На дальнем конце кто-то из людей Солсбери вырвался и бежал, слыша вслед проклятия своих гибнущих товарищей. Старик граф их понимал, о, как он их понимал! Куда ни глянь, к нему сползались враги, а рука с мечом уже начала уставать. Похоже, они лезли из разлапистых кустов папоротника – рожи исцарапаны, измазаны зеленым, зубы оскалены – и, хватая его людей, били их и секли, покуда те не пускали ртом кровь и не падали.
Один из охотников попытался протрубить в рог, но не успел это сделать, как в грудь ему впилась стрела и он опрокинулся навзничь. Рог подхватил другой и хотел задуть в него на бегу, но выставленная на пути рука в кольчуге опрокинула его; при этом рог успел подхватить кто-то еще. Этот кто-то выдул длинную ноту, но затем задал стрекача, нырнув в густой подлесок впереди троих метнувшихся следом врагов.
Солсбери огляделся с ужасом и беспомощностью. Врагам несть числа, а его люди нещадно убывают. Он дал шпоры коню, и тот, храпливо ржанув, метнулся через куст. Между деревьями граф запоздало заметил кого-то косматого, распластавшегося в неистовом прыжке. Махнув мечом, Солсбери почувствовал тупой удар и кувыркнулся с седла. Конь уносился прочь; оставалось лишь смотреть, как по бокам у него дико взлетают пустые стремена.
На Солсбери навалился невесть откуда взявшийся бородач – здоровенный, с таким не сладишь, как ни крутись. Бородач что-то рычал на гаэльском, уже занося над головой топор.
– Охолонь! Выкуп даю! – провопил Солсбери, вбирая глазами каждый волос, каждую царапину этого дикоглазого вепря.
К неимоверному облегчению, тот отошел на шаг и встал, отдуваясь и опираясь на длинную рукоять топора. Со своего пленника при этом он не спускал глаз. Но тут, едва граф открыл рот, чтобы что-то сказать, на него прыгнул какой-то молодой скотт, и Солсбери головокружительно полетел в бездонную темноту.
Йорк услышал лошадь прежде, чем увидел. Его собственный конь продирался сквозь непроезжий лес, а от петляющих звериных тропок коня удерживала рука седока, не давая животному выбиваться из строя. Заслышав мягкий стук копыт, Йорк натянул поводья и с обмершим сердцем узнал лошадь своего друга, ошалелую и уже израненную обо все тернии и сучья, о которые она задевала. Как пройти через сплошной строй людей, испуганное животное не знало, а когда пехотинцы подняли щиты, то затормозило и с жалобным ржанием заметалось вдоль строя, взбрыкивая копытами.
– Пропустить! – выкрикнул, наддавая, Йорк. – До них уже, должно быть, недалеко.
Частично углядев протоптанную лошадью тропу, он попытался поехать по ней в обратную сторону, хотя та так немилосердно виляла и шарахалась из стороны в сторону, что сделать это было почти невозможно. В этот момент Йорку показалось, что впереди слышен какой-то шум, и он остерегающе поднял руку, держа ее, пока его жест не увидели и не повторили капитаны, остановив ряды людей.
Лес погрузился в безмолвие: все звери и птицы уже давно убежали и улетели от неспокойного человеческого присутствия. Йорк изогнулся, угадывая нужное направление, и тогда различил звуки движущихся людей; перекличку врагов в его лесу. На его земле.
Он молча указал на источник звуков, и тогда его люди снова двинулись вперед. А сделав это, увидели, что лес впереди движется. Вернее, движется не он, а цепи ратников, растянувшиеся вширь, насколько хватает глаз. Одновременно оказались замечены и ряды Йорка. Грозный вой поднялся с обеих сторон. Йорк поднял щит и скинул забрало, поднимая меч для первого удара.
Две рати сошлись. Для маневров и перестроений здесь не было места: один ряд тяжко сшибался с другим, и каждая смерть была потным, натужно сипящим умерщвлением, в такой тесной близости, что убийца и жертва вдыхали один и тот же воздух и брызгали друг на друга своей жаркой кровью. Йорк рубил любого, до кого только мог дотянуться, с ужасающим толком используя рост своего коня и длинный острый меч. Вместе с тем между каждым ударом он успевал оглядываться и видел постепенно сближающийся с флангов строй вражеских солдат. Да, его с обеих сторон обжимала превосходящая сила. Йорк издал горестный крик по Солсбери, но выбора у него не оставалось.
– Всем отходить, держа порядок! – выкрикнул он. – Стоим к ним лицом, но отступаем к замку!
Приказ он повторил еще раз, и сейчас его во весь голос прокричали капитаны, уже пятясь назад. Задача была не из легких, а из них некоторые были обыкновенными лондонскими парнями, наспех обученными, да к тому же ошеломленными жестокостью, к которой не были привычны.
Расслышали этот приказ и ратники неприятеля, тотчас усилив натиск. Йорк скрипнул зубами: кое-кто из них был в сине-желтых сюркотах. Люди Перси, пришедшие рассчитаться за всех своих утраченных хозяев. Своего коня Йорк направлял кругами – дюжина шагов и снова оборот, лицом к тем, кто напирал. Сколько отсюда до замка и в какой он вообще стороне, с уверенностью сказать было сложно. Каждый шаг давался с трудом – под рубящими взмахами дикоглазых орущих топорщиков, под хлесткими ударами мечей, что валили людей, как колосья при жатве. Отступая, солдаты Йорка запинались, падали, неловко поднимались и пытались создать стену из щитов, но при этом вынуждены были глядеть себе под ноги: нет ли там валежин или корневищ. А еще их невольно тянуло к середине, где была надежда спастись числом, но из-за этого редели фланги, и оставшиеся там безжалостно срезались. Как колосья при жатве.
На очередном круге Йорк заметил забрезживший впереди просвет и взмолился, чтобы это оказалась не просто лесная опушка. Перекрестившись, он громовым голосом приказал:
– Эй, все! Бежать и перестраиваться на том открытом месте!
Люди уже и без того перли туда; оставалось лишь поспевать впереди. Конь прыгал, подминая кусты, и наконец вынес седока под зимнее солнце и ветер. Йорк не ошибся. Впереди лежал Сандаловый замок, а на простор из лесного плена вырывались тысячи человек, спешно строясь на равнине в ряды. Многие, используя секунды передышки, пытались отдышаться, уперев руки в колени.
Ощущение чистого упругого ветра восстанавливало дух, и врага, понагнавшего страху в сумрачной чащобе, воинство Йорка встречало со злой решимостью. Грозный ор и поднятое оружие встречали неприятеля, которого дубрава словно извергала на равнину.
Первых ждала дружная оборона из линии щитов и колющих мечей, но враг высыпа́л все гуще и гуще, по-прежнему огибая с флангов даже уже скопившиеся силы Йорка; более того, норовя зайти с тыла. Йорк повернул своего коня на месте и разглядел косматое шотландское воинство: держа мечи у земли, эти варвары гибко напрыгивали, делая при этом мах и круша щиты и кольчуги его людей. Сердце в груди замерло, да так и осталось стоять: он увидел, как по флангам трусцой выбегают лучники под защитой сотен воинов, бдительно вставших впереди со щитами и мечами – не дотянешься, не посечешь.
Секунда-другая, и полетели стрелы. Котел битвы тяжело забурлил перед замком. Все люди Йорка сражались преданно, не щадя себя, но не было сил сломить напор все прущей и прущей из-под деревьев лавины, которая, казалось, лишь нарастала. Атакующих рубили сотнями, но их тут же сменяли другие – галдящие, напористые. Черными стаями сыпались с неба стрелы, срезая людей; те же, кто пытался защититься поднятыми щитами, становились уязвимы для вспарывающих ударов снизу.
Йорка и его силы оттесняло все дальше, и вот уже каких-то полсотни ярдов отделяло его от воротной башни Сандала. Кружась на коне в третьем ряду своего воинства, он понимал: отступить по узкому подъемному мостику не удастся. Та же причина, что замедляла выход из ворот на равнину, сейчас препятствовала безопасному входу в стены замка: гибельная давка в проходе. Йорк сделал глубокий вдох, закрыв глаза и ощущая воздух, знакомый на протяжении всей жизни. А когда открыл глаза, то увидел Маргарет.
Королева сидела на гнедой кобылице, в окружении дюжины бородатых шотландцев: ее личная стража. Бородачи стояли вокруг нее сплошной стенкой в самом тылу поля боя, прямо у линии деревьев. От королевы Йорка отделяло не более трехсот шагов, и было видно, что она высокомерно улыбается. А рядом с ней стоял, судя по всему, Дерри Брюер. Герцог медленно покачал головой.
Казалось, еще целую вечность Йорк оглядывал поле битвы, выискивая хоть какую-то надежду. Сражение вокруг бушевало по-прежнему, с каждой минутой все вернее грозя обернуться для его армии полным разгромом. По сути, все было кончено. Он поводил языком по пересохшему рту – для слов не хватало слюны. А затем, с неспешностью сунув меч в ножны, поднял правую руку.
– Мир! Я сдаюсь. Именем Йорка, сложите оружие.
Чтобы быть услышанным, эти слова ему пришлось во весь голос повторить несколько раз.
Люди оборачивались на своего сюзерена – кто-то в изумлении, а по большей части с облегчением. Они ведь тоже видели, к чему все клонится. Те, что сзади, клали клинки на землю и поднимали руки, показать, что они подчинились приказу. Слышно было, как такой же приказ прозвучал и с другой стороны. Шум битвы постепенно шел на спад, унимался, истаивал, а взамен ему сделались слышны крики и стоны раненых и умирающих, неожиданно резкие и страшные в нарастающем огромном безмолвии.
