Около замка он сошел с коня. Все увидели, что это настоящий витязь — высокий, широкоплечий, смуглый, с красивыми живыми глазами, которые светились добротой, когда он говорил с нами, и сверкали огнем, когда он отдавал приказания войску. По случаю смерти отца он был еще в трауре. Он не носил золотых и серебряных украшений. Даже шлем его был из вороненой стали. Лицо его было печально. Но это ничуть не умаляло его мужественной красоты.
С князем Сааком они обнялись у входа в замок. Они расцеловались и прослезились, вспомнив смерть несчастного государя. Царевич оставался у нас всего несколько часов. Все усилия князя задержать его хотя бы на день оказались тщетными. «Не время угощать и угощаться, князь, — сказал он твоему отцу, — враг унижает нашу страну, надо спешить ей на помощь».
— Я дам тебе отряд моих храбрецов, если ты обещаешь после удачного похода вернуться в Гардман и погостить у меня хотя бы неделю, — сказал князь царевичу.
— Обещаю вернуться после спасения моей страны, — ответил царевич. — А за твою помощь я в долгу перед тобой. На храбрость гардманского войска я могу положиться.
И князь дал царевичу отряд из пятисот храбрецов, которые охраняли границу Гардмана.
На закате царевич уехал с войском, полученным от князя. Никогда не забуду минуты, когда он, расцеловавшись с князем Сааком, пришпорил своего словно окрыленного коня. Сотни гардманских девушек впились в него глазами. Сверкнув в воздухе стальным мечом, он громко воскликнул: «Вперед, мои храбрецы!» Ущелье Гардмана ответило таким гулким эхом, словно крикнуло сто человек. «Да здравствует царевич! Да здравствует на многие лета!» — загремело войско и помчалось вперед. Князь проводил царевича до гардманского моста, а вернувшись, сказал мне:
— Седа, я рад, что Саануйш не было сегодня. Этого, видно, хотел бог.
— Почему? — спросила я князя.
— Царевич красивее всех князей, которые просили руки моей дочери. Если бы Саануйш была здесь, этот богатырь, наверное, покорил бы ее сердце.
— Ну, что ж? — сказала я князю. — Неужели ты отказал бы будущему армянскому царю?
— Нет, Седа, я бы не отказал. Но еще не известно, наследует ли он престол отца. Ему предстоит трудная борьба с внутренними и внешними врагами. Для этого нужна гигантская сила, великий труд и большой опыт. И кто знает, удастся ли царевичу одержать победу?
— А если царевич будет побежден? — спросила я.
— Тогда он потеряет престол. В этом случае моя дочь была бы несчастна. Теперь же она свободна от этого страха. Если Ашоту удастся унаследовать престол отца, я сделаю его своим зятем.
— А может быть, гардманская княжна не покорит его сердце? — спросила я князя.
— Тогда это сделает за нее поддержка могущественного Саака Севада, — сказал князь уверенно. — Отряд храбрецов, который я ему дал, — залог обручения. Он сказал: «Я в долгу перед тобой». Мы поняли друг друга, и царевич вспомнит свое обещание, тем более что и в будущем ему нужна будет моя помощь.
— Значит, моя Саануйш будет царица? — спросила я твоего отца.
— Да, я решил это, как только царевич въехал в Гардман, — ответил князь твердым голосом.
— В этот день, моя дорогая Саануйш, была решена твоя судьба.
5. О том, какие препятствия угрожали судьбе Саакануйш
— Войско царевича уже до прихода в Гардман, — продолжала Седа, — вступило в бой с отрядом арабов, находившимся в Бердадзоре. Царевич разбил и рассеял их. В этом сражении один из соратников царевича оказался ранен и вынужден был остаться в нашей крепости до выздоровления. Это был князь Геворг Марзпетуни. Князь был ранен в правую руку. Его лечил опытный лекарь. Хотя рана и не была опасной, но нуждалась в длительном лечении. По приказу Севада, я стала ухаживать за больным, и, чтобы он не скучал, сидя около него, подолгу беседовала с ним. Князь Геворг был милым и добрым человеком. Вскоре мы подружились. Он рассказывал о военных событиях и поведал о царевиче много такого, что внушило мне добрые чувства к нашему будущему государю. Во время одной из бесед я сказала князю Геворгу:
— Мне кажется, что гардманская княжна будет супругой царя.
— Почему ты так думаешь? — спросил он.
— Князь Севада высказал такое желание, — сказала я. — Если бы князь не имел твердой надежды, он не стал бы говорить об этом.
— Его желание не осуществимо, — загадочно ответил Марзпетуни.
— Почему? — спросила я изумленно.
— Это тайна, выдать которую я не могу, — ответил он.
Говоря откровенно, я очень опечалилась. Князь Геворг был другом царевича и, насколько я его узнала, серьезным и скромным человеком. Он не мог говорить необдуманно. Его слова встревожили меня. «Что же может воспрепятствовать этому союзу?» — думала я. После тревожных размышлений я решила во что бы то ни стало узнать от князя эту тайну. Однажды, когда я, наложив на рану прописанное врачом снадобье, стала ее перевязывать, князь сказал мне улыбаясь:
— Чем мне отблагодарить тебя, сестра Седа?
— Благодарить меня, князь, не надо, — сказала я. — Если армянина ранят на поле боя, долг каждой армянки исцелить его раны.
— Нет, сестра Седа, я в долгу перед тобой и буду очень рад, если ты скажешь, чем я могу тебя отблагодарить.
Я улыбнулась.
— Ведь ты мне скажешь, сестра Седа? Не правда ли? — снова спросил князь.
— Я не сделала ничего, заслуживающего благодарности, — ответила я. — Но если ты хочешь оставить меня в долгу перед тобой, то, пожалуй, я скажу, чего мне хочется.
— Говори, умоляю тебя, — сказал князь.
— Открой мне тайну, которая мешает царевичу жениться на дочери князя Севада.
Князь улыбнулся и ничего не ответил.
— Разве это так трудно сделать? — спросила я.
— Очень трудно, сестра Седа. И я вдвойне буду тебе обязан, если ты возьмешь обратно свою просьбу.
— Нет, или это, или ничего!
Князь покачал головой:
— Эту тайну не знает даже моя жена, княгиня Гоар. Прости меня, сестра Седа, ты, конечно, почтенная женщина, но я вообще боюсь доверять тайны женщинам.
— Ах, князь, это старое заблуждение, переходящее от отца к сыну, — сказала я. — На самом деле женщины умеют молчать лучше, чем мужчины.
Князь рассмеялся.
— Ты с этим не согласен?
— Мы с тобой друзья, сестра Седа, и потому мне нет надобности скрывать от тебя свои взгляды, — сказал князь. — Женщины крепко хранят только свои любовные тайны, а для всего остального уста их раскрыты.
Я засмеялась, потому что в душе была согласна с ним.
— Но я в этом отношении совсем не похожа на других женщин.
— Все женщины говорят о себе то же самое, — заметил, смеясь, князь. — Ни одна из них не хочет походить на другую. Но в жизни я еще не встречал хотя бы двух женщин, не схожих между собой. И как раз лучшая из них оказывалась самой слабой.
— Ты так плохо говоришь о нас, что я могла бы обидеться и взять свою просьбу обратно, — сказала я князю. — Но я не обижаюсь, в твоих словах есть доля правды. Своим примером я хочу доказать, что существуют на свете и такие женщины, которые умеют молчать.
— Я ждал, когда ты это скажешь, сестра Седа. Теперь я могу исполнить твою просьбу, не нарушая своего долга, — серьезно произнес князь. — Я сообщу тебе тайну, которая известна только мне, как другу и соратнику царевича. Надеюсь, что эта тайна умрет в твоем сердце.
— Да, — подтвердила я.
— Царевич не может жениться на дочери князя Севада потому, что он любит другую, которой он предан душой и сердцем, — сказал князь почти шепотом.
— Кого, Седа, кого? Жену Цлик-Амрама, да? Скажи скорей, ее назвал князь? — вскочив с места и почти задыхаясь, воскликнула царица.
— Сейчас, милая, сейчас. Не торопись. Этим ты ничего не изменишь, не мучай же зря себя.
— Ах, Седа, ты испытываешь мое терпение… Что ты медлишь?
— Я вовсе не медлю.
— Значит, жену Цлик-Амрама?
— Нет.
— Но кого же?
— Цлик-Амрам тогда не был женат.
— Кого же он любил?
— Дочь князя Геворга, родоначальника севордцев.
— Князя Геворга, который вместе со своим братом Арвесом был замучен в Пайтакаране начальником евнухов князя Апшина?
— Да, царица.
— Но ведь это она, Аспрам! Дочь князя Геворга была когда-то невестой царевича, а теперь жена Плик — Амрама.
— Да, это так.
— И любовница царя, моего мужа.
— Тише, милая царица! Прислужницы часто подслушивают.
— Ах, Седа, к чему эти предосторожности?.. Мое горе и без того известно всем!
— Нет еще, царица, еще нет…
— Хорошо, рассказывай, что сказал затем князь.
— Он сказал, что царевич любит эту девушку.
— Это я уже слышала. А ты не спросила, как началась эта злосчастная любовь?
