нужно знать… Вы уже установили взрывчатку?
– И на это я отвечать не буду.
– Я уверен, уже установили – либо они, либо другие, – вмешивается Кампелло, указывая на левую руку Моксона. – Он то и дело смотрит на часы.
Моксон тоже бросает взгляд на часы и хмурит брови. Потом снимает их и кладет в карман.
– Какие корабли вы заминировали? – жестко спрашивает он.
Итальянец продолжает смотреть в одну точку и не разжимает губ.
Моксон теряет терпение:
– Откуда вы вышли, чтобы добраться до Гибралтара? С испанской территории?.. С подводной лодки?
Вместо ответа итальянец качает головой, что можно истолковать и как утвердительный ответ, и как отрицательный. Это окончательно выводит из себя Моксона.
– Какого класса ваша подводная лодка, – сурово настаивает он. – Ее название.
– Я не буду на это отвечать.
– Мы можем заставить.
Кампелло замечает, что пленник рассматривает Моксона с любопытством; наконец на лице итальянца появляется грустная, усталая улыбка.
– Нет, не можете, – спокойно отвечает он. – Как и я не мог бы заставить вас. Я нахожусь под защитой Женевской конвенции об обращении с военнопленными.
– Сукин сын… Клянусь, мы тебя расстреляем.
Тодд поднимает руку. Затем придвигает к себе папку с документами, которую Моксон положил на стол.
– Вы подтверждаете, что единственными участниками операции были вы и ваш товарищ? – спрашивает он мягко, почти доброжелательно.
Итальянец не отрывает взгляда от Моксона.
– Я вам уже сказал.
Тодд достает из папки воинские удостоверения двоих итальянцев, пойманных у сетки, и кладет их на стол перед пленным.
– Капитан-лейтенант Маццантини… Старший матрос Тоски… Поверьте, я сожалею.
– Эти двое были готовы говорить, – бессовестно лжет Моксон. – Они нам все сказали.
Несколько секунд итальянец сидит неподвижно, затем переводит глаза на документы. Кампелло, который пристально за ним наблюдает, отмечает, что на краткий миг изможденное лицо, похоже, искажается гримасой боли. Потом, не обращая внимания на Моксона, пленник обращает взгляд на Тодда и спокойно спрашивает:
– Они мертвы?
Англичанин секунду колеблется.
– Да, – отвечает он.
– Оба?
– Оба.
– Мать твою, Рой, кончай уже, – мрачно протестует Моксон. – Не доводи меня.
К итальянцу вернулась его невозмутимость; он пододвигает удостоверения к Тодду, и англичанин, взглянув на фотографии, снова убирает их в папку.
– Я правда сожалею, – серьезно говорит он. – Как и вы, это были храбрые мужчины.
Под охраной двоих солдат с пистолетами-пулеметами Томпсона Дженнаро Скуарчалупо ждет своей очереди на допрос, сидя на ступеньках конторы на молу Карбон; на плечах у него, поверх мокрой одежды, одеяло.
– Le donne non ci vogliono più bene perché portiamo la camicia nera, hanno detto che siamo da catene, hanno detto che siamo da galera… [51]
Он напевает это сквозь зубы, очень тихо. То и дело кто-то из охранников резко бросает ему «Shut up!» [52], и он умолкает, но через минуту опять начинает мурлыкать:
– L’amore coi fascisti non conviene. Meglio un vigliacco che non ha bandiera, uno che non ha sangue nelle vene, uno che serberà la pelle intera [53].
Солдат тычет ему в плечо прикладом:
– Заткнись, грязный итальянец!
Скуарчалупо медленно поднимает глаза и дерзко смотрит на англичанина:
– Совсем скоро вы увидите, на что способны итальянцы.
– What? [54]
– Чтоб тебя…
Ему очень холодно, и к тому же его по-прежнему мучают тошнота и жжение в легких. То и дело подходят какие-то моряки или солдаты; в свете лампы или фонарика англичане рассматривают его с любопытством, словно экзотического зверя в зоопарке. Скорчившись в одеяле, смирившись со своей судьбой, неаполитанец смотрит на темнеющие воды порта под Пеньоном, на черные силуэты кораблей, пришвартованных к молам или к центральным буям. У него отобрали часы, так что он не знает, который час, хотя многое бы дал, чтобы знать, сколько времени осталось до того момента, когда взрывчатка на днище «Найроби» поднимет крейсер на воздух. Он также спрашивает себя, дошли ли Паоло Арена и Луиджи Кадорна до цели вблизи Южного мола, какая бы она ни была: военно-транспортное судно или танкер. С ними вроде все спокойно. Впрочем, что касается Маццантини и его напарника Тоски, надежды мало: боевая тревога у северного входа, прожекторы и стрельба не сулили ничего хорошего. Хоть бы на худой конец им как-нибудь удалось уйти.
Дверь конторы открывается, свет падает на ступеньки крыльца, и на пороге появляется Тезео Ломбардо.
– Теперь ты, Дженна, – слышит Скуарчалупо его голос.
Неаполитанец встает, они обмениваются рукопожатием – солдаты отталкивают их друг от друга, – и Ломбардо садится на ступеньки, туда, где сидел старший матрос, а последнего заталкивают в контору.
– Маццантини и Тоски погибли, – успевает сказать ему Ломбардо.
– Shut up, macaroni! [55] – снова кричит охранник.
Сраженный новостью Скуарчалупо видит перед собой троих мужчин: один в гражданском, на другом форма Королевского флота с нашивками капитан-лейтенанта на плечах. Третий – бородатый блондин в поношенном свитере, шортах и сандалиях. Скуарчалупо сажают за стол и задают вопросы, на которые он не отвечает: либо глухо молчит, либо повторяет свое имя, звание и номер удостоверения. И больше ни звука. Тот, что в военной форме, то и дело угрожает передать его расстрельному взводу за саботаж, но пленник лишь пожимает плечами. Отчасти это честный ответ. Скуарчалупо так устал, что ему все равно – жить или умереть.
Вдруг дверь открывается, и входит один из тех солдат, что стояли на крыльце. Он приближается к офицеру со светлой бородой и в шерстяном свитере, что-то шепчет ему на ухо, и тот садится. Солдат выходит и возвращается с Тезео Ломбардо. Скуарчалупо замечает, что одеяла на
