в ладонь, бессильно наблюдает, как итальянец наклоняется, прикуривает от пламени зажигалки, которое освещает его зеленые глаза, затягивается и невозмутимо шагает дальше, не сказав спасибо, даже мельком не взглянув на женщину. И спасая ее своим молчанием.
14
Эпилог
Апрельским утром, когда солнце сияло на набережной Джудекка, отражаясь в водах канала, с парохода у Таможни сошла на берег женщина и направилась вдоль пирса Дзаттере. На ней был тот же плащ, что и четыре года назад, в руках кожаная сумка и маленький чемодан, составлявшие весь ее багаж. Город на Адриатике еще хранил следы войны, и от здания, разрушенного бомбами союзников, а может, и немецкими, чернел остов с оголенными балками между обрушенных стен, среди которых различалась часть выцветшего фашистского лозунга: «Кто отдал все солдату…» Дальше было неразборчиво. На куче обломков играли дети, солнечный свет отражался в серо-зеленой воде, придавая всему – детям, руинам и осыпающимся стенам – слепящий оттенок чего-то нереального, и женщина двигалась, словно во сне.
Она перешла мост белого камня, сделала еще несколько шагов и повернула направо в темный переулок, который вывел ее на площадь перед закрытой церковью. Там она немного постояла, осматриваясь, безрезультатно ища на стенах название улицы. Мимо медленно прошествовал кот, недоверчиво ее оглядел и одним прыжком исчез за мусорными баками. Женщина в нерешительности поставила чемодан на землю, открыла сумку и достала письмо: вскрытый, измятый конверт с обратным адресом. Перечитав адрес, она снова взяла чемодан и зашагала обратно, к пристани и каналу, залитому солнцем.
Наконец она увидела надпись: «Рио Сан-Тровазо», гласила облупленная доска на стене. Канал средней ширины впадал в большой канал слева; на противоположной его стороне, в солнечном сиянии, возвышался призрачный ряд далеких зданий. Порой против света был виден силуэт какого-нибудь суденышка, величественно рассекавшего это золотистое сияние, и от протяжного гудка чайки, неторопливо взмахивая крыльями, меняли галс. Дальше – тишина, и нарушал ее только тихий плеск воды на ступенях замшелой набережной и у старых, дряхлых дверей домов, изъеденных влажностью и временем. Казалось – или не казалось, – что все здесь дышит старинной, почти болезненной красотой.
Подойдя к пристани у канала, женщина остановилась у другого моста. Чуть подальше она увидела здание из потемневшего дерева, с черепичной крышей, которую годы не пощадили. До самой воды спускалась аппарель, на которой, словно посаженные на мель, лежали две продолговатые лодки: с вытянутой, острой кормой и носовой частью, украшенной железным наконечником с горизонтальными зубцами. Две элегантные черные гондолы.
Женщина постояла неподвижно, пытаясь унять сердце, которое билось так часто, что, казалось, долго не выдержит. Глубоко подышала, не отрывая взгляда от эллинга. Она жадно рассматривала каждую деталь, и впервые с тех пор, как она отправилась в поездку, ей стало страшно. От неуверенности она невольно задрожала, и эта легкая дрожь унялась, лишь когда женщина левой рукой стиснула зажигалку в кармане плаща. Прикосновение металла, теплого под пальцами, вернуло ей равновесие, как успокоительное средство или анальгетик. Женщина еще раз глубоко вздохнула, вскинула голову и перешла через мост, словно оставляя позади свое прошлое.
У входа трудился рабочий: мужчина средних лет, с бородой, тронутой сединой, в рубашке, влажной от пота, строгал рубанком доски на козлах. Заметив женщину, он поднял глаза и воззрился на нее с безмолвным любопытством.
– Ломбардо, – сказала она. – Cerco al signore Teseo Lombardo [58].
Мужчина молча посмотрел на нее. Отложил инструменты, вытер руки о штанины, залатанные на коленях. Затем указал себе за спину, на эллинг, откуда высовывался железный наконечник третьей гондолы:
– El xè li dentro [59].
Она поставила чемодан и шагнула к эллингу. Войдя в сумрак с залитой солнцем улицы, она поначалу не различала ничего, кроме смутных силуэтов каких-то нагромождений. В сумраке пахло деревом, краской и лаком, и постепенно она различила человеческую фигуру: мужчина работал, стоя на коленях рядом с гондолой, а увидев тень женщины, на миг замер и медленно выпрямился. Глаза у нее уже привыкли к темноте, теперь она все различала довольно ясно, и – как на фотопленке, где под действием реактивов медленно проступает изображение, – на сетчатке медленно проявилась фигура мужчины: линия сильных плеч, руки, обнаженный торс с капельками пота. А когда наконец он сделал несколько шагов, ближе к дневному свету, она увидела его глаза цвета зеленой травы и широкую, открытую улыбку, сияющую, словно яркий луч, – улыбку человека, с которым Елена Арбуэс была готова идти по жизни до самого конца. И противостоять любым случайностям дней и ночной стуже, как умеют лишь солдаты и любовники.
Альхесирас, май 2021 года
