– Слыхал, – улыбаясь, закивал головой Торко-Хаджи. – Встречаться не приходилось, но слыхать слыхал.
Слышал о Дауде и Амайг, но видел он его впервые. И Торко-Хаджи так близко Амайг увидел только сейчас. Парень как зачарованный смотрел то на одного, то на другого, не веря, что наконец видит их перед собой.
– Входите в дом, нельзя таких дорогих гостей принимать на пороге, – сказал Торко-Хаджи и направился к двери.
– Нет-нет, – остановил его Дауд. – Дело не терпит отлагательств. Выслушай пас, да мы поедем.
Густые серые брови Торко-Хаджи нахмурились, коротко подстриженная седая борода тоже словно бы потемнела.
– Что случилось?
– Казаки собираются на нас войной. Есть сведения, что терские и Сунженские казаки вот-вот выступят.
– Выступят, говоришь? – спросил старик, и похоже было, что он совсем не удивился. – Что ж, пусть выступают, но победы им не видать!
– Этот парень говорит, что магомед-юртовские тоже наготове и ждут только команды, – добавил Малсаг. – Он был сегодня там.
– Жена, вынеси-ка мне шапку и шубу! – крикнул Торко-Хаджи в дверь.
– Задача такова, – сказал Дауд, – сами мы первыми не полезем, но готовыми быть надо. Чтобы врасплох не застали.
Надев овчинную шубу, крытую домотканым сукном, и черную овчинную шапку, обвязанную белой как снег чалмой, Торко-Хаджи сказал:
– В таком случае отправляйтесь и поднимите пседахцев и кескемовцев. А я через несколько минут соберу здешних. В Кескеме для ускорения дела свяжитесь о Эдалби-Хаджи, а в Пседахе – с Мусаипом из рода Алерой. Мусаип возглавлял своих аульчан, когда шли на Гушко-Юрт. Это человек храбрый и умный.
– Он, как и ты, – сказал Малсаг, глядя на Дауда, – сполна натерпелся во времена Николая-падишаха.
– Я слыхал, – кивнул Дауд, – слыхал, что он и в тюрьме был, и по Сибири прошелся. А еще, говорят, он отряд организовал из своих односельчан. Красный отряд, правда это?
– Верно, – подтвердил Торко-Хаджи.
– Понятно.
На этом они закончили разговор. Старик тотчас пошел в мечеть, а Дауд с Малсагом вскочили на своих копей и умчались.
Амайг остался стоять у калитки, что вела во двор мечети. Идти ему было некуда. Возвращаться к себе нельзя – отец всякое может придумать, чтобы только засадить его дома и не отпустить на войну. Надо переждать. Скоро народ соберется. Тогда все и решится. Амайг поступит так, как и все другие сельчане.
С минарета донесся знакомый голос. Амайг поднял голову и увидел Торко-Хаджи. Удивлению юноши не было границ: и как только этот старик, который всего минуту-другую назад стоял тут, рядом с ним, успел уже оказаться на минарете?
Торко-Хаджи так же быстро, как и взобрался, сошел вниз. Увидя Амайга, он попросил:
– Поезжай, сыпок, созывай народ к мечети. Я тебе сейчас коня выведу. Наших дома нет – ни Абдул-Муталиба, ни Зяуддина.
Амайг с радостью согласился. Он не только на коне – пешком бы пошел, раз это велел Торко-Хаджи.
– Поторопись, да будет долгой твоя жизнь, – сказал старик, когда Амайг вскочил в седло. – Правда, конь не очень быстрый, но другого у меня нет. Проедешь сначала в один конец, затем в другой. И кричи во всю мочь: «Собирайтесь у мечети! Грозит опасность! Война!»
Амайга удивило, что у Торко-Хаджи только одна лощадь, и та никудышная. Удивляло его и то, что с пастбища во двор вернулась всего одна корова, и то, что хозяйство у такого человека маленькое. А у Шаип-муллы и верховая лошадь, и фургон с двумя лошадьми к нему, и хоть небольшая, но все же отара овец. Торко-Хаджи ведь тоже мулла, и непонятно, почему у него всего так мало?… Вихрем носился Амайг по селу.
– Люди! – кричал он. – Собирайтесь у мечети! Война!..
Не прошло и получаса – весь народ сбежался на площадь.
– Что случилось? – спрашивали все друг у друга. – Какая война? Кто идет на нас?
Разговор с народом повел Торко-Хаджи.
– Люди, – сказал он, – мы не хотим войны, мы хотим жить в мире со всеми нашими соседями, но, если нам угрожают, надо быть готовыми отразить удар. Вокруг нас еще много таких людей, которые не хотят новой власти и готовы всячески мешать ей. Они-то, я думаю, делают все, чтобы поссорить народы друг с другом, а потом сказать: вот, мол, что делается при новой власти, все воюют между собой. Точно так было в Гушко-Юрте. Мы должны объединить свои силы. Я понимаю, что вам нелегко снова покинуть свои дома и под открытым небом ждать противника. Но это необходимо. Ведь не дай бог, если враг застигнет нас врасплох у наших очагов! Тогда уж будет куда труднее…
Люди слушали Торко-Хаджи, согласно кивали и только тяжело вздыхали.
И прежде не раз собирались сагопшинцы на этой площади, не раз решали здесь судьбу села и его обитателей. Вольные духом, они безоговорочно принимали того, кто болеет душой за народ, и отбрасывали всякого, кто шел против него.
Амайг думал не о тех трудностях, которые ждали бы его, окажись он под открытым небом, а о том, как ему одолеть сопротивление родителей. «Только бы суметь коня вывести, – размышлял он, – тогда я бы и спрашивать их не стал – ускакал бы, и все!» И очень он сожалел, что не сообразил приехать из Магомед-Юрта прямо к Торко-Хаджи и не оставил у него коня.
– Сегодня ночью, – продолжал свою речь Торко-Хаджи, – мы должны занять ближний склон у Терека. Пседахцы и кескемовцы займут свои позиции, к ним уже поехали. Итак, сколько вам надо времени, чтобы подготовиться к выступлению?
– Один час. Всего час, – зашумели вокруг.
– Хватит и получаса, – крикнул кто-то.
– Пусть будет час! – оборвал пререкания Торко-Хаджи. – Пищу и воду вам повезут на места. Сообщите дома, что завтра утром с минарета прокричат о том, чтобы сюда, на площадь, доставили продукты, пусть несет кто что сможет.
– Кричать-то они прокричат, – сказал Товмарза, толкнув локтем стоявшего рядом Алайга. – Вот кто только у них командиром будет?
– Торко-Хаджи, конечно! Едва ли еще кого другого так уважают в нашем народе.
Товмарза горячо дохнул в ухо Алайга:
– Уважения мало, надо еще военный опыт иметь. У войны свои секреты. А у казаков ведь будут офицеры, они, брат, не чета нашим.
Поблизости оказался Гойберд. Он невольно услыхал, что говорил Товмарза.
– А разве в Гушко-Юрте не было офицеров? – сказал он. – Отбросили же наши казаков? Клянусь богом, отбросили. И на этот раз так будет!
– Уж ты-то молчал бы, – махнул рукой Товмарза.
– И ты не лезь не в свои дела.
Товмарза пренебрежительно усмехнулся.
– Тоже нос задрал! Не слишком ли торопишься?
– Что ты хочешь этим сказать?
– То, что слышал. Если на твоих плечах голова, а не арбуз, поймешь.
– Прекратите перебранку, вы мешаете слушать! – закричали на них.
– Ну, сельчане, поторапливайтесь, – закончил Торко-Хаджи. – Через час мы уже должны быть в пути…
Итак, Хасан снова должен покинуть село. А он-то надеялся сегодня переночевать дома, точнее, у Исмаала, у себя пока опасно. Может, и не так опасно, но Кайпа все еще боится беды, и потому они с Миновси упросили его побыть у Исмаала. Ну а Хасан противиться не стал, ему бы только крыша над головой была. С самого приезда он всего две ночи провел с матерью и братом. Друзья не раз предлагали ему побыть дома, понимали, что после долгого отсутствия человеку надо и со своими пожить хоть неделю-другую, наговориться, передохнуть, но Хасан и думать об этом не хотел. Хусен женился не вовремя, доставил Исмаалу лишние заботы, нельзя же и Хасану сидеть дома! Сейчас не то время. Каждый, кто носит шапку и считает себя мужчиной, должен сделать все возможное, чтобы защитить новую власть…
Площадь быстро пустела. Скоро на ней остался только один Амайг. Он с завистью глядел вслед уходящим. Счастливые, они могут пойти домой, припасти все, что надо в путь, и уехать. Ведь их никто и ничто не задержит. А он? Уехать-то и он бы смог, но пешком не пойдешь, а коня Мурад и Кудас, хоть умри, не дадут.
Чья-то большая рука подхватила Амайга под локоть.
– Пошли домой, чего ты здесь стоишь, когда все разошлись.
Это был голос отца.
Амайг молча последовал за ним. Удивленный таким послушанием сына, Мурад летел как на крыльях.
– Я ведь давно ищу тебя. Рано утром нам с тобой надо ехать в Той-Юрт. – Мурад говорил быстро, словно боялся, как бы Амайг не вставил слова, не отказался. – Твои родственники по матери нашли там достойных людей, которые хотят с нами породниться. Прутья, говорят, следует гнуть, пока они сырые. Такое дело нельзя затягивать…
Амайг молчал, Мурад совсем разошелся.
– Завтра мы будем там и, пока не сладим дело, не вернемся. Барана, а если надо и быка, купим на месте. Слава богу, денег нам не занимать. Ничего не пожалею для единственного сына.
Амайг молчал не из смирения. Он просто думал о своем, о револьвере, о пятидесяти рублях, которые лежат у него в кармане. Если отец кинется за деньгами в сундук, можно себе представить, что с ним произойдет.
Но, на счастье, Мурада хватило только на то, чтобы поесть и завалиться спать. Утром ведь надо ни свет ни заря подниматься. Довольный тем, что сын дома и ему ни в чем не перечит, Мурад, едва положив голову на подушку, заснул крепким сном.
