И хотя Новгородский полк состоял из самых опытных бойцов, первый батальон был вскоре смят и рассеян. Нависла угроза прорыва шведов.
Царь сам подскакал ко второму батальону, соскочил с коня, схватил в руки ружье со штыком, поднял его над головой: — Ребята, не дадим шведу пройти. За мной! И бросился вперед, увлекая весь батальон. Петр был длинноног и быстр не только в ходьбе, но и в беге, однако и он краем глаза заметил, как обходили его справа-слева новгородцы, и было оттого ему радостно на сердце: «Бегут все! Атакуют дружно, и нет страха на лицах их, но одна жажда мщения».
Разгром первого батальона недешево дался шведам, кажется, последние силы были затрачены на это. И когда налетел на них свежий второй батальон, возглавляемый длинным Преображенским полковником, то начал колоть, рубить с таким ожесточением и натиском, что шведы попятились. Вначале медленно, но далее все скорей да скорей.
А справа и слева охватывали шведов конницы Меншикова и Боура, и эти объятия ничего хорошего не сулили.
Карл бросил по центру лучшие свои гвардейские полки: Упландский, Кольмарский, Иончепингский, Ниландский, тем самым поставив на карту все.
И когда он увидел, как русская артиллерия буквально выкосила их картечью, он от отчаяния стал колотить руками по носилкам и даже биться об них головой.
— Где наша артиллерия?! — кричал он, брызжа слюной. — Почему молчат наши пушки?!
Словно не ему еще вчера докладывал Гилленкрок о почти полном отсутствии пороха, а он отвечал ему, что шведам достаточно припасли пороха русские. Верно, припасли.
Внезапно прилетевшее ядро ударило в носилки короля и разнесло их в щепы, убив при этом нескольких человек, в том числе Адлерфельда — королевского летописца. Сам Карл потерял сознание.
— Король убит! — вскричал кто-то.
И этот крик, как огонек по пороховой дорожке, помчался по армии: «Король убит!»
Эта новость не прибавила шведам сил (отомстим за короля!), напротив, многих она лишила мужества (король погиб, и мы пропали).
Однако бросившиеся к Карлу его верные драбанты вскоре увидели, что король жив, что он был просто оглушен, контужен. Тут же из двух пик и какого-то плаща они сделали носилки, уложили на них своего несчастного монарха.
Придя в себя, Карл потребовал нести его в самую гущу боя:
— Туда! Туда, где дерутся мои славные гвардейцы. Увидев меня, они воспрянут духом.
Но гвардейцы уже не могли увидеть своего обожаемого короля и воспрянуть духом, они все полегли под русской картечью и штыками.
— Туда! В битву! — требовал Карл словно помешанный.
В эти мгновения он не хотел жить, искал смерти. Но она не брала его, довольствуясь его драбантами, уложив в течение считанных минут два десятка человек у его носилок.
Наконец его увидел фельдмаршал Реншильд, попавший в самый водоворот сражения.
— Ваше величество! — закричал он, направляя своего коня к королю. — Наша пехота погибла. Спасайтесь! Эй, молодцы, скорее уносите короля.
Сам того не желая, этим криком Реншильд как бы дал команду к отступлению, которое, в сущности, уже началось.
«Молодцы» не могли уносить короля, их осталось всего двое. Отбросив носилки, они взгромоздили короля на какую-то лошадь, на счастье подвернувшуюся в сутолоке. И она, напуганная канонадой и криком тысяч глоток, понесла великого завоевателя прочь с этого страшного поля. Он сам понукал ее здоровой пяткой.
Шведы дрогнули и вдруг, словно по команде, кинулись врассыпную. Никто и ничто уже не могло остановить этого панического бегства. За плечами бегущих неслась русская конница, настигая и разя палашами.
Граф Пипер, увидев это, кинулся к штабу, дабы уничтожить, сжечь бумаги. Однако, вбежав в канцелярию, он понял, что ничего не успеет сделать. За окном уже виднелись русские драгуны со сверкающими палашами.
«Но ведь я почти безоружный, — подумал Пипер. — Они не должны убить меня».
От этой мысли ему спокойнее не стало. Наоборот, близкая смерть подхлестнула графа: он выскочил из пустого, брошенного штаба и побежал к Полтаве, придерживая у бедра шпагу. Граф бежал быстро, дорога была знакома — совсем недавно с Гилленкроком ездил по ней осматривать апроши. Топот копыт и крики, несшиеся следом, подгоняли его. Граф никогда не думал, что умеет так резво бегать.
Увидев на валу русского солдата с ружьем, Пипер закричал ему и замахал рукой, в которой был зажат белый лист бумаги, машинально захваченный графом со штабного стола:
— Эй, солдат… Я здаюсь плен… Я есть граф… Скорей бери плен.
Графу казалось, что сдаться в плен измученной Полтаве надежнее, чем поднять руки перед опьяневшими от рубки и крови драгунами.
Глава четырнадцатая
ПОБЕДИТЕЛИ И ПОБЕЖДЕННЫЕ
Генеральная баталия, в сущности, длилась всего два часа — с девяти до одиннадцати. Но сражение на равных было лишь до половины десятого, а после этого шведы начали пятиться и вскоре побежали.
В двенадцатом часу Петр был уже в лагере, у своего шатра, и немедленно распорядился о сборе раненых и подсчете потерь.
Туда к нему стали приводить пленных шведских генералов. Увидев высокого, стройного белокурого пленника, одетого в бархатный кафтан, Петр вдруг решил, что это и есть король. Он поднялся к нему навстречу, улыбнулся дружелюбно и уж едва не произнес заготовленную фразу: «Здравствуй, брат мой Карл». Но его опередил светлейший, представив пленника:
— Принц Вюртембергский.
— Здоровы ли, ваше высочество, — пришлось ради этикета сказать разочарованному Петру и, не дождавшись ответа, спросить: — Неужели я не увижу моего брата Карла? Александр Данилович, вели объявить в войсках, что тот, кто пленит короля или хотя бы принесет его тело, будет тут же произведен в генералы.
— Зело прытко побежал король, Петр Алексеевич, догнать невозможно.
— Вот ты и будешь догонять с Голицыным.
— Попробую, но кони весьма притомились, государь.
— Дай передых — и вдогон с князем Михайлой. Они, чай, тоже не на чертях скачут.
Через некоторое время Петру принесли разбитые носилки короля, но царь не успокаивался: «Хочу видеть самого». Принесли ему и шпагу короля, в которой он узнал свою, подаренную когда-то Августу Саксонскому.
Перед шатром царя были выстроены шведские генералы, в их числе Пипер и Реншильд.
Петр появился перед ними в сопровождении Меншикова, сияющий, великодушный.
— Господа генералы! — объявил светлейший. — Прошу сдать ваши шпаги его величеству и представиться.
Граф Пипер выхватил свою и, протягивая ее на вытянутых руках, встал на колени:
— Первый министр граф Пипер.
— Встаньте, граф, — сказал Петр, — ибо к пленным мы относимся по их достоинству и званию… Светлейший князь, изволь принять шпагу у всех генералов.
Меншиков принял шпагу у смущенного Пипера, подмигнул ему ободряюще. Шагнул к следующему пленнику.
— Генерал Шлиппенбах.
— Чаю, знакомы уж, — забирая шпагу, заметил светлейший.
— Генерал Розен.
— Фельдмаршал Реншильд.
Услышав фамилию знаменитого шведского полководца, царь подошел к нему.
— Как здоровье короля, фельдмаршал? — спросил он. — Вы изволили быть с ним рядом.
— Да, ваше величество, я был рядом с ним до конца сражения. Ядро угодило в его носилки и, кажется, растревожило его рану. За четверть часа до окончания баталии король отбыл, поручив мне командование армией.
— Значит, жив он?
— Жив, ваше величество.
— Ну и слава Богу, — искренне обрадовался Петр. — За столь добрую весть жалую вас, фельдмаршал, русской шпагой, понеже сие есть символ воинского достоинства, коего вас лишать я и в плену не намерен.
На глазах удивленных шведских генералов царь вручил шпагу их главнокомандующему фельдмаршалу Реншильду.
— Благодарю вас, ваше величество, — растроганно отвечал старый вояка, вполне оценив великодушие царя.
И едва последний полковник вручил шпагу генералу Алларту, который помогал светлейшему в этом деле, как царь громко сказал:
— Господа генералы, вчерашнего числа мой брат, король Карл, приглашал вас в шатры мои на обед, и вы по обещанию ко мне прибыли. Но брат мой Карл ко мне не пожаловал, в чем пароля своего не сдержал. О чем я искренне сожалею. Но раз король не пожелал со мной отобедать, то приглашаю вас, господа, к моему столу, откушать что Бог послал.
Длинный стол в шатре был уставлен такими кушаньями, о которых генералы шведские давно забыли — жареные гуси, куры, пироги, расстегаи, икра, калачи. Надо всем этим возвышались зеленоватые горлышки винных бутылок.
Дабы гостям не скучно было, царь велел сесть меж ними своим генералам, усадив фельдмаршала Шереметева промеж Реншильда и Пипера. Велев наполнить вином бокалы, Петр поднялся и, обведя всех сияющим взглядом, сказал:
