кому-нибудь из гостей, что не одобряет торговлю с Китаем, вряд ли они удивятся. Все останутся довольны, – беспечно заключила миссис Ломонд.
– Кроме, возможно, священника.
– Он будет делать что-то полезное и хорошее. Для этого священники и нужны, – твердо заявила миссис Ломонд.
Джон Трейдер и Агнес Ломонд поженились, и все прошло замечательно. Жених с пиратской повязкой на глазу выглядел весьма интригующе. Невеста была очаровательной. Позже в том же году они поехали в Макао, где сняли красивый дом над портом.
– Мы не пробудем здесь долго, – сказал жене Трейдер. – Я предполагаю, что через пару лет бо́льшая часть британской колонии поселится в Гонконге. Мы уже начинаем там строиться.
Однако на время Агнес оказалась в приятном обществе, где люди жили так же, как и в Калькутте, но формальностей здесь было меньше, а развлечений больше. Окружающие находили ее несколько сдержанной, но ничего не имели против, так как понимали, что со временем, когда Джон разбогатеет, она будет именно такой женой, какая ему нужна.
Они жили на очаровательной маленькой вилле на вершине холма с прекрасным видом на море. Агнес так удачно подобрала всю мебель и украшения для дома, что, как она правильно сказала: «Это почти как коттедж в горах, если не считать моря…»
От тех, кто имел доступ в ее будуар, не ускользнуло, что на туалетном столике, рядом с черепаховыми гребнями для волос, которые мать подарила ей на свадьбу, стояла красивая миниатюра любимого мужа, подаренная ему друзьями перед первым приездом в Китай. Так мило! Именно на эту миниатюру Агнес смотрела каждый вечер, засыпая.
Разумеется, иногда Джон и Талли Одсток по нескольку месяцев проводили в Кантоне, потому что торговля кипела, зато привозили с собой обилие новостей.
И хотя британцы оставили Кантон в покое, это не означало, что они покончили с Китаем. Без сомнения доказав, что британское оружие может получить все, что ему нужно, лондонское правительство отозвало Эллиота и послало более сурового командира для завершения операции.
Весной 1842 года он наступал вдоль побережья из порта в порт, сметая все оборонительные заграждения. Некоторые бои были тяжелыми, особенно летом, когда Джон вернулся в Макао. Во время одного из случайных визитов вежливости Сесил Уайтпэриш принес особенно важную новость:
– Мы заняли место под названием Чжапу. Насколько я понимаю, очень симпатичный прибрежный городок с фортом, где расквартированы маньчжурские знаменные, причем представители старинных кланов маньчжурских воинов, которые изначально завоевали Китай. Они сражались до последнего человека. Поистине героически. Теперь путь свободен. Нам не нужно брать другие форты штурмом, пока мы не доберемся до фортов на побережье ниже самого Пекина.
Когда Уайтпэриш уже уходил, Трейдер тихонько сказал ему:
– Похоже, в Чжапу устроили настоящую бойню.
– Да. Не щадили даже женщин и детей, я просто не хотел говорить при твоей жене.
– Нам повезло, что мы не были свидетелями таких битв, – заметил Трейдер.
На мгновение ему показалось, что Сесил Уайтпэриш хотел сказать что-то еще, но промолчал.
Через несколько недель Агнес Трейдер родила здорового мальчика.
Трейдер пригласил Сесила Уайтпэриша в гости, и они открыли бутылку шампанского. Это казалось правильным решением.
Еще через три дня Трейдер смог сообщить жене радостные новости:
– Пекин капитулировал. Подписан мирный договор. Мы получили все, что хотели. Для нас открыты пять портов… четыре, если быть точным. Китайцы бросили нам как кость еще мелкий городишко под названием Шанхай для ровного счета. Но и этого достаточно. По британскому консулу в каждом порту. Формально Гонконг, конечно, отдали. А еще компенсация! Ты не поверишь! Двадцать один миллион серебряных долларов!
– Кажется, это много, – заметила Агнес.
– Знаю, – криво улыбнулся Джон. – И почти чувствую себя виноватым.
Чжапу
1853 год
Гуаньцзи было пять лет, когда мать показала, как убить себя. Накануне целый день на берегу шла битва между маньчжурскими знаменными и британскими и индийскими войсками.
Лишь к вечеру варвары вытеснили храбрых знаменных из буддийского храма у набережной. Но к следующему утру заморские дьяволы наступали на сам гарнизон Чжапу, и отец Гуаньцзи вместе с товарищами отправился защищать его восточные ворота.
Обнесенный стеной город Чжапу представлял собой квадрат, разделенный на четыре части двумя пересекающимися улицами, идущими с севера на юг и с востока на запад. В северо-восточном квадранте находился гарнизонный барак, в котором жил Гуаньцзи. Если варвары ворвутся через восточные ворота города, то все в гарнизоне окажутся в ловушке без возможности спастись.
– Принеси мне те два ножа со стола, – велела мать.
Она заставила его прижать один из ножей к шее, положила свою руку поверх его ручонки и осторожно обвела лезвие вокруг его горла.
– Просто веди ножом вот так и дави посильнее, – объяснила она. – Больно не будет.
– Да, мама.
– Ты же знаешь, где находится дом твоего дяди из Ханчжоу. Попытайся добраться туда, если сможешь. Может быть, там ты будешь в безопасности. Но не показывайся на глаза варварам. Если они поймают тебя, немедленно достань нож и убей себя. Обещаешь?
– Обещаю!
Мать говорила про старшего брата отца, которого, вообще-то, звали Салантай, но это не важно, поскольку Гуаньцзи привык звать его Дядя из Ханчжоу, поскольку тот вел дела в Ханчжоу. Дом, где жил дядя, находился неподалеку от Чжапу.
– А папа вернется?
– Если вернется, то отыщет тебя у дяди.
– Я хочу остаться с тобой!
Какой бледной казалась мама. Когда взорвался снаряд, крыша рухнула, и упавшая балка придавила и раздробила ей ногу. Мальчик видел зазубренную кость, торчащую из плоти, и лужицу крови рядом.
– Нет! – закричала она; Гуаньцзи понял, что кричит она из последних сил. – Уходи, Гуаньцзи! Пока варвары не пришли!
– Ты убьешь себя?
– Не задавай вопросы. Делай, что велит мама. Уходи! Быстро!
Он развернулся и побежал.
Воспоминания Гуаньцзи о том дне похожи на сон. От восточных ворот, словно эхо, доносились крики и грохот. А улица была странно пустой, пока он убегал от своего дома. Стену соседского дома частично разрушили, и он заглянул внутрь через пробоину. У соседей посреди двора был выкопан колодец.
Главой этой семьи был старик. Гуаньцзи не знал его имени, но в юности старик перебрался в Чжапу из Пекина, поэтому все называли его Пекинцем. Его сыновья ушли сражаться, а он остался с невесткой и тремя маленькими внуками. Старик заметил Гуаньцзи и тупо уставился на него. У Пекинца было скуластое монгольское лицо, лоб и щеки изрезали такие глубокие морщины, что казалось, будто кожу сжали в тисках.
Похоже, старик тоже решил, что гарнизон вот-вот падет, поскольку с грустью поднял первого из своих внуков, мальчика примерно возраста Гуаньцзи, и бросил в колодец, а потом проделал то же самое с его сестренкой. Их мать, симпатичная молодая женщина, держала на руках младенца. Свекор кивнул, она вместе с ребенком сиганула через край колодца. Гуаньцзи наблюдал за происходящим. Пекинец уставился на него. Гуаньцзи внезапно подумал, что, возможно,
