В другой московской пивной с голубоглазым названием «Василек», находившейся в доме 8 по Большой Спасской улице, на углу Докучаева переулка, 26 августа 1923 года, в воскресенье, произошло следующее. Днем в нее вошел бледный, плохо одетый молодой человек лет двадцати, Всеволод Полуэктов. На днях его освободили из Бутырской тюрьмы, куда он попал за кражу. Он не был вором. На кражу его толкнула нужда. Бабушка, мать и сестра голодали. Работы не было. Пока он находился в тюрьме, бабушка умерла, а мать и сестра стали нищенствовать. Всеволод понял, что помочь им он не в силах. Вор из него не получился. Дома хранился пистолет отца. Он взял его и вышел на улицу, зашел в пивную. В пивной подошел к гармонисту и попросил его сыграть романс «У камина». Сел за столик и, опустив голову, слушал. На пиво денег не было. Гармонь тоскливо выводила мелодию, и он вспоминал слова: «Ты сидишь одиноко и смотришь с тоской, как печально камин догорает…» Когда гармонист дошел до того места, где звучало: «Подожди еще миг, и не будет огней, что тебя так ласкали и грели», — раздался выстрел. Юноша упал на заплеванный пол, из его виска вытекала кровь. Потом в кармане его пиджака нашли записку: «Хотелось бы описать переживания перед смертью. Чем так жить и так мучиться, лучше умереть». Могила Полуэктова не сохранилась.
Что бы ни происходило в пивных, течения жизни в них оно не останавливало. Выносили пьяных, убирали трупы, выставляли хулиганов, а народ продолжал пить пиво и вести нескончаемые разговоры. Были пивные, где играли на бильярде. Например, в «Украинской новой Баварии» на Воронцовской улице в доме 42, в кооперативных пивных на Маросейке, 6/8, Солянке, 27, в частных пивных: «Большой Московской» на Лубянке, 31, «Медведь» в доме 21 по улице Герцена и др. Но и в них были те же грязь, шум, мат, что и во всех других, и пол был также завален окурками и шелухой от семечек, а из-за табачного дыма нечем было дышать.
А вот как выглядела пивная пошикарнее. У входа елочки в кадках, на стенах картины: «Утро в сосновом лесу» Шишкина, «Венера» Тициана, плакаты: «Если хочешь быть культурным, окурки и мусор бросай в урны», «Здесь матом просят не крыть» или «Неприличными словами просят граждан посетителей не выражаться». Были и другие плакаты, такие как «Лицам в нетрезвом виде ничего не подается», «За разбитую посуду взыскивается с посетителя», «Со всеми недоразумениями просят обращаться к заведующему», «Во время исполнения концертных номеров просят не шуметь», а еще можно было кое-где прочесть и такое: «Пей, но знай меру. В пьяном угаре ты можешь обнять своего классового врага».
В пивных и ресторанах тогда можно было увидеть портреты Карла Маркса, Ленина, Троцкого, Зиновьева и других «вождей». Владельцы этих заведений, наверное, хотели таким образом показать свою преданность новой власти. Однако власть посмотрела на это дело иначе и в августе 1924 года запретила «вывешивание в заведениях трактирного промысла (за исключением столовых, обслуживающих рабочих и служащих) портретов вождей революции», а в 1926 году запретила посещать пивные военным. Тем приходилось ради такого дела переодеваться в штатское.
Те, кто побогаче, ходили в рестораны. Рестораны высшего разряда закрывались в два-три часа ночи. Такими ресторанами были «Прага» на Арбатской площади, «Гранд-отель» на площади Революции, «Савой» на Рождественке, «Европа» в доме 4 на Неглинной улице, где потом был ресторан «Арарат» (дом снесен), «Крыша» в доме 10 по Гнездниковскому переулку и др. В 1925 году «Прага» стала моссельпромовской столовой. Посетить ее звала безапелляционным тоном реклама, сочиненная поэтом Маяковским: «Каждому нужно обедать и ужинать. Где? Нигде, кроме как в «Моссельпроме»». С семи часов вечера в этой столовой играл оркестр, после десяти начиналась эстрадная программа, с двенадцати пел русский хор и звучали цимбалы.
Как это обычно бывает, доходов от законной торговли всегда мало. Богатство сулит обман. Такая уж философия выработалась у людей. Поэтому, когда новой властью была запрещена торговля алкоголем, нашлось немало охотников торговать именно им. 1 декабря 1917 года начальник московской милиции издал приказ № 5, в котором говорилось: «Кафе, трактиры и рестораны при наличии продажи или распития в них спирта и его суррогатов могут быть закрываемы властью местного комиссара… Если же есть только твердая уверенность, что в ресторане происходит продажа и распитие спирта и пр., но улик на то нет, то закрывать единоличною властью комиссара не следует. Предварительно необходимо обратиться в противоалкогольную комиссию с протоколами и мотивировками». Надо сказать, что поначалу власти запретили не только спиртное, но и бильярд в пивных и ресторанах. Что ж, когда-то в Англии появились шахматы, но потом их запретили, поскольку азарт игроков был настолько велик, что доходило до поножовщины. Запрещен был в свое время и теннис, приводивший к беспорядкам и бесчинствам со стороны зрителей. У нас в те послереволюционные годы были люди, которые считали бильярд буржуазной игрой и намеревались его вообще искоренить. До этого, правда, не дошло, но на открытие бильярдных тогда требовались специальные разрешения. В июне 1918 года были закрыты бильярды в ресторане «Мартьяныч», который находился в верхних торговых рядах (в ГУМе), в трактирах Коркунова в Псковском и Кукуева в Зарядьевском переулках (эти переулки, а также переулки Москворецкий, Кривой, Елецкий, Ершов и Мокринский находились на месте Васильевского спуска и гостиницы «Россия»), Это были заведения, в которых за хорошие деньги можно было получить из старых запасов, например, такие вина, как «Макон», «Сатэн», «Сэн-Жульен», «Потэ-Канэ», «Портвейн Елисеева», «Лафит», «Медок», «Аи», коньяк «Юбилейный» 1912 года, «Хинную водку», «Опорто», «Мадеру» и другие напитки из подвалов Абрау-Дюрсо, запасов мадам Клико и складов Смирнова.
Народ, конечно, такими напитками избалован не был. Все пили самогон, несмотря на ту войну, которую вело с самогоноварением и нарушением своей винной монополии государство. Пили и бензин, добавляя в него специи, чтобы изменить вкус и запах. Называли такой напиток «автоконьяк». Он действовал на психику, а иногда просто убивал. Но все-таки наиболее распространенным был самогон. Бензин мог достать не каждый. Машин тогда было мало.
В архиве сохранился документ, отражающий решительность борьбы с самогонщиками. Это рапорт агента второго района МУРа Нестеровича о задержании им в октябре 1925 года Евдокии Тимофеевны Кошечкиной, сожительницы известного злостного самогонщика и вора Климова. В рапорте говорится о том, что у Кошечкиной «неоднократно обысками было обнаружено разное количество самогона, за что судилась… неуловимая, при задержании ее обнаружить, ввиду ее опытности, ничего не удалось. Социально вредный элемент. Необходимо изолировать от общества». Начальник отдела смягчил: «Полагал бы выслать таковую из пределов Москвы и Московской области». Косая резолюция начальника отделения: «Согласен».
С целью обнаружения торговли спиртным милиция устраивала налеты на предприятия общепита. Дело в том, что нередко лица, получившие патент на открытие столовой, кафе или закусочной, устраивали в них фактически питейные заведения. Для создания условий, позволяющих уйти от ответственности, они перестраивали помещение. Правда, отдельных кабинетов не делали: налоги за них больно высокие — дороже выйдет. Делали вот что: возводили перегородку, кухню устраивали напротив входной двери, отгораживали ее стеной, в которой делали окошко для выдачи пищи. Дверь в кухню имела один цвет с перегородкой — не сразу найдешь, да и на крючок всегда была закрыта изнутри. Работников в столовой человек пять-шесть. Один дежурил на кухне около окошка, другой — около сигнализации, находившейся у входа, или в буфете. Сигнальная кнопка на полу или за стойкой. Нажмешь на кнопку — на кухне зазвенит звонок Чтобы звонил не очень громко, колокольчик обвязывали тряпкой, тогда его только на кухне и слышно. Ведь там, в стене, замурован бидон со спиртом. В некоторых заведениях поступали по-другому: наливали спиртное в резиновый пузырь и носили под одеждой. При появлении нежелательных гостей спиртное уничтожалось, а «стенка» на кухне заливалась водой.
Шло время, и уходили в прошлое не только напитки и закуски, но и целые улицы, переулки, площади. Была в Москве Домниковская улица, в народе ее называли Домниковкой, и шла она от Садового кольца до Каланчевской (Комсомольской) площади. Теперь этой улицы нет, на ее месте другая, широченная, с огромными, застекленными зеркальными стеклами домами. Летом 1923 года в газете «Известия» об этой Домниковке писали следующее: «Узкая, грязная, как коридор вертепа, заселенная сводницами, проститутками и ворами…на каждом шагу притоны разврата: трактир Кучерова, чайная «Теремок», Ермаковский ночлежный дом. Главари бандитских шаек пойманы и расстреляны: «Мишка-цыган», терроризировавший всю Москву ограблениями в Орликовом переулке, «Пашка-крестник» — организатор ограбления почты в Воронеже, бандиты «Яшка-барин» и Васька Кошельков… По вечерам улица пьяная. На каждом шагу пивные, рестораны, трактиры. Ветер развевает красные занавески притонов. Афиша оповещает о выступлении артистов, бывших знаменитостей. Артисты «бродячие», они не состоят в Союзе, но Домниковка их любит». Я помню старую Домниковку, с ее двухэтажными серыми домами, грязными дворами, узкую и тесную.
