Жерар Бланшар что-то пробормотал в знак согласия. Его поддержала жена. Жюль тоже кивнул, как минимум из уважения к гостю.
– Вы делаете различие между евреем и христианином? – негромко спросила тетя Элоиза.
– Разумеется, мадам. Они исповедуют разные веры.
– И вы считаете, что Золя также следует лишить свободы?
– Я не огорчусь, если это произойдет.
– В Америке, – сказала тетя Элоиза, обращаясь к Хэдли, – у вас есть свобода слова. Вам ее гарантирует ваша конституция. Несмотря на революцию, во Франции человек не может открыто высказывать свои мысли, и мне стыдно за свою страну.
Хэдли ничего не сказал, но Роланд не смог промолчать.
– Мне жаль, что вы стыдитесь Франции, мадам, – произнес он ледяным тоном. – Может, вам, капитану Дрейфусу и Золя следует найти какую-то другую страну себе по вкусу.
– Не думаю, что нам стоит поднимать этот вопрос до уровня принципа, – вступил в разговор Жерар. – Не знаю, нарушил Золя закон или нет, написав такое письмо. Если нарушил, то пусть это определит суд. А если нет, то никто его судить не будет. Вот и все. Ничего серьезного.
Вопреки своему обычаю Жерар действительно пытался помочь. Ничего хорошего из этого не вышло.
– Мой дорогой Жерар, ты отлично управляешь компанией, я уверена в этом, – раздраженно заметила тетя Элоиза. – Но я знаю тебя всю твою жизнь, и ты не узнаешь моральный принцип, даже если он подойдет и ударит тебя по физиономии.
– А вы, тетя Элоиза, живете в собственном мирке, – обиделся Жерар. – Позвольте напомнить, что именно доходы от нашего семейного предприятия дают вам возможность весь день читать книги да смотреть на нас сверху вниз.
– К «делу Дрейфуса» это не имеет никакого отношения, – холодно сказала тетя Элоиза.
– Все равно я заодно с месье де Синем, – сказал Жерар. – Я не говорю, что все евреи – предатели, но у нас христианская страна, и значит, они не могут чувствовать то же, что и мы.
Тут, во избежание дальнейшего кровопролития и прежде чем ситуация полностью станет неуправляемой, Жюль Бланшар проявил твердость. Он стукнул пальцами по столу и поднялся, дабы привлечь внимание всех и каждого, и произнес небольшую речь.
Это была хорошая речь. А будущие месяцы и годы доказали, что она оказалась даже более прозорливой, чем мог подумать сам Бланшар.
– Месье де Синь, Хэдли, Фокс и мои дорогие родственники. Это мой дом, и от нашего с женой имени я требую прекратить обсуждение этой темы. Полностью. Но сначала позвольте мне сказать кое-что. Только что мы едва не поссорились. Мы не поссорились, – он строго посмотрел на Жерара и Элоизу, – но были близки к этому. И давайте поблагодарим судьбу и вынесем из этого происшествия важный урок. Если сидящие за этим столом люди – все без исключения уравновешенные и благовоспитанные – оказались так близки к рукоприкладству, то что случится, если эту трудную тему затронут другие, настроенные менее доброжелательно? Три дня назад, читая письмо Золя, я, признаюсь, был удивлен и шокирован. Но тогда я еще не понимал, какой эффект оно произведет на широкую публику. Сейчас мне кажется, что письмо станет причиной глубокого раскола во французском обществе. Оно может разорвать Францию на части. И кто бы ни был прав в этом деле, я не могу не сожалеть о разрыве добрых отношений между честными людьми. Так давайте же по крайней мере запомним, – Жюль с отеческой улыбкой обвел взглядом стол, – что письмо Золя и «дело Дрейфуса» следует обсуждать взвешенно и аккуратно, и уж во всяком случае не за обеденным столом. А иначе мы неизбежно потеряем друзей!
Даже де Синь, несмотря на бурю в душе, мог только восхищаться главой дома. Да, да, отец прав. Этот Бланшар – исключительный человек. Прирожденный государственный деятель. Со своего места Роланд вежливым кивком выразил уважение севшему хозяину.
Тетю Элоизу эта речь не успокоила, но она ничего не сказала.
– Мудрые слова, – отметил Фокс.
А Фрэнку Хэдли припомнились слова тети Элоизы о том, будто французы страстно спорят только о пустяковых вопросах. Должно быть, это «дело Дрейфуса» – исключение, подтверждающее правило.
Заканчивался обед без происшествий, однако от оживления, что царило за столом поначалу, не осталось и следа.
Когда все стали прощаться, Фрэнк подошел к де Синю и вполголоса поинтересовался:
– Поездка в Версаль не отменяется?
– Ни в коем случае, – заверил его аристократ и еще раз для всех подтвердил обещание устроить экскурсию.
Фрэнку очень хотелось обсудить с Марком происшедшее за обедом. Но когда они вышли вдвоем на улицу и обменялись буквально парой фраз, Марк вдруг спохватился:
– Мой дорогой друг, из-за всей этой драмы я чуть не забыл: ко мне в четыре часа придет клиент позировать для портрета. Давай встретимся завтра вечером, выпьем где-нибудь вина и обо всем поговорим.
Оставшись в одиночестве, Фрэнк решил свернуть на Елисейские Поля и пройтись до Триумфальной арки, чтобы размяться и подышать свежим воздухом. А если не нагуляется, то можно будет пойти дальше, хоть до самого Булонского леса.
Когда Роланд вернулся в казармы, в нем все еще кипела ярость. Его гнев не был направлен на семью Бланшар, за исключением тети Элоизы, которая, будучи интеллектуалкой, автоматически попадала под подозрение, да к тому же очевидно придерживалась республиканских взглядов. Самый факт ее существования мог бы настроить Роланда против всего семейства, но он видел, что брат Мари Жерар почти не общается со своей тетей, и это предполагало, что возможно быть членом семьи и при этом держаться на расстоянии от этой несносной женщины.
Однако раздражение де Синя искало выхода, так что он почти обрадовался, увидев на своем письменном столе незаконченный ответ канадцу. Роланд решительно сел за стол.
Уважаемый господин,
Ваше письмо передал мне мой отец, виконт де Синь, с просьбой ответить, так как у него самого нет на это времени.
Даже если оставить в стороне тот факт, что написание Вашей фамилии ни в коей мере не предполагает ее связи с фамилией виконтов де Синей, я заверяю вас, что никто из нашей семьи никогда не эмигрировал из Франции в Канаду и не посещал эту страну. В противном случае нам было бы известно об этом. Таким образом, предположение о существовании канадской ветви нашего рода совершенно необоснованно.
Как следствие, я не считаю, что визит в Шато де Синь будет представлять для Вас какой-либо интерес; в любом случае этим летом замок будет закрыт для посещений в связи с реставрацией.
Несомненно, месье, у Вас были французские предки. Но если Вы желаете найти во Франции родственников, предлагаю Вам искать в иных направлениях.
Удовлетворенный результатом, он отложил ручку. Такой ответ избавит их от назойливости месье Дессиня, кем бы он ни оказался. Роланд поставил подпись, запечатал письмо и положил его на стол. Дело сделано. Было всего четыре часа дня.
В тот самый миг, когда аристократ отложил готовое письмо, хорошо одетая дама с бледным лицом приблизилась к входу в дом на бульваре Клиши, где снимал студию Марк Бланшар. Она огляделась неуверенно, так как никогда не бывала в этом районе. Но адрес был верным.
Гадая, понравится ли ей позировать для портрета, Ортанс Ней направилась вверх по лестнице.
1572 годОн был самым обычным маленьким мальчиком. Никто и подумать не мог, что он изменит историю своей семьи тем, что откроет окно, когда ему велели этого не делать.
Утром в понедельник восемнадцатого августа 1572 года от Рождества Христова юный Симон Ренар находился в радостном ожидании. Вот-вот должен был приехать Ги – кузен отца. А потом дядя Ги, как называл его мальчик, вместе с отцом Симона поведут его смотреть королевскую свадьбу. А он никогда еще ничего подобного не видел!
– Это будет самая странная королевская свадьба из всех, что случались в Париже, – сказал отец, еще больше усилив любопытство мальчика. Симону было восемь лет, и он жил со своими родителями, Пьером и Сюзанной Ренар, в домике неподалеку от крепости Бастилия.
Симон любил старую Бастилию. Он знал, что ее построили для защиты городских ворот Сент-Антуан от англичан. Но теперь можно было не опасаться английских атак.
Об этом позаботился еще в прошлом веке коварный король Людовик XI. Он хотел превратить страну в могущественную державу, и у него это получилось. В то время как в Англии Плантагенеты терзали друг друга в Войне роз, Людовик где военными действиями, где хитроумными интригами собрал все великие независимые земли – Нормандию и Бретань на севере, Аквитанию и теплый Прованс на юге, мощную Бургундию на востоке – в огромный восьмиугольник, известный с тех пор под единым названием Франция. Еще какое-то время англичане контролировали северный порт Кале, но потом потеряли и его. Английской угрозе пришел конец. Париж был в безопасности. И Бастилия казалась мальчику чем-то вроде надежного старого друга, возле которого так хорошо играть. Мир Симона вообще был надежным, спокойным местом.
