— Есть немного. Ночь не спали.
— Леночка, на следующее задание отделение без тебя сходит.
— Опять?
— Не опять. Этот раз ходила? Хватит, — снял ремень, на спинку стула повесил. Лену раздевать начал.
Живот огладил, поцеловал:
— Ты меня не порадуешь?
— Чем?
— Ну…Ребенком.
— Коля, ты меня уже десятый день все об одном спрашиваешь. Мечтаешь в тыл отправить?
"Мечтаю", — посмотрел на нее: "наступление скоро, как пить дать, и ты к этому времени должна быть подальше от передовой".
— О ребенке мечтаю.
Лена вздохнула, смягчившись:
— Не время, наверное.
— А жаль, — протянул Санин. Значит нужно срочно искать какой-то другой выход из положения.
Обнял Лену, к себе прижал: ты жить будешь, жить!
Девушка грудь его гладила, ускакивало ее тепло его кожи, запах, что от нее исходил.
Только все равно тревожно — наступления страшно. Только бы жил Коля, только бы жил, — целовать его начала. Никогда не смела, смущалась и робела, а сейчас она сдерживать себя не будет. Пусть ночь, две, но он будет счастлив, и может быть в память о них, выживет.
— Нежная моя, ласковая, — прошептал одурманенный ее неумелыми, но такими трепетными ласками.
И понял в ту ночь одно — Родина не только леса и поля, обозначенные на карте или в душе, это не только мать и сестра, соседи, подъезд, родная улица, дом, это и любимая женщина. И ради нее, только ради нее без всяких патриотических лозунгов, без всяких "лесов полей и рек" он пойдет в бой, зубами глотки врагов рвать будет, голыми руками убивать, а придется, сложит голову, не задумываясь. Ради нее, ради того, чтобы она была, пусть и после него. И не просто была — а была счастлива и в безопасности.
Глава 39
Июнь прошел без изменений, уже июль плавил траву, а на их участке фронта стояла тишина. Слева уже громили фашистов под Курском, а Западный и Брянский фронт ждали приказ о начале операции «Кутузов».
Она началась утром двенадцатого мощным залпом артиллерии.
Николай закинул Ленину гимнастерку за сундук и потащил девушку в пристройку у избы, в одних штанах и исподнем. Молча.
Санина не понимала, что он творит, брыкалась и пыталась вразумить, но оказалась в сарае. Мужчина запер ее и рванул на передовую. Лена кричали, чтобы ей открыли — бесполезно. Канонада стояла почти три часа и все это время девушка безуспешно пыталась вырваться из «каземата». Ее переворачивало от злости. Попадись ей сейчас Николай, она бы рассказала ему столько прекрасного на простом и доходчивом русском, что он долго бы потом переводил. Такой ярости по отношению к нему Лена не то, что не испытывала, предположить не могла, что испытает.
Минометчики уже просеяли минные поля и батальон шел в бой на немецкие доты, которые, увы, устояли после артобстрела, а Лена все выбивала двери. Она билась и билась, зверея от мысли, что там погибают люди, там сейчас ее отделение без командира, а она здесь, в одном тельнике, пугает мышей в сарае.
Мила услышала в эфире чей-то надсадный голос: "комбат погиб… комбат погиб…доты!" И отпрянула. Вышла на улицу, царапая горло и пытаясь понять: как же так? Как?!!
В это время Лена, наконец, выбила дверь, выпала наружу, злая как дивизия чертей и в дом рванула. Наткнулась на Осипову и не стала мешкать:
— Раздевайся!
— Что? — Мила вообще ничего не понимала: откуда здесь Санина, если Николай убит? Какой раздевайся?
Лена рванула с нее ремень, потащила гимнастерку вверх.
— Да ты что?!!
— Николай гимнастерку спрятал! А ты все равно здесь сидишь! Мне к отделению надо! Не в исподнем же фрицев и своих пугать!!
До Милы дошло. Затряслась, стягивая гимнастерку:
— Лена… Леночка…
— Контузило?! — ожгла взглядом, стягивая форму с рук.
— Коля… Это я… Я виновата…
Лена натянула снятую с девушки гимнастерку и встряхнула связистку:
— Что Коля, что виновата?!
— Он погиб… погиб! Только что!…
Лену перевернуло, на минуту словно оглохла: не верю, нет!
— Я виновата! Я! — сжалась Осипова то ли белье свое прикрывая, что все прелести выказывало, то ли от горя.
— Нет, он жив!
— Левый фланг! Погиб!
Лена отступила. Стояла, смотрела на нее тяжело дыша и, понимала — не верит, ни за что не поверит. Развернулась и рванула к левому флангу.
Взрывы, грохот, Мила в дом попятилась. Запнулась о ступеньки и рухнула, и как озарение пришло: какой левый фланг? Она с ума сошла? Там же Авдеев! В дом рванула, пронеслась по комнатам, нашла Ленину гимнастерку, натянула и бегом по прямой, к флангу Санина. "Я только проверю, только проверю!" — билось в голове: "Он не погиб. Это не я. Я сгоряча его смерти просила. Это неправда. Он жив. Это Авдеев погиб!"
Солдат прижимали, не смотря на прошедший массированный огонь артиллерии. Фрицы авиацию в ход пустили и лупили, лупили, только земля вздыбливалась от взрывов и очередей.
— Наши-то где?! — взревел Чаров, кривясь и прижимаясь к пахоте.
Васнецов слева какого-то полудурка заметил, рвался тот от воронки к воронке вперед.
— Куда?!! Заляг, мать твою!! — голову приподнял и, шарахнуло. Как раз тот из воронки выполз и снаряд прилетел. Отделение пылью, комьями и чем-то мокрым обсыпало. В лицо Грише вовсе одна сырость ударила и шлепнулось что-то рядом. Глаз приоткрыл, стер влагу с лица и понял — амба. Кровь, частички мяса — прямым попаданием убило придурка.
— Мать вашу! — взвыл от вида кусков человеческого мяса на своей каске, гимнастерке Суслов.
— Отползался, — протянул Чаров.
— Сказал же ему — лежи! — поцедил Гриша. Взгляд упал на кусок обуглившейся гимнастерки в ошметках розового, красного, в крови. В аккурат карман и явно с документами. Расстегнул пуговку, морщась: узнать хоть кто такую страшную смерть принял. Корочки в крови все: комсомольский билет, офицерская книжка.
— Офицер? — приподнял голову Чаров.
— Лежи!
Прямо перед носом очередь прошлась, пули землю вспахала, брызгами лица обдали.
Солдаты в землю уткнулись. Пара секунд, Васнецов голову опять приподнял, корочки открыл и замер: лейтенант Санина Елена Владимировна. В первую минуту не доходило — пялился на залитое кровью фото, видел знакомое лицо, а не понимал. Только вот по коже мороз прошелся и, жутко стало, а ни что говорить, ни что делать…
В прострации документы в карман убрал, тряпицу свернул, стряхнув части кожи и мышц — все, что от жены комбата осталось, в другой карман сунул и смотрит перед собой. Саня толкнул его:
— Оглох?! Кто говорю?!
Гриша уставился на друга, а что тот спрашивает, не понимает.
— Да ты чего?!! Контузило?!
Мужчина автомат подтянул к себе и понял, что сделает:
— Лейтенант это. Наш. Замятин бы был за старшего, но он ранен. Значит за старшего теперь я. Если убьют, документы комбату отдашь.
У Сани лицо все больше от каждого слова вытягивалось.
— Да сдурел…
Васнецов поднялся:
— Вперед!!! Ура!!!
Лена до позиций добежала, автомат у убитого солдата забрала и опять вперед. Грохотало, взрывы не прекращались — от ровного поля — месиво, все в воронках. Пыль в воздухе стоит, не понять день или вечер.
Мало авиация утюжила — танки еще впереди видны были.
Запнулась о наст, грохнулась и тут же под него была затянула.
— Сдурела, лейтенант?! Смерти ищешь! Вишь тигры идут?!
— Видела, — лицо от пыли оттерла. — Комбат где?
— А нет. Спекся. Прямое попадание, — бросил кто-то.
— Братва, приготовились!! — пробежало по окопу, накрытому крепким настилом.
По нему, тяжело давя, проехал танк. Лена голову в плечи вжала невольно, подумав, что сейчас эта махина прямо на нее упадет. Но ничего, осыпало землей и пылью и только. Еще танк, второй, пятый.
Сердце в пятках билось и одно в голове: "спекся комбат. Прямое попадание", и не понимала, не верила.
— Ждем, славяне!
— Так танки в тыл уходят! — бросила Лена.
— Ты, дочка, не шуми, — попросил пожилой солдат, гранату противотанковую зажимая в руке.
Минута какая-то и насты дружно вскрыли. В одну сторону полетели гранаты, в «спину» танкам, в другую очереди, минометные, автоматные — по пехоте. Ее отсекли от танков и планомерно давили. Тигры уперлись далеко и не могли помочь. Разворачивались, скрипели траками обратно, но не стреляли, потому что по своим как раз и прошлись бы.
В небе советская авиация сцепилась с немецкой. Вой стоял, уши закладывало.
Лена строчила из автомата, ничего не соображая. В голове только билось: "за Колю, за ребят! За детей, за Колю!"
— Вперед!!! Ура!!! За Родину!!! — пронеслось и, солдаты высыпали из окопов, рванули вперед, на ходу строча по немцам.
Пробежка будь здоров. Вокруг жужжало, ухало, грохало, выло. Кто-то вскрикивал, падал, но пехота все равно неслась вперед.
У окопов в зубы первому фрицу прикладом. Братва в рукопашной схватилась следом. Вроде час, а вроде миг фашистов в траншее укладывали.
