Грязной. Но царь не дал ему закончить:
— Первый в пролом пойдёшь. Хорошо, если сгинешь. Ну а ежели уцелеешь, сызнова поговорим.
...На следующий день с раннего утра русские пушки с утроенной яростью принялись долбить брешь в крепостной стене, сузив место обстрела до нескольких сажен. Крепость окуталась дымом. После трёх часов непрерывного обстрела стена с шумом обрушилась. В образовавшуюся узкую брешь с дикими криками хлынули стрельцы. Впереди, размахивая над головой голубой полоской сабли, бежал Васька Грязной. За ним доспевал его троюродный брат Василий Ошанин.
Спустя ещё час всё было кончено.
Царь верхом въехал в крепость по подъёмному мосту. Тесной булыжной улочкой, цокая подковами, проследовал со свитой на игрушечную городскую площадь, где уже были согнаны все уцелевшие жители Пайды. Налитыми кровью глазами оглядел пленных, на немой вопрос стлавшегося перед ним Грязнова процедил сквозь зубы:
— В костёр! Всех до единого. Это им по Малюте поминки.
На следующий день царь собрал воевод и объявил о том, что он возвращается в Москву, чтобы предать земле тело своего верного слуги. Брать хорошо укреплённую Колывань приказал без него.
Вскоре царь уже пышно вступал в Москву. Из ерундового успеха под Пайдой сделана была победа не ниже крымской.
Без царя русское войско продолжало поход, зачем-то разделившись надвое. Никита Юрьев вместе с Магнусом отправились брать замок Каркус. Иван Мстиславский, Иван Шуйский и Михайла Морозов двинулись на Колывань. По дороге на них врасплох напали шведы, которых навёл перебежавший к ним царский шурин Александр Черкасский, родич покойных Михаила и Марии. Воевода Милославский был убит, двое других воевод ранены и едва спаслись бегством. Поход провалился. Царь шумно гневался, но в душе радовался, что ушёл вовремя. Даже мёртвый Малюта сумел оказать ему последнюю услугу.
Хоронили Малюту с великими почестями. Царь сам отстоял над телом всенощную. Малютиной вдове назначили содержание равное окладу высших служилых людей. Сопровождать прах в Иосифо-Волоколамский монастырь отправили бывшего опричника Евстафия Пушкина. С ним государь передал монахам денежный вклад на помин души Малюты. Дал аж пятьсот рублей — больше, чем по своим жёнам, дочерям и брату Юрию. Монахи радовались, хотя и понимали, что замолить малютины грехи всё равно никаких денег не хватит.
После гибели Скуратова его ядовитое семя, скрестясь с кровью лучших русских родов, расцвело пышным цветом, цепко обвило трон. Дочь Анна вышла замуж за двоюродного брата царя Ивана Михайловича Глинского, отца будущего жалкого царька Василия Шуйского. Царицей стала Мария, жена Бориса Годунова, сумевшего в годы опричнины не замараться большой кровью. В те же годы сестра Бориса Годунова Ирина вышла за будущего царя Фёдора Ивановича. Таким образом, клубок Малюты и Годуновых дал России двух цариц: Ирину Фёдоровну Годунову и Марью Григорьевну Скуратову. Что до Христины, то она прославилась тем, что отравила князя Михаила Скопина-Шуйского, ратным подвигам которого завидовал её муж. Преуспели при дворе и три малютиных племяша — Богдан, Верига и Григорий Бельские, тоже оставившие по себе тёмную память. И всё ж висело над его родом проклятье, почти никто из малютина племени не умер своей смертью...
Михайла Воротынский за победу над крымцами получил назад высший боярский титул слуги. Однажды к нему в родовое имение в Стародубе закатился Дмитрий Хворостинин. Вылез из кареты малость, опухший после бесконечных братчин, вальяжный. Увидав на крыльце Воротынского, широко распахнул объятия.
— Чего приволокся? — приветил его Воротынский. — Звали тебя?
— Да ты что, князь? — оторопел Хворостинин. — Кто так гостя встречает?
— Заворачивай оглобли, сказано. Ежели царь узнает, что ты у меня гостевал, он тебе башку оторвёт.
— Опять ты за своё! Окстись, Михайла Иваныч! — засмеялся Хворостинин. — Царь опричнину отменил. Малюту на том свете черти поджаривают.
— Отменить-то отменил, да только чёрного кобеля не отмоешь добела. Уезжай от греха, Дмитрий!
Изобиженный Хворостинин уехал, кляня выжившего из ума старого воеводу, не давшего даже выпить с дороги.
...Взяли Воротынского по доносу беглого холопа. Не придумав ничего лучшего, обвинили старого воеводу... в колдовстве. После жестоких пыток положили меж двух горящих брёвен. Царь самолично жезлом подгребал угли поближе к телу, елейно спрашивал воеводу: не озяб ли? Еле живого Воротынского отправили в ссылку на Белоозеро, но по дороге он умер. Схоронить Воротынского хотели в семейном склепе в Кирилловом монастыре, но царь взревновал, дескать, много чести. Погребли в Кашине. Стародубскую вотчину Воротынских царь отписало своему сыну.
Следом похватали и других крымских победителей. Никите Одоевскому и Михайле Морозову отрубили головы. Фёдора Шереметева царь пощадил, когда узнал, что тот бежал из боя. Дмитрия Хворостинина тоже схватили и собирались казнить, но царь побоялся посередь войны лишаться последнего доброго воеводы. Благодарным словом помянул спасшийся князь Дмитрий покойного Воротынского, шуганувшего тогда незваного гостя. Кабы прознал царь про их встречу, точно бы не сносить Хворостинину головы.
Пощадил царь и Ваську Грязнова. Лишив всех званий и поместий, сослал его в степной Донков, стеречь крымскую границу. Здесь Васька по пьянке и беспечности угодил в плен. Наговорил татарам, что он и есть самый ближний к царю человек и что за него государь легко отдаст им самого Дивея. В письме к царю врал Васька, что при пленении насмерть перекусал двести татар и чуток не задушил изменника Кудеяра, а в конце слёзно просил отдать за него Дивея. Царь в своём письме поиздевался над Васькиным пленением и прямо ответил, что Дивея он и за тысячу васек татарам не отдаст. В конце концов, Грязнова выменяли за других пленных. Дивей умер в Новгороде от звериной тоски.
Елисея Бомелия подвела жадность. Ведал, что всякий день под смертью ходит, но лихорадочно спешил обогатиться, беззастенчиво требуя денег за лекарства, за яды, за предсказания, влезая из одной интриги в другую, оговаривая одних и предавая других. Кончил он на дыбе.
Генрих Штаден после отмены опричнины в России не задержался. Возвратясь, написал свои знаменитые «Записки немца-опричника», где под шелухой несусветного бахвальства есть и немало зёрен исторической правды. В дополнение к «Запискам» Штаден составил обстоятельную инструкцию для будущих завоевателей России.
Сам царь Иоанн после описываемых событий прожил ещё десять с лишним лет. За эти годы он окончательно проиграл Ливонскую войну, упустил польскую корону, которая сама шла ему в руки, женился ещё четырежды и ещё дважды женил наследника, отправляя в монастырь невесток. Лил кровь как воду, много чудесил. Вдруг посадил вместо себя на трон касимовского царевича Симеона Бекбулатовича, видно
