Но Лев так и не появился…
Сначала бароны пугали Ричарда тем, что по дороге не хватит воды и дело кончится новым Хаттином, а когда поняли, что невзгодами короля не напугать, то стали опять сокрушаться, что, взяв Иерусалим, придется бросить Святой Город едва не на следующий день, ведь в Англии у короля появились хлопоты куда поважнее крестового похода. Да и все заезжие крестоносцы сразу отправятся домой, оставив своего предводителя. Чего им тогда ждать? Паломничество по обету они совершили, до Гроба Господня дошли, славу добыли, а жариться под здешним солнцем — не в их силах. Что же касается земли, то они ее все равно не получат, поскольку земля принадлежит по праву потомкам тех франков, кто пришел в Палестину столетие назад. Не воевать же им со своими на радость сарацинам. Больше всех потеряет сам король: его поспешный уход из Святого Города будет воспринят всеми — и христианами, и сарацинами — не иначе, как великое поражение великого короля.
И вот до султана Юсуфа дошло известие, что Ричард снимает свой стан в Бейт-Нубе. В тот день султан впервые за две недели сел на коня. Он взял с собой полтысячи мамлюков и поспешил в сторону Эммауса. Там, с одного из высоких холмов, он смотрел, как христианское войско уходит на Запад. Я слышал, как султан шептал благодарственную молитву, но выражение у него на лице было таким, будто он обманут, но все еще не в силах поверить своим глазам.
Из Яффы Ричард прислал своего посла с новым предложением о перемирии. Он требовал признать свои завоевания в Палестине и допустить священников служить у Гроба Господня. Султан готов был согласиться, но, со своей стороны, настаивал на том, чтобы стены Аскалона были вновь разрушены, ведь эта крепость теперь опять становилась опасной скалой, нависшей над египетской дорогой, и в одной из пещер этой скалы вскоре наверняка завелся бы дух Рейнальда Шатильонского. Но Ричард не хотел дать Аскалон в обиду. Понять его можно было: стены Аскалона стали единственным зримым напоминанием союзникам и недругам о его пребывании на Святой Земле. Перемирие вновь не состоялось…
Из Яффы английский король отправился в Акру, а оттуда двинулся дальше на север. Наши люди, находившиеся в Акре, прислали сообщение, что Ричард Лев намеревается внезапным ударом захватить Бейрут, отпраздновать последнюю победу, и отплыть от бейрутской пристани на родину.
Как только султан узнал, что Ричард достиг Тира, он сразу покинул Иерусалим и двинулся со своим войском на Яффу. По чести говоря, он вполне мог бы дождаться, пока английский король покинет Восток, а уже потом спокойно пройтись по побережью и окончательно очистить его от кафиров. Ему так и советовали поступить. Однако он спешил. Я гнал от себя лукавую мысль, но в пути мне все больше казалось, что султан просто хочет задержать Ричарда на Святой Земле. События, происшедшие в Яффе только укрепили мои подозрения.
Христианский гарнизон Яффы доблестно защищался, но силы были слишком неравными. Султан привез с собой несколько мощных стенобитных машин. Подкопы тоже сделали свое дело. Уже на второй день осады в стенах города появились ные бреши. В Яффе случилось оказаться новому патриарху, и он сам предложил султану начать переговоры о сдаче. Султан принял его, как почетного гостя. Договорились на том, что защитники прекратят сопротивление и уйдут из города за обещание султана сохранить им жизнь и все носильное имущество. Султан Юсуф, не колеблясь, дал такое обещание.
Однако, стоило городским вратам распахнуться, как турки и курды ринулись на улицы и начали безудержный грабеж, убивая всякого, кто пытался защититься. Узнав о том, что его велением пренебрегли, султан Юсуф пришел в неописуемый гнев. Он немедля призвал к себе командующего мамлюками и отдал ему приказ: разбиться на отряды, войти в город через все ворота, беспощадно рубить тех, кто будет замечен в грабеже, затем помочь гарнизону укрыться в главной цитадели и обеспечить всем христианам безопасную дорогу.
Мамлюкам, родившимся некогда в далеких землях, потом попавшим в рабство и насильно обращенным в Ислам, было все равно кого убивать — хоть христиан, хоть мусульман. Они ворвались в город вслед за сирийцами и на глазах изумленных христиан перебили воинов султана втрое больше, чем их пало при осаде Яффы.
У осажденных, однако, нашелся очень быстрый гонец, и уже через два дня около Яффы появился флот Ричарда. В это время часть войск султана отошло к близлежащим селениям, а нападение оказалось столь внезапным, что английскому королю всего за полчаса удалось отбить город, имея под своим началом меньше сотни рыцарей, четыре сотни лучников и пару тысяч генуэзских и пизанских матросов, умеющих драться разве что ножами и кулаками в портовых тавернах. Видели, как король первым прыгнул с корабля в воду и, обнажив меч, бросился на берег, где одним своим грозным видом обратил в бегство целую сотню мусульман.
Узнав о том, что английский Лев вернулся, что он как всегда проявил поразительную отвагу и вновь обосновался поблизости, султан Юсуф презрительным взглядом окинул своих эмиров. Некому из них было похвалиться храбростью. Последний его воистину доблестный военачальник, Таки ад-Дин, умер от болезни далеко в Армении, под стенами Манцикерта.
— На этот раз Лев подошел к приманке, — сказал султан и отправил к Ричарду послом не аль-Адиля, а своего казначея.
Посол же явился во вражеский стан — а Ричард встал не в самой Яффе, но рядом, раскинув шатры в тенистой рощице, — и услышал там громоподобные раскаты смеха. Когда он увидел источник веселья, то замер, как вкопанный, отказываясь понимать происходящее.
Английский король сидел на верблюжьей шкуре, расстеленной в тени, прямо на траве, и был он со всех сторон окружен пленными эмирами и своими рыцарями. И предмет их дружеской беседы настолько забавлял тех и других, что все покатывались со смеху, вытирая слезы. Оказалось, шутили над сбитыми с толку мамлюками. У Восточных ворот полдюжины мамлюков невзначай приняли англичан за воинов из сдавшегося гарнизона и, верные повелению султана, решили посторониться, чтобы пропустить их в город. Тут бы им и пришел конец, если бы рядом не оказалось настоящих защитников Яффы. Благодарные мамлюкам за собственное спасение, они остановили нападавших, а мамлюкам сказали по-арабски, что султан снова отдал город малику кафиров и что им лучше бы поскорее убраться отсюда по добру по здорову.
— Не желает ли великий султан обменять Яффу на Иерусалим? — весело спросил Ричард посла, пригласив его в круг.
Посол, не понимая, шутит ли монарх или говорит всерьез, решил не давать повода для недоразумений и с важным видом сказал только то, что ему было велено передать:
— Великий султан готов оставить вашему величеству Яффу и к ней в придачу Лидду при условии, что границы нынешних владений вашего величества в Палестине не будут распространяться к югу дальше Кесарии.
Ричард нахмурился и, покачав головой, ответил:
— Опять ничего не выйдет. Я не отдам Аскалон.
— Но ведь в Лидде находится гробница вашего великого воина, святого Георгия, — осторожно напомнил посол. — И этот святой, как нам известно, является покровителем вашего престола. Разве может Аскалон сравниться ценою с таким священным для христиан местом?
Казначей потом поведал мне, что у него сердце едва не разорвалось от страха, когда английский король уперся в него своим львиным взором.
После недолгого размышления Ричард вдруг хитро улыбнулся и сказал:
— Я могу быть не менее щедрым. Я готов отдать великому султану все земли, от Яффы до Аскалона… — и, насладившись, удивленным видом посла, ошеломил его окончательно: — …но только на том условии, что великий султан принесет мне вассальную клятву и примет эти земли в качестве фьефа..
Теперь уже все сидевшие вокруг короля замерли, как истуканы, а он обвел их — и своих, и чужих — властным взором и обратился уже не к послу, а к наиболее знатным рыцарям:
— Неужели кто-то из вас находит в этом нечто зазорное? Вот я до сих пор считаюсь вассалом короля Франции и, однако, ничуть не маюсь от унижения. Ибо вассальная клятва так же почетна, как и самый высокий титул. Не так ли?
Ответом королю вновь было долгое молчание. Наконец самый пожилой из рыцарей почувствовал, что веселое настроение короля может вот-вот сгореть во вспышке безудержного гнева, как случалось нередко, и неторопливо проговорил:
— С высоты положения вашего величества видно куда лучше, чем внизу нам, простым смертным, что зазорно для великих правителей, а что нет. А мне вспоминается старая мудрость: что дозволено конюху, не всегда дозволено жеребцу.
Ричард громоподобно расхохотался. Рыцари опасливо поддержали его, а пленные эмиры учтиво улыбнулись.
Тут и посол решился подать голос:
— Я передам предложение вашего величества великому султану, да пребудет с ним вечно милость Аллаха.
