— Остерегайтесь пренебрегать и справедливыми требованиями украинцев! — крикнул он. — Ленин еще в апреле сказал: если в России будет республика Советов, то украинцы не отделятся, а вот если и дальше будет республика Милюкова! — а ваш Керенский продолжает политику Милюкова! — то украинцы и в самом деле пожелают отделиться…
Боженко подбежал к Пятакову:
— Товарищ Юрий! Возьми слово! Ты же для этих субчиков авторитет! Тебя деже меньшевики уважают!
Пятаков пожал плечами и что-то сердито ответил, но слов его Боженко в общем шуме не разобрал. Когда он переспросил, Пятаков крикнул ему прямо в ухо:
— Говорить об автономии Иванова никто не уполномочивал! Это своеволие! Я поставлю о нем вопрос на комитете!
— Ты что — сдурел? — опешил Боженко.
А Пятаков кричал ему то в одно, то в другое ухо:
— Вы — мальчишки! Нас горстка! Что мы можем? Я давно твержу: надо договориться с другими партиями!..
— С народом надо договариваться, а не с твоими партиями! — разъярился Боженко.
Иванов стоял у кулисы и пришпиливал булавкой оторванный рукав гимнастерки.
Боженко пробежал мимо него к трибуне:
— Мне слово! К порядку ведения собрания! Для заявления!..
Но на трибуну уже поднялся представитель фракции меньшевиков и стал читать проект резолюции.
Резолюция меньшевиков квалифицировала требование автономии как попытку сорвать дело обороны родины в войне против немецкого империализма.
Боженко собирался еще пошуметь, но тут ему сообщили что в вестибюле ожидает его старший офицер для особо важных поручений при командующем военным округом.
— Меня? — удивился Боженко. — Какое у него может быть ко мне дело? Что вы, хлопцы, насмешки надо мной строите?.. А может, он меня арестовать собирается? — мелькнула у Боженко догадка. — А? Хлопцы? За что бы это?
Дружинники схватились за берданки, но Боженко их остановил:
— Спокойно! Без паники!.. Раз он хочет меня видеть то, по-культурному, я не могу ему в этом откачать,
В вестибюле, меж колонн, и в самом деле стоял офицер. Сквозь широко открытые двери виден был автомобиль, остановившийся у подъезда, и там — еще два офицера.
— Так и есть! — констатировал Боженко. — Сейчас они меня, раба божия, оттарабанят в тюрягу!.. Спокойно, хлопцы, без паники! Ежели что, скажете Пятакову и Иванову, что Василий Назарович, мол, передавал привет…
4Офицер козырнул Боженко:
— Штабс-капитан Боголепов-Южин, старший офицер для особых поручений при командующем…
— Здравствуйте! Боженко, столяр…
И сразу Боженко решил: в тюрьму не идти! Пусть зовет своих охранников! Боженко устроит им сейчас “тбан”: кликнет дружинников и, отобрав у офицерика документы, подкинет эту тройку в какую-нибудь колонну дезертиров, как тех жоржиков с “сестровоза”, — пускай топают воевать до победного конца, пока там разберутся, кто они и как попали на позиции.
Но офицер с дезертиров и начал: на Подоле, мол, большая группа бежавших с фронт оказала сопротивление. На Контрактовой площади они дерутся с милицией. Воинские части заняты в других районах, и нужна вооруженная сила, чтобы задержать безоружных дезертиров и доставить их к приготовленным на воинской рампе эшелонам. Такой вооруженной силой в центре города является в настоящий момент только дружина рабочей самообороны. Старший офицер для особо важных поручений и обращался — в совершенно учтивой форме — к командиру дружины, с просьбой немедленно отправиться на Подол.
Штабс-капитан любезно улыбнулся:
— Ваше отношение к дезертирам нам известно. Мы, конечно, не одобряем самоуправства, и комендатура разберется, должны ли идти на фронт задержанные вами сотрудники Земского союза. Но мы ценим патриотический порыв…
Боженко смотрел на бравого офицера и дергал себя за бородку. Его так и подмывало заедать этому ферту в ухо. Патриотический порыв! Как вам это нравится? Еще скажет — наградить Георгием на проявленную храбрость в войне до победного конца! Георгия он, Боженко, уже имеет, и пулю под лопаткой за Перемышль тоже, и полгода дисциплинарного батальона заработал, прежде чем демобилизовали… Ах ты, олух царя небесного! Предлагая ему, Боженко, члену большевистской партии с марта сего года, стать жандармом! Ну и фрукт!.. Правда, партия не одобряет анархию в армии и требует организованного прекращения войны, но ловить дезертиров, это уж — извините!
К тому же он, Боженко, уразумел и основное. Вы думаете, этого хитрована дезертиры волнуют? Ему “совдепы” натерли холку! Брешет, что в десятитысячном гарнизоне не нашлось сотни, чтоб утихомирить несколько горячих голов! Ему, анафеме, надо, чтоб рабочая самооборона ушла отсюда, тогда сразу найдется хоть тысяча юнкеров — накроют заседание Совета в полном составе и — пожалуйста! Делегаты, конечно, окажут сопротивление; под этим предлогом — за беспорядки в городе время осадного положения он, гад, не посчитавшись с воинскими документами депутатов, запроторит их в дезертирскую колонну и оттарабанит на войну до победного конца! Вот с Советами и будет покончено, пока там разберутся…
Боженко дергал бородку, смотрел на офицера и молчал.
— Так как же, гражданин Боженко? Дружинникам необходимо выступить немедленно…
— А вот как, гражданин офицер… — Боженко помолчал еще мгновение, чтобы загнать обратно в горло все те слова, которые уже были на языке, — про “бога” и “мать” этого ферта и про ее непристойное поведение: — и наконец ответил: — Немедленно… катитесь-ка своим ходом, пока… Словом, очень приятно было познакомиться. Адью!
Штабс-капитан Боголепов-Южин смотрел на Боженко секунду.
Секунду смотрел на него и Боженко.
Но на эту секунду между ними было сказано все.
Так говорят только один раз и — навсегда.
Боголепов-Южин, не откозыряв на этот раз, сел а машину и хлопнул дверцей. Автомобиль сразу тронулся, задымив бензином.
— Шибздик! — сказал ему вслед Боженко и заторопился в зал.
5В зале уже приступили к выборам делегатов на съезд. Меньшевики опять сблокировались с эсерами и выставили список, в котором не было ни одного большевика.
На трибуне стояла Евгения Бош.
— Товарищи! — говорила Бош. — Если мы не пошлем в составе делегации большевика, мы неверно представим на съезде соотношение партийных сил в Киеве. Мы требуем пропорциональности. Четвертая часть Совета — большевики. Таким образом, одним из четырех делегатов должен быть большевик. Иначе мы не будем голосовать. Баллотировка не состоится!
Председательствующий эсер Григорьев насмешливо ухмыльнулся:
— Большевики вольны голосовать или не голосовать, выборы все равно будут действительны: для избрания достаточно двух третей голосов.
Он объявил баллотировку.
Тогда Иванов с места запел “Интернационал”.
Большевики в зале подхватили:
…Кипит нас разум возмущенный
И в смертный бой вести готов…
Иванов стоял, пел и разглядывал присутствующих.
Данный состав Советов был избран в первые дни после Февральской революции и сегодня уже никак не отвечал взглядам и настроениям киевских трудящихся — их возросшей за эти четыре месяца сознательности. В первые дни революции демагогические фразы эсеров и эквилибристическая казуистика меньшевиков сбивали с толку очумевших от радости, но не разбирающихся в политике людей. И они отдавали голоса тем, кто произносил наиболее эффектные речи во имя революции.
Теперь было не то. Ведь когда дошло до дела, меньшевики и эсеры выступили за продолжение войны, против всех требований рабочих и оказали сопротивление разделу помещичьей земли между крестьянами. Сегодня большевистские лозунги поддерживали не только на тех предприятиях, где за большевистской организацией шло большинство, как, например, у металлистов или портных, на даже и там, где большевистских организаций вовсе не было: большевистская критика раскрывала людям глаза на деятельность Временного правительства. Даже выступая на митингах, где большевистских предложений не принимали, Иванов убеждался: не настал еще час, но пройдет немного времени — и эти же самые люди станут первыми энтузиастами большевистских идей
…Лишь мы, работники всемирной
Великой партии труда,
Владеть землей имеем право,
Но паразиты — никогда…
Голосование закончилось: ни один большевик не был избран от киевских Советов на Всероссийский съезд.
Большевики встали с мест и покинули заседание. Объединение Советов уже не имело смысла: это привело бы только к объединению фракций меньшевиков и эсеров.
Тут же в вестибюле большевистская фракция приняла решение; идти на Печерск, где должен был состояться большой митинг, и рассказать пароду о провале объединительного заседании Совета рабочих и Совета военных депутатов.
