— Ставьте все паруса, немедля отправляйтесь к Тенедосу и подайте помощь гарнизону. Эскадра идет следом.
«Скорый» прибыл вовремя. Силы защитников крепости, в которой укрылось греческое население острова, иссякли, боеприпасы кончались, воды не было. Дважды турки предлагали сдаться. «Но все сие не могло поколебать твердости солдат, и жители, видя растерзанные члены детей и жен своих, видя дома свои, объятые пламенем, обрекли себя на смерть, с редким мужеством искали ее на валах и не хотели слышать о сдаче. Комендант по общему желанию офицеров, солдат и жителей, предложил выйти с легкой артиллерией из крепости и искать смерти в поле».
Спустя сутки сенявинская эскадра окружила остров и огнем принудила капитулировать весь турецкий десант.
Прошло два-три дня, и пришла почта к Поццо-ди-Борго. Едва распечатав письмо, он постучался в каюту Сенявина:
— Кажется, подтверждаются мои худшие опасения, ваше превосходительство. Полюбуйтесь на письма, которые прислали мне без каких-либо комментариев, — и он протянул Сенявину два письма.
Собственно, это были не письма, а их копии. Первое от Наполеона, адресовалось Александру. В самых любезных тонах французский император, через своего посланца генерала Савиньи, поздравлял Александра с прибытием к армии и изъявлял свое почтение к нему и «желание найти случай, который мог бы удовлетворить вас, сколь лестно для меня приобрести вашу дружбу». Чем дальше вчитывался Сенявин в это письмо, тем больше сомнений просыпалось в нем. Каким образом два враждующих на поле брани властелина могут столь мило изъясняться друг с другом? Тем же тоном Наполеону отвечал Александр: «Я получил с особой признательностью письмо, которое генерал Савиньи вручил мне, и поспешил изъявить вам совершенную мою благодарность. Я не имею другого желания, как видеть мир Европы, восстановленный на честных и справедливых правилах. При этом желаю иметь случай быть вам лично угодным».
Возвращая письмо, Сенявин недоуменно пожал плечами:
— Обмен любезностями, видимо, входит в норму отношений государственных мужей, несмотря на противоборство. Но что скрывается за сим?
— Курьер, доставивший письмо, слышал о каком-то неприятном для нашего государя сражении с Бонапартом. Быть может, здесь таится разгадка? — высказал предположение Борго.
— Поживем — увидим, — задумчиво ответил адмирал, — очевидно то, что ныне мы твердо стоим на подступах к Константинополю, и с турками разговор будет краткий.
Догадки Борго скоро подтвердились. После обмена письмами, в конце мая, в Пруссии у местечка Фридланд из-за грубого просчета Беннигсена русская армия попала в западню и понесла большие потери в сражении с наполеоновскими войсками. Александр мучительно переживал случившееся и был готов на любые условия, лишь бы Наполеон остался на левом берегу Немана. А Бонапарт и не помышлял идти дальше, он попросту не был готов к походу на Восток, в Россию. Но он жаждал получить свое сполна…
В те самые часы, когда у Афонской горы сенявинская эскадра сокрушала турецкие корабли, посреди Немана, неподалеку от Тильзита, французские саперы заканчивали сооружение большого плота с двумя шатрами для переговоров царских особ — Наполеона и Александра. По горькой иронии истории одной из главных разменных монет русского императора в торге с французским императором была только что одержанная победа сенявинцев…
Не прошло и недели после разговора с Борго, как на рейде Тенедоса раздались выстрелы пушечного салюта. К анатолийским берегам неожиданно возвратилась английская эскадра под флагом контр-адмирала Мартина. Английский адмирал считал для себя не зазорным первым, без предварительной договоренности, салютовать Сенявину. Он знал о разгроме турок и эту победу считал достойной приветствия.
На этот раз англичане были приветливы, поздравили с победой, заправились водой на Тенедосе и посматривали на анатолийский берег. Сенявин предугадал и предусмотрел намерения союзников. Он вызвал Грейга:
— Алексей Самуилович, намедни англичане испросили дозволения отправить бриг к острову Имброс для содействия нам в блокаде Дарданелл. Капитан Роджерс был предупрежден уведомлять меня по всем случаям. Однако мне доложили сей час с нашего брига — Роджерс вошел в тайные сношения с турками.
Грейг почувствовал некоторую неловкость, слушая такую новость.
— Посему возьмите немедля «Ретвизан», «Селафаил» и «Сильный», следуйте к Дарданеллам и вразумите Роджерса, что сношения его с турками удивляют меня, как несообразные с откровенностью отношений между союзниками и с данным им мне слову. И скажите ему, что здесь русский флаг первенствует, и ежели он вознамерится без позволения сноситься с турками, то вы употребите силу.
Спустя сутки Роджерс принес извинения Сенявину, сославшись на собственную оплошность. А что же с турками? Просто наводил справки о продовольствии…
Следом за Мартином к Тенедосу пожаловал вице-адмирал Коллингвуд, сподвижник Нельсона по Трафальгару. После взаимных приветствий и визитов Коллингвуд заговорил о совместных действиях против турецкого флота и предложил Сенявину командовать соединенными эскадрами.
Сенявин поднял флаг командующего. Обе эскадры снялись с якоря, перешли к острову Имброс и начали готовиться к прорыву на Дарданеллы.
На море заштилело, пришлось стать на якоря. На другой день ветер начал набирать силу, и на рейде появился корвет «Херсон» из Анконы. Барон Шеппинг привез повеление Александра: прекратить войну с турками, следовать в Корфу, сдать французам Ионические острова и Которо и отправляться в Россию.
Барон положил на стол адмирала точную копию «Отдельных и секретных статей» Тильзитского соглашения.
«Статья первая, — читал, едва шевеля губами, адмирал. — Русские войска передадут французским войскам землю, известную под названием Которо. Ионические острова поступят в полную собственность и державное обладание императора Наполеона».
Впервые за многие годы службы Сенявин ощутил горечь незаслуженной, оскорбительной обиды. Не за себя. За тех, кто беззаветно отдал свою жизнь за Отечество, честно и до конца выполнил воинский долг.
Отпустив всех, Сенявин погрузился в раздумья. Одно за другим проходили перед его взором чередой видения нынешней и прошлой кампаний, вспомнились давние ушаковские походы к Ионическим островам, в Италию. Но вновь и вновь бессознательно мысли возвращались к потрясшему его известию.
«Нет-нет, мир — сие похвально, однако какой ценой он добыт и почему плоды, достигнутые немалыми жертвами, с такой легкостью отдаются вчерашнему неприятелю? Вероломство какое-то несуразное». Сенявин вынул из стола любимую трубочку, набил ее табаком, закурил и вышел на балкон. Только что пробили четвертую склянку. Угрюмая чернота безлунной ночи окутала рейд. Обозначенные носовыми — штаговыми и кормовыми — гекабортными огнями, в кромешной тьме угадывались застывшие громады кораблей. Изредка оттуда доносились окрики часовых.
Утром он соберет командиров и объявит им волю императора, на кораблях зачитают приказ о следовании на Балтику. Постепенно насущные заботы возвращали к действительности. Командирам давно не плачено жалование, не шлет Петербург, за продовольствие с местными жителями расплачиваются призовыми деньгами. Надобно зайти на острова, вернуть долги. Не забыть завтра с утра послать тысячу солдат и матросов разобрать по камешкам крепость, не оставлять же туркам целой… Быстрей готовить корабли к долгому пути. Осенние штормы на носу. Уже тревожила мысль: успеем ли к зиме на Балтику? Коим образом сноситься теперь с англичанами? Получается — с ними теперь неприятели, а французы союзники? Адмирал грустно вздохнул и выколотил давно потухшую трубку…
Еще по пути в Корфу Сенявин узнал, что острова и Которская область уже переданы Наполеону. Когда французы поднимали флаг над крепостью Корфу, «Азия» салютовала, палила из пушек. Однако французский комендант не ответил по правилам на салют русского корабля. Это считалось оскорбительным, но французы молча ухмылялись. Сенявин не оставил это без внимания.
…Генерал Бертье, комендант Корфу, возмущенно сновал по крепостным бастионам. Только что на рейд пришла русская эскадра, и ни один корабль не отдал салют французскому флагу. «Это возмутительно, — шипел он в лицо русскому консулу, — его величество император Александр не одобрит такого поведения, прошу вас уведомить о происшедшем Петербург».
Сенявин демонстративно не съезжал на берег, чтобы не встречаться с Бертье.
Офицеры эскадры заметили: французы ведут себя заносчиво. Дело дошло до открытой неприязни и дуэлей. Бертье сообщили доносчики о вольных высказываниях офицеров: «Если император Александр наделал глупостей, то пусть за них платит сам». Генерал сообщил об этом Наполеону и приписал: «Невозможно вести себя более вызывающе, чем господин адмирал Сенявин и подавляющая часть русских моряков». Наполеон нахмурился — такое непозволительно — и тут же написал послу Савари в Петербург для доклада Александру: «Нахожу, что адмирал Сенявин просто невежлив и ведет себя как плохой политик. Это обычный характер моряков. Но дух его эскадры кажется мне скверным».
