо того огорошив вестью, что пора ему собирать пожитки. Обещание оставить должность регента за тестем, ледяным тоном свысока поведал Фридрих, давал не он, так что и выполнять его отнюдь не намерен. Сверх того император потребовал, чтобы золото, полученное от короля Филиппа Французского, было передано ему как законному государю Иерусалима. И, наконец, отослал тестя со двора, повелев более не возвращаться. Жан бурлил от гнева, но даже его друг Папа поневоле признал, что закон на стороне Фридриха. А Иоланду ждал еще более жестокий удар, когда Фридрих приказал отправить королеву в гарем, заведенный им на Сицилии под охраной мусульманских евнухов.

Людей, знавших Фридриха достаточно хорошо, его действия ничуть не удивили. Этот выдающийся, чрезвычайно образованный для своего времени человек был напрочь лишен каких-либо моральных устоев, считая себя единственным мерилом нравственности собственных поступков. Будучи могущественнейшим правителем Европы, он не желат подчиняться ни в чем и никому, – а церкви особенно. Его не интересовали посулы грядущего блаженства на том свете, якобы даруемого церковью, ибо мысли его занимали блага реальные, доступные ему нынче же на свете этом. Равным образом он не питал страха и перед духовным оружием церкви, хотя прекрасно сознават, в какой ужас повергают его христианских подданных угрозы интердикта и отлучения. Посему в качестве меры предосторожности, опираясь на многочисленное мусульманское население своих владений на Сицилии и в южной Италии, он держал исламские полки, верные только ему и ни во грош не ставившие убеждение католиков, что ключами от райских врат распоряжается один только Папа.

Ни у кого не вызывает сомнения факт, что могущественнейший монарх Европы был еще и образованнейшим человеком, великолепно знавшим математику, навигацию, астрономию и философию. Обладая природным дарованием к языкам, Фридрих осваивал их без малейшего труда. Немецкий он перенял у отцовского народа, итальянский – у материнского, а латынь – у духовных наставников. В совершенстве владея французским, он научился бегло говорить по-гречески и по-арабски, общаясь с покоренными народами Сицилии. Его интересовали, но не покоряли разнообразнейшие верования, окружавшие его, и он уделял время изучению каждого из них. Но даже в совершенстве зная величайшие нравственные и духовные учения мира, он избрал стиль жизни, попиравший нравственные принципы каждого из них. Заинтригованный рассказами о разнообразнейших плотских утехах, он перепробовал их все до единой. Завел себе гарем в Палермо на исламский манер – ив его-то чуждую среду и поместил совсем еще юную королеву Иоланду. Там она и скончалась при родах в возрасте шестнадцати лет, дав жизнь наследнику Фридриха – Конраду IV, осуществив единственное право, оставленное ей в замужестве – родить ребенка.

Использовав на деле свою осведомленность о ситуации на Ближнем Востоке, Фридрих несколько лет обменивался послами с султаном аль-Камилом Египетским. К тому времени империя Саладина обрела подобие устойчивости, распавшись на три части, которыми правили три брата, приходившиеся Саладину племянниками. Месопотамия (Ирак) находилась под властью аль-Ашрафа. Дамаском распоряжался аль-Муаззам, а Египтом – султан аль-Камил, формально главенствовавший над братьями по праву первородства, но на деле лишенный возможности осуществить свое право. И ничего удивительного, что между аль-Камилом Египетским и аль-Муаззамом, в чьи сирийские владения входили священные для христиан места – Иерусалим, Назарет и Вифлеем – вспыхнула распря. Когда аль-Муаззам заключил альянс с шахом Джелалом ад-Дином и его ратью хорезмийцев, изгнанными с родины в Средней Азии ордой Чингисхана, египетский султан обратился к Фридриху II, предпочитая взять в союзники христиан из Европы, ведь они придут, сразятся и уйдут, а мусульманские соратники, скорее всего, захватят земли и оставят их за собой.

Чтобы прощупать почву, Фридрих отправил к аль-Камилу двух послов с особым даром – великолепным скакуном под позолоченным седлом, инкрустированным драгоценными камнями. В ответ султан принял их с несказанной роскошью, поселив во дворце бывшего визиря, а после отправил обратно к Фридриху с богатыми дарами вкупе с заверениями в дружбе и ручательством сотрудничества. Потом, следуя наказам, один из посланников Фридриха отправился в Дамаск с дарами для аль-Муаззама. Приняли его холодно, поселили в убогой лачуге, а когда он уезжал, аль-Муаззам велел передать Фридриху, что единственный дар, заготовленный эмиром Дамаска для германского императора – клинок ятагана. Тут был не нужен острый ум, чтобы смекнуть что к чему и выбрать лишь одного из двух правителей.